Наконец Элизабет приняла предложение Тилли, которая хотела заменить ее, повесила на крючок белый фартук, сняла чепец и поднялась по лестнице наверх. Прежде чем выйти в коридор, она провела руками по платью. Она сбросила несколько килограммов, к сожалению, не в тех местах, где она хотела бы, но все же.

Гумберт вышел ей навстречу, неся в руке с поднос, и слегка поклонился. Выражение его лица показалось Элизабет странно неуверенным, почти виноватым.

– Господа в столовой, – сообщил он ей, проходя мимо.

Она должна была сразу обо всем догадаться, но была слишком наивной. Входя в столовую, она в ужасе отпрянула: разумеется, ее родственнички приехали, чтобы в узком семейном кругу достойно отпраздновать подвиги своего сына. Как всегда, за счет Мельцеров. На столе были кофе, наспех приготовленные блинчики с яблоками, овсяное печенье с начинкой из джема и тарелка с копченой померанской колбасой, ветчиной и маринованными огурчиками. Кроме того, горшочек с гусиным салом, тоже из Померании, и домашний хлеб, который Брунненмайер приправляла солью и тмином. Кристиан фон Хагеманн уже полностью наполнил свою тарелку и поднялся, только когда вошла Элизабет. Его жена одарила невестку притворно-безмятежной улыбкой.

– Лиза! Ну наконец-то ты пришла – возмущенно воскликнула Китти. – Клаус уже был уверен, что ты завела себе любовника, но я заверила его, что кроме него у тебя есть только одна большая страсть – твой лазарет.

Элизабет заставила себя улыбнуться и села рядом с матерью. Клаус, сидящий между Китти и своей матерью, даже не подумал встать, чтобы пододвинуть ей стул или сесть рядом с ней.

– Я удивлен, что ты, дорогая Китти, так мало участвуешь в этом благородном деле, – сказал он. – От одного твоего вида многие из этих бедных юнцов сразу бы поправились.

Он все еще злился на нее? По крайней мере, здесь, за столом, он смотрел только на Китти. Да, она такая храбрая маленькая женщина. И такой талант. Он видел две ее работы в коридоре и был потрясен этими картинами.

– Серьезно, дорогая Китти. У меня мурашки пошли по коже, когда я увидел эти прекрасные рыбьи головы. Я вспомнил магазин в центре города, где мы всегда покупали новогоднего карпа, помнишь, мама? Там был бассейн с упитанными рыбами.

Китти уставилась на него так, словно никогда раньше не видела, а затем отвернулась, чтобы положить последние два блинчика на свою тарелку. Кристиан фон Хагеманн посмотрел на это с сожалением, казалось, он страшно изголодался и теперь старался съесть все, до чего мог дотянуться.

– Как жаль, что здесь нет Мари, – посетовала Риккарда фон Хагеманн. – Говорят, она много времени проводит на фабрике.

– Конечно, – согласилась Алисия, которая явно чувствовала напряжение за столом и уже начала замечать первые признаки мигрени. – Мой муж очень рад, что она поддерживает его. Мари прекрасно разбирается в производстве и продажах.

Риккарда фон Хагеманн посмотрела на своего сына так, будто хотела сказать: «Ничего себе, ты только послушай!»

– Ну, я старомоден, – заметил Клаус, одарив Элизабет слабой улыбкой. – Моя жена ограничивает круг своей деятельности домом. Мне вообще не нравятся женщины, отдающие себя работе или учебе. Смею надеяться, что Пауль думает иначе.

– Поль очень гордится Мари, – вмешалась Китти. Торжествующе держа на вилке кусочек блинчика, она объясняла, что в немецких университетах треть студентов – женщины. Об этом ей рассказал доктор Штромбергер, у которого брат учится во франкфуртском Университете имени Гете.

Ну и конечно же на этих словах блинчик сорвался с ее вилки и шлепнулся в кофейную чашку Клауса, расплескав ее содержимое. Клаус вовремя отпрянул, не позволив коричневой жиже забрызгать его форму.

– А из тебя по-прежнему рвется наружу твой бурный темперамент. Ты такая же беспечная, как и раньше, моя дорогая? – с улыбкой посмотрел он на Китти. – Ты знаешь, что разбила все мужские сердца, не в последнюю очередь и мое.

– Да, были некоторые дураки, которые думали, что влюблены в меня, – призналась Китти. – Но что такое настоящая любовь, я поняла только в браке с Альфонсом. Это что-то такое бесконечно дорогое, такое огромное счастье, которого хватит на всю оставшуюся жизнь.

Клаус молча наблюдал, как его мать выуживает из кофейной чашки блинчик и кладет на тарелку своему супругу. Впервые в жизни младшая сестра так сильно потрясла Элизабет. Как же красиво она это сказала! И как чудесно, наверно, испытать такую любовь. Пусть даже всего на миг.

– Что ты думаешь, моя дорогая, – обратился Клаус теперь к Элизабет. – Если мы оставим эту приятную компанию и немного уединимся в нашем доме? Вы ведь не обидитесь на нас, правда?

Китти пожала плечами и объяснила, что у нее еще много всяких дел, в то время как Алисия заверила его, что она очень хорошо все понимает.

– Нет нужды казаться невежливыми из-за нас, – сказал Клаус своим родителям, которые тоже сделали вид, что прощаются. – Побудьте еще немного, чтобы Алисии не было так одиноко. И чего ради отказываться от вкусного кофе и копченой колбасы.

Он засмеялся и быстро сунул себе в рот еще один кусочек, прожевал, а потом заявил, что уже давным-давно не ел такой вкусной колбасы. Копченой на буковых дровах, как и полагается.

– Ах, деревенская жизнь, – вздохнул он и поднялся со стула. – Бескрайние луга и леса. Пасущийся скот. А осенью призывный зов рожка, возвещающего о предстоящей охоте… Можно только позавидовать!

– Конечно, – с иронией произнесла Китти. – А потом куча навоза под окном. Мухи. Вонь из коровника.

Гумберту было поручено доставить господина майора и его супругу вместе с багажом на Бисмаркштрассе.

– Само собой разумеется, госпожа, – сказал он и поклонился ниже, чем следовало. – Я хотел сказать: просто имейте в виду, что топлива мало, а запас на случай непредвиденных обстоятельств…

– Да, да, я знаю, – отмахнулась Алисия, не разделяя его опасений. – Пожалуйста, делайте то, что я вам приказываю.

– Слушаюсь, госпожа.

Только что Элизабет была зла на Клауса, но теперь, когда у него были в ее отношении совершенно определенные намерения, кровь у нее вскипела. Да, она хотела его. Как она мечтала ощутить его мужское тело. О боже – если бы она сегодня утром приняла ванну, помыла волосы, надела красивое нижнее белье и капнула несколько капель парфюма себе на шею и запястье! Однако сейчас на это уже не было времени, к тому же в квартире наверняка нет дров, чтобы растопить печь и нагреть воду для ванны.

– Рад снова видеть тебя целым и невредимым, дорогой Гумберт, – сказал Клаус, когда они сели в машину. – У войны есть не только прекрасные стороны, не так ли? Есть и переживания, которые навсегда остаются глубоко в душе. Так ведь?

Гумберт открыл дверцу машины для Элизабет, и она увидела его улыбку – она была какой-то странной и скованной. Может, опять приступ страха?

– Так оно и есть, господин майор, – согласился Гумберт. – У войны свои законы. Там происходят вещи, которые кажутся невозможными, но об этом нужно забыть, господин майор.

– Так оно и есть, Гумберт, – кивнул Клаус фон Хагеманн. – Ты хороший человек. Далеко пойдешь.

– Спасибо, господин майор.

Элизабет не смогла уловить тайный смысл этих слов, потому что Клаус обнял ее за плечи и страстно поцеловал в щеку. Гумберт медленно вез их по центру Аугсбурга, где было полно гуляющих людей и велосипедистов. То тут, то там встречались повозки. На дороге им попался только один автомобиль, в нем сидел господин фон Вольфрам, бургомистр города. Клаус фон Хагеманн приветствовал его, дружески наклонив голову, но ответного приветствия не последовало – может быть, пожилой господин его не узнал. Почти перед самым домом мотор заглох, и последний отрезок пути им пришлось пройти пешком. Несущего багаж Гумберта Клаус фон Хагеманн одарил щедрыми чаевыми.

– В этом не было необходимости, Клаус. Он же работает у нас.

Она прикусила язык и пожалела, что сделала это замечание. Едва Гумберт вышел за дверь, Клаус зашипел на нее, мол, нечего раздавать указания: