– Я рада, что Китти постепенно приходит в себя, – вздохнула Алисия. – Лиза заказала надгробие для бедного маленького Джонатана. Увы, Китти никому не рассказывала о своей беременности. Она была уже на пятом месяце.
Мертвого ребенка похоронили на кладбище в семейной усыпальнице Мельцеров, его высокопреосвященство причастил его и дал ему имя Джонатан. Гертруда Бройер была так сильно расстроена, что мужу пришлось успокаивать ее. Паулю вся эта церемония показалась абсурдной. Столько горя из-за одного еще не рожденного ребенка, в то время как в Европе бесчисленное количество людей истекали кровью на полях сражений или, находясь на родине, умирали от голода в бедных кварталах города.
Мама налила ему кофе и, улыбаясь, заметила, что они пьют этот дорогой напиток только в особых случаях, обычно его заменяет кофе из желудей. Пауль почувствовал угрызения совести. Конечно, они сильно потратились из-за него. На передовой чай и кофе были в достатке, и сигареты с табаком, и даже шнапс и трофейный английский виски.
– Я хотела сказать тебе несколько слов об отце, Пауль.
– Ты беспокоишься о нем? – спросил он, отрываясь от газеты.
Она кивнула и замолчала, потому что в комнату вошла Эльза с почтой в руках.
– Ваша дочь передает, что придет на завтрак попозже.
– Лиза? Уж не заболела ли она?
– Нет, милостивая госпожа. Наверное, это из-за письма… ей пришло письмо.
– Я понимаю. Наверно, от мужа… Рада за нее.
Пауль одарил Эльзу приветливой улыбкой, от которой ее лицо, всегда напоминавшее ему лицо печального старца, мгновенно засияло. Они были такими искренними, все, кто служил на вилле. А как сердечно они его встретили! Брунненмайер прослезилась, а Шмальцлер крепко пожала ему руку и призналась, что молилась за него каждый вечер. Какая преданная душа!
– Я не люблю говорить об этом, Пауль, – начала Алисия приглушенным голосом. – Но боюсь, папа пьет. Я вижу, как пустеют полки в подвале. Французский коньяк, наша настойка, шотландский виски – все, что он хранил там годами, исчезает с пугающей быстротой. Мари подтвердила, что в его бюро полно стаканов из-под алкоголя, а бутылки он прячет, чтобы она не стала взывать к его совести.
Пауль посмеялся над опасениями матери. Он ведь уже не раз был на фабрике, но ни разу не замечал, чтобы отец хватил лишнего.
– Он не напивается, Пауль, – объяснила Алисия, качая головой. – Но ему постоянно нужен алкоголь. Здесь глоток, там глоток. Даже дома, на вилле, за ужином он настаивает на том, чтобы выпить бокал красного вина – ты ведь и сам это видел. Но ты же знаешь, доктор Грайнер запретил ему любой алкоголь.
Пауль глубоко вздохнул, чтобы унять нарастающее беспокойство, и сказал, что у них нет причин для тревоги. Папа всегда любил выпить рюмку коньяка, и это ему никогда не мешало, а инсульт он заработал из-за того, что на душе у него было тяжело. Однако все это теперь, слава богу, в прошлом. Мари стала частью их семьи, и они более чем счастливы.
Он с гордостью рассказал, что его Мари превратилась в настоящую деловую женщину: она следит за порядком в цехах и знает, как работают машины. А еще она заботится о работающих на фабрике и пытается оказывать помощь их семьям.
– Конечно, Мари очень помогает папе, – отметила Алисия. – Он сам это признает. И все же я боюсь, Пауль, что он слишком много на себя берет.
– Ты хочешь, чтобы я поговорил с папой?
– Это было бы для меня большим утешением. Он не слушает меня, ты же знаешь.
– Ах, мама! Папа слушает тебя, просто делает вид, что это не так.
Пауль был рад, что рассмешил ее своим замечанием, и перевел тему разговора на внуков – они приносили Алисии небывалую радость. Прежде всего Додо и Лео, милые малыши. Крошку Хенни она тоже горячо любила. Девочка уже начала подтягиваться в манеже в попытке встать на ноги, как когда-то в ее возрасте делала Китти. А ходить Китти научилась, когда ей еще и года не было… Кудряшки Хенни унаследовала от мамы, а светлый цвет волос от отца. Бедный Альфонс, он был так счастлив, что у него появилась дочь…
Пауль снова взялся за газету и быстро просмотрел сводки с фронта. На западе шторм и дождь ослабили боевые действия, артиллерия была пущена в ход только на Анкре. На востоке генерал-фельдмаршал принц Леопольд Баварский отразил атаки русских к юго-западу от Риги, в Румынии противник был отброшен генерал-полковником эрцгерцогом Йозефом под Казину. В результате погибли шесть офицеров и девятьсот солдат, были захвачены три пулемета… Какая бессмысленная болтовня это прославление героических защитников отечества, которые ни за что ни про что обрекают своих солдат на смерть. Дело в том, что враг укрепил свои позиции как на западе, так и на востоке – если в ближайшее время здравомыслие не восторжествует и не будет достигнут мир, то это приведет к катастрофе. Каждый, кто сражался на передовой, уже осознал этот факт – только говорить об этом вслух было нельзя.
Он сложил газету, даже не взглянув на извещения о смерти, которые занимали целых две страницы. Несомненно, среди них были и его школьные товарищи, но он не хотел и слышать об этом. Еще Пауль не хотел думать о несчастном Альфонсе: не видел смысла горевать и оплакивать потерю, по крайней мере сейчас. Уже завтра он снова будет сидеть в поезде вместе с другими солдатами. Куда их направят, пока неизвестно, но определенно не в тыл для укомплектования частей. Это будет передовая.
– Ах, Пауль, – вздохнула мать. – Мы так хотели, чтобы за эти несколько дней ты смог хорошенько отдохнуть. К сожалению, все вышло совсем иначе.
Он допил кофе и сказал, что вовсе не собирался лежать дома на диване. Напротив, он очень рад быть вместе со всеми именно в это тяжелое время.
– Я так горжусь тобой, мой дорогой Пауль.
Быстро обняв мать, он вышел в коридор, чувствуя себя немного бессердечным, потому что был рад скрыться от ее заботы и тревоги. На лестнице он встретил Лизу, ее поведение показалось ему странным: она была чем-то расстроена и поздоровалась с ним как-то мимоходом. «Только бы не еще одно извещение о смерти», – с тревогой подумал он. Клаус фон Хагеманн все-таки стреляный воробей, конечно же он не стал бы подвергать себя опасности…
– Все в ажуре? – спросил он ее с наигранной веселостью.
– Разумеется.
Пауль видел, что сестра солгала, но не хотел на нее давить. Лиза с детства приучилась переживать свое горе в одиночестве. Таков уж был ее характер: она не жаловалась, она действовала.
– Я восхищен тем, как ты посвящаешь себя раненым, Лиза. Лазарет – чрезвычайно важное дело.
– Благодарю.
Она искренне обрадовалась словам похвалы, но напряженность в ее глазах никуда не делась. Наверно, письмо оказалось не таким, как она рассчитывала. Бедная Лиза – она так мечтала о ребенке, но до сих пор так и не забеременела.
– Могу я коротко поговорить с Эрнстом фон Клипштайном? Или его сейчас моют и бреют сестры?
– Может быть, ты думаешь, что медсестры тут непристойно себя ведут? – Вероятно, она прочитала по его лицу, что он ей сочувствует. Она ненавидела, когда ее жалели, и всегда, когда подобное происходило, начинала огрызаться.
– А я это сказал?
Она прикусила язык, не позволив себе еще одну колкость. Насколько ей известно, Эрнст фон Клипштайн находился в процедурном кабинете на перевязке, после чего он должен был отдыхать.
– Его кровать там. Третья слева. Пожалуйста, прости меня.
Эрнст фон Клипштайн был другом Пауля. Вчера вечером он зашел к нему на полчаса, они вместе поужинали и выпили по бокалу вина, но рана заставила мужчину снова лечь в постель. Бедняга! Мари присматривала за ним, несколько раз навещала его в лазарете. Как быстро может измениться жизнь человека: все верили, что брак фон Клипштайна был счастливым, но как оказалось, его супруга Адель влюбилась в управляющего поместьем и потребовала развода. Их маленького сына она забрала к себе.
Пауль взглянул на карманные часы и спросил себя, отчего он так суетится, ведь это был его последний день в кругу близких. Просто невозможно наверстать все, что он не успел сделать за последние месяцы, так же как невозможно заранее предусмотреть, что его ожидает в будущем. Завтра он уже покинет родных и снова станет рядовым солдатом, сражающимся за отечество, будет сжигать деревни и убивать беспомощных людей. И если он переживет войну, он никогда не расскажет Мари и детям о том, чем ему приходилось заниматься.
