– Августа!

Ну где же она? Иоганн сбежал вниз по лестнице в холл и уже хотел сам сходить за шляпой и тростью, но тут увидел, что Августа стоит у входа, открывая дверь только что пришедшему гостю.

Ах, Элизабет! Ни раньше, ни позже. У него не было желания опять спорить и ругаться, поэтому он быстро схватил свою трость и поприветствовал дочь одним кивком головы.

– Папа! – сказала она. – Как здорово, что я тебя застала.

«Ага, – подумал он. – Вторая атака за одно утро».

– У меня мало времени, Лиза. Иди к маме, она сегодня не в настроении.

Он протиснулся мимо нее и уже сходил по каменным ступеням во двор, как услышал ее торопливые шаги.

– Пап! Подожди же. Не уходи.

Он нехотя остановился – он же сказал, что торопится. Чего же еще?

Он увидел ее озабоченное лицо, и ему сделалось больно. Бедная Лиза, ей всегда не везло, а в довершение всего она вышла замуж за голодранца-аристократа, которому было нужно только ее приданое. В конце концов, в последнем была и его вина, ведь он был ее отцом и не должен был этого допустить.

– Вы с мамой что, поругались?

– Это не твоя забота, Лиза.

Вдруг, к его величайшему ужасу, она разрыдалась. Сквозь слезы она говорила о том, что совсем не хотела, чтобы у него с мамой были неприятности из-за этой несчастной истории с лазаретом. И вообще это была ее идея: она так надеялась, что может хоть что-нибудь сделать для этих бедных раненых солдат.

– Но не такой ценой, папа, – всхлипывая, добавила она. – Я слишком боюсь за тебя. Тебе нельзя волноваться. Ну давай забудем об этом. Я поговорю с мамой, никакого лазарета на нашей вилле не будет.

Он был сражен. Не только этими ее рыданиями, но и этим внезапным отступлением. А когда она бросилась ему на шею и прижалась к нему заплаканным лицом, он почувствовал себя невыразимо беспомощным, был тронут до глубины души.

– Ну-ну, Лиза. Как ты себя ведешь… Что подумает о тебе Августа?

Она хотела высморкаться и полезла в сумочку за носовым платком. Как странно, что среди всякой всячины, которую женщины таскают в своих сумочках, редко находится свежий носовой платок. Из левого кармана пиджака он достал свой – тот всегда был на месте – и протянул ей. Как раньше, когда она была совсем маленькой девочкой.

– Вот… вытри лицо, Лиза. В таком виде ты никак не можешь идти к маме.

– Вы же не будете больше ругаться, так ведь? – жалобно проговорила она, припудривая щеки. – С этой дурацкой историей покончено, папа. Раз и навсегда.

Он сделал глубокий вдох, желая выговориться о том, что лежало у него на сердце:

– Не понимаю, как можно было заклеймить меня нехристем и предателем отечества. Мне очень обидно. Конечно, я не святой, но и не чудовище, – заявил он.

– Ах, папа! Ну ты же знаешь, как мы все любим тебя.

На глазах у нее опять выступили слезы, казалось, она вот-вот снова расплачется. Он был покорен. Они не отстанут от него, уж лучше сдаться, чем изо дня в день переносить эту нервотрепку.

– У меня сейчас дела на фабрике, – пробурчал он. – А когда приду на обед, расскажете мне подробно о своих планах. Кроме того, отчитаетесь до мельчайших подробностей обо всем, что уже успели сделать.

С этими словами он оставил ее и поспешил к выходу из парка, насколько позволяла его больная нога. Пусть спокойно побудут в неведении, они это заслужили.

Получасового пути до фабричных ворот, где он, как обычно, поприветствовал сторожа бодрым «Доброе утро, Грубер!», ему хватило, чтобы в его голове уже сложился точный план лазарета на вилле. Потом, сидя за письменным столом, он набросал чертежи, прикинул, как будут расположены помещения и где будут построены стены между ними. Он позвонил в военное ведомство и переговорил по поводу кроватей, матрасов, постельного белья и ночных рубашек для пациентов. Ему ответили, что перевязочного материала из хлопка больше нет, для этого теперь используются бумажные ткани.

– Уже знаю, – проворчал он в трубку перед тем, как повесить ее.

Элизабет осталась на обед, что принесло Иоганну некоторое облегчение, поскольку Мари была за столом малоразговорчива, а Алисия все еще пребывала в подавленном настроении. Она заявила, что у нее мигрень, съела несколько ложек рисового супа и компот из консервированных слив, а затем удалилась в свою комнату. И все же на столе в его кабинете вскоре оказалась папка. В ней помимо различных записей лежал формуляр: «Анкета государственного комитета по оказанию добровольной помощи больным во время войны». Здесь было пятнадцать вопросов, на которые нужно было ответить: они касались расположения предполагаемого лазарета, здания, размещения раненых, врачей, медперсонала и помещений.

– Наша вилла им совсем не подойдет, – пришел к такому умозаключению Мельцер.

Однако Элизабет уже предчувствовала, что местное военное ведомство будет только приветствовать другой лазарет, поменьше, существующий на средства благотворительного общества. А вот парк, в котором располагается вилла, как нельзя лучше подходит для выздоравливающих раненых – это прогулки в спокойном окружении на свежем воздухе, поэтому планом предлагается разместить здесь тех, кто уже находится на пути к выздоровлению.

Мельцер довольно кивнул. Да, вот это уже звучит более приемлемо. Как-никак выздоравливающих видеть намного приятнее, чем только что получивших ранение или безнадежно больных. Это было смешно, но он и в самом деле не выносил вид крови и не мог слышать крики умирающих.

Два дня спустя на виллу пришел столяр Готфрид Вазер вместе с двумя подмастерьями, чтобы сделать замеры для перегородок в зале. У ворот должен быть построен вестибюль с несколькими дверьми, чтобы в палату с больными не входили сразу со двора. Он охватывал почти все пространство зала на входе и освещался со стороны широкой двери на террасу через многочисленные окна. В летнее время можно было бы открыть дверь и передвинуть туда некоторые койки. Бельевая теперь превращалась в процедурный кабинет, три других хозяйственных помещения – в отдельные комнаты для офицеров. А так как господа теперь не могли, как раньше, попадать сразу из холла на второй этаж, они отныне должны были проходить по лестнице со стороны парка через террасу в зимний сад и таким образом заходить в дом.

Спустя несколько дней Алисия перестала сердиться на мужа, ее как будто подменили, она взяла на себя заботы об оборудовании трех комнат для офицеров, договаривалась с поварихой, мало обрадованной тем, что работы прибавилось. Из большого числа юных дам, вызвавшихся быть добровольными помощницами, она выбрала тех, кто, по ее мнению, был более пригоден для выполнения этой задачи. Элизабет поручили руководство медперсоналом, и она уже переговорила с доктором Грайнером, который взял на себя обслуживание больных – пока в одиночку, затем ему должны были прислать молодого врача, начальника медслужбы корпуса.

На первом этаже виллы теперь каждый день шли работы – стучали молотки, визжали пилы, здесь же стояли ругань и брань… Все отмывали, отскабливали, вычищали до блеска. Августа, Ханна и Эльза таскали в офицерские комнаты столики, стулья и комоды, стелили ковры, вешали гардины. Прибыли кровати – двадцать из военного ведомства, а остальные тридцать купил Мельцер. Поступали пожертвования, дамы из благотворительного общества принесли постельное белье и ночные рубашки, полотенца, тазы и эмалированные ночные горшки. Самым дорогостоящим оказалось оборудование душевой с несколькими умывальниками и отдельным туалетом.

– Боже мой – что вы сделали с нашим прекрасным залом! – воскликнула Китти, когда Элизабет гордо провела ее по уже готовому новому лазарету. – Выглядит просто чудовищно. Как сиротский приют. А эти кровати с решетками. Неужели к ним привяжут бедных парней?

– Ну что за ерунду ты несешь, Китти!

Элизабет достаточно хорошо знала свою сестру, но, вложив в это дело столько сил, она чувствовала себя оскорбленной такой несправедливой критикой.

– Ох, это просто мысли вслух, – пожала плечами Китти и провела рукой по покрытому белым лаком металлу кровати. – Все только об этом и говорят, все просто сошли с ума…