Мельцер дал дочери обрушить на себя этот словесный шквал: он давно привык к нему, любил ее живой характер и знал, что это совсем излишне – отвечать на ее вопросы, поскольку она слишком быстро перескакивала с одной темы на другую. Однако сейчас, когда она сама упомянула Мари, он тут же оживился.

– Верно, как раз о Мари мне и надо было с тобой поговорить. Я очень беспокоюсь за нее, Китти. Ты наверняка заметила, как она выглядит – вся бледная, исхудавшая.

Китти посмотрела на него своими широко раскрытыми глазами, но ничего не ответила, так как жадно жевала бутерброд с ветчиной и огурчиком. Она только кивнула и, проглотив один кусок, принялась за следующий. Далее Иоганн Мельцер высказался, тем самым выпуская пар, по поводу своенравного характера Мари, напомнив, что Алисия не кормила грудью ни одного ребенка – а их было трое – и спокойно нанимала кормилицу, да еще и няньку. Китти тем временем угощалась тем, что осталось на столе после завтрака, уплетая все за обе щеки: она выпила чашку молока, ела, черпая ложкой, клубничный джем и намазывала толстенным слоем масло на крошечный кусочек ржаного хлеба. Наконец, глубоко вздохнув, она вытерла салфеткой рот и руки и откинулась на спинку стула.

– Знаешь что, папочка, – она лукаво прищурилась, – предоставь это лучше Мари. Что до меня, то я, например, не хотела бы ни кормить, ни пеленать. Но Мари, она совсем другая. А что это за письмо? Для меня? Правда. И кто же это? Симон Трайбер. Может, это знакомый Альфонса?

Она вытерла нож о салфетку и вскрыла конверт. Наморщив лоб, она быстро пробежала по строчкам, написанным мелким убористым почерком, и нетерпеливо затолкала листок обратно в конверт.

– Папочка, знаешь, я хотела спросить у тебя кое о чем, но это должно остаться между нами. И, пожалуйста, ни в коем случае не говори Элизабет, что я разговаривала с тобой об этом. Обещаешь? Да? Ты должен дать обещание, иначе я не скажу ни слова…

– Я-то надеялся, что ты поговоришь с Мари и вразумишь ее. – Он сделал еще одну попытку следовать своей стратегии, но все было напрасно. В качестве союзницы Китти не годилась – собственно говоря, он мог бы догадаться об этом и раньше. – В общем, дело выглядит так, папочка, – начала она, приглушив голос и глядя на дверь, так как ей показалось, что она уловила какой-то шум. – Элизабет была у меня вчера после обеда. Мы попили кофе и очень мило поболтали о том о сем. Сначала об этой актрисе и танцовщице, о которой говорит весь Аугсбург. Она составила программу – об отечестве. А костюм, в котором она выступает, просто невероятно очаровательный… Ну вот. Мы уже поговорили с ней обо всем, и Элизабет засобиралась домой. И тут она меня правда спросила… Нет, это непостижимо. Она меня спросила…

Вопреки обыкновению, Иоганн Мельцер слушал сейчас свою дочь очень внимательно. И слушая, кивал головой:

– Она спросила у тебя, не сможешь ли ты одолжить ей деньги, не так ли?

Китти беспомощно посмотрела на отца своими голубыми глазами. Да, это было так. И конечно же она дала ей немного. Всего двести марок, которые нашла в своей шкатулке. Как же это ужасно неудобно: ей пришлось поклясться Элизабет, что она никому не выдаст эту тайну, не обмолвится ни одним словом…

– Ты же мой папочка, и у меня нет от тебя никаких тайн. Особенно когда речь идет о таких дурацких историях с деньгами.

– А ты не спросила, зачем ей нужны эти деньги?

Элизабет объяснила, что доходы ее мужа из-за войны совсем упали. К тому же из-за нехватки мужской рабочей силы в поместье урожай собрали совсем уж небольшой.

– Она мне сказала, что все выплатит, как только кончится война. Однако, папочка, я беспокоюсь вовсе не из-за этой суммы, я переживаю, что мои свекор со свекровью могут заметить.

Старик Бройер, со слов Китти, был «страшным скопидомом». Будучи директором, он не мог позволить себе даже новый костюм и вообще он считал, что его сын тратит слишком много на домашнее хозяйство. Уже не говоря о прочих желаниях его молодой супруги – экстравагантная мебель, дорогие платья, обувь, сумочки, шляпки, кружевные перчатки и украшения.

Иоганн Мельцер сделал глубокий вдох, чтобы справиться с нарастающим в нем чувством подавленности. Значит, его предположение, что фон Хагеманны банкроты, оказалось верным. Вот почему этот ветреный юнец, бывший лейтенант и теперешний майор Клаус фон Хагеманн, все-таки попросил руки дочери. Он хотел использовать реноме семьи богатого фабриканта Мельцера, к тому же породнившегося с банкиром Бройером, с тем чтобы хоть чуть-чуть увеличить свою кредитоспособность. Ну а оговорки кредиторов – так с войной их как не бывало. Майор фон Хагеманн как офицер императорской армии мог совершать боевые подвиги и собирать медали. Между тем поместья в окрестностях Бранденбурга, которыми когда-то владела семья, давным-давно были проданы. Элизабет уже просила денег у Алисии, и его жена дважды не устояла, выполнив ее просьбу.

– Впредь ты не должна больше давать своей сестре в долг, – приказал он.

– Да, я так и думала, папа. Но что же мне делать, если Лиза просит? Все-таки она моя сестра, и… мне ее так жаль.

«Вы только посмотрите», – думал он, почти забавляясь. Ведь были времена, когда его дочери, как две мегеры, набрасывались друг на друга, царапались и кусались, таская друг друга за волосы. Однако это было два года назад, с тех пор много чего случилось.

– Если Лиза действительно так стеснена в средствах, то она должна рассказать об этом нам, своей семье, а мы уже все вместе подумаем, что делать, – решительно произнес он. – Она наше дитя, так же как ты и Пауль. Мы же на ее стороне. А вот такое секретничанье я не люблю.

Китти усердно закивала, казалось, ей стало легче. Да, именно этого она ждала от своего папочки. Он говорил четко и ясно. Брал на себя ответственность. Лиза просто должна довериться ему.

– Знаешь что, папочка? – Она кокетливо наклонила голову. – Я поговорю с Мари. Как женщина с женщиной, понимаешь? А то, что она тут вытворяет, это не мое дело. – Он ухмыльнулся от радости. Вот такой она была, его Китти. Чертенок. Водила его за нос, хотя сама точно знала, чего он от нее ждал. – И вообще, как это выглядит со стороны? Супруга Пауля Мельцера сама кормит грудью своих детей, как какая-нибудь крестьянка. Мы же и вправду можем позволить себе нанять кормилицу и няньку, так ведь, папочка?

– И это тоже, – подтвердил он, хотя и без уверенности. Да, дела на фабрике Мельцера обстояли не лучшим образом. Если бы он не внес некоторую сумму из своего личного состояния, его предприятие уже давно бы прогорело. Коли нет сырья – нет и производства. В нем поднималась волна гнева, когда он думал о барышах, которые приносят сталелитейные и машиностроительные заводы, наладившие производство орудий и снаряжения. Ему же пока удалось получить всего один заказ, который обеспечил фабрику работой хотя бы на несколько недель. Его работницы должны были чистить гильзы от гранат, чтобы их можно было начинить заново. Жалкая, грязная работа – но все-таки лучше, чем ничего.

– Пойду на фабрику. – Он с трудом поднялся. – Иначе, пожалуй, фрау Людерс подумает, что может танцевать на столе.

Китти вскочила, чтобы отец мог опереться на нее, пока левая нога не стала его слушаться.

– Ты же можешь взять мое авто. Мой свекор отозвал с пенсии Людвига. А Людвиг выдающийся шофер! И радуется каждому метру, который может проехать на новой машине.

Отец замахал рукой, отказываясь: бензин слишком дефицитный, чтобы расходовать его направо и налево. Скоро, наверно, в частном пользовании вообще не будет бензина. К тому же небольшая прогулка только пойдет ему на пользу.

Китти покачала головой и вернулась в столовую, быстро съела последний ломтик ветчины и уже хотела было подняться наверх к Мари, как в глаза ей бросилось письмо, лежащее на ковре. Ах ты боже мой, какое же странное письмо… от этого – как же его звали? – Симона Трайбера. Она наклонилась, чтобы выудить письмо из-под стула, и, к своему восторженному изумлению, почувствовала, как ребенок шевельнулся в ее животе.