— Ты сам только что сказал, что не мог оторвать от меня взгляда! — вскипела я, держась за машину, чтобы не упасть. Ладонью я чувствовала металл машины и это помогало мне держаться.

— Я сказал, как тебе идет это платье, а ты уже выдумала себе, что я не мог оторвать взгляда, — с долей шутки ответил Харрис, раздражая меня сильнее. Черт. Чертов алкоголь. Я уверенно оттолкнулась от машины, делая быстрые шаги к его телу. Стук моих каблуков смешался со звуком проезжающих машин и басов с клуба. Я подошла к нему, ощущая разницу в росте. Он с интересом смотрел на моё лицо, а на пухлых губах играла легкая улыбка.

— Тебе понравилось, — выдохнула я, уверенная в своих словах и тому, что услышала и увидела в его глазах. Это был нескрываемый интерес и любование, но не показалось ли мне?

— Я и не спорю, стрекозка, — наклонился он, ответив мне своим бархатным голосом. В голову ударил запах кедра и сандала, очаровывая мою голову. А его слова заставили покраснеть, словно поспевший помидор на грядке. Самодовольный мужчина смотрел на меня чуть наклонившись, будто высмеивая моё поведение и утешая свое самолюбие, издеваясь надо мной.

Я была пьяна, когда мы вернулись домой. Харрис не успевал за мной, охранник грубо довел меня до двери дома и запер. Я бегом поднялась в свою клетку, скинув каблуки с ног, я включила душ на всю мощность, вставая под струи воды. Ледяная вода, словно острые кристаллы атаковали нежную кожу. Я дрожала, а вода окутывала меня морозной стужей. Губа затряслась, и я обняла себя, желая смыть все взгляды незнакомых мужчин со своей кожи. Я будто слышала их похотливые мысли, дискомфорт в желудке сразу скрутил меня, подзывая тошноту. Холод не помогал, но озноб и ледяная голова помешала организму вывернуть меня наружу. Я так сильно дрожала, что перестала дышать и осознав в моменте, начала судорожно глотать воздух. Я не помню, сколько простояла под душем, насквозь промокшая и заледеневшая. Вода прекратила течь, и я подняла дрожащую голову к причине, увидев холодный взгляд голубых глаз. Он был в разы холоднее того, что я только что ощущала.

— Что ты творишь? — спросил он. Мои пальцы не шевелились из-за холода, на коже остались хрустальные следы воды. Я не могла унять дрожь в теле, но протерев глаза, попыталась встать.

— Смываю с себя грязь. Что еще мне остается делать? Мне мерзко, — заикаясь ответила я, сжимая душевую кабинку заледеневшей рукой.

— Ты все больше ведешь себя неразумным образом, Тереза, словно передо мной маленький ребенок, — апатично отозвался Харрис, и я сделала шаг к нему, выходя из кабинки, решаясь поднять свои глаза. Ледяные глаза, замерзшая искорка, покрывающая черный расширенный зрачок. Я осмотрела себя, ощущая, как набухший от холода сосок пробивается сквозь мокрое платье. С меня капала вода, соприкасаясь с полом, с каждым разом вызывая новую волну дрожи по телу. Взгляд Харриса ощущался на мне, как ветер, пронизывающий до самых костей.

— Я была унижена и желала стереть со своего тела похотливые взгляды мужчин, — сказала ему я. Он приблизился ко мне, одним шагом накрывая все мое тело, я оказалась прижата к стеклянной кабинке душевой. Его горячее тело ощущалось в слиянии с моим такой приятностью, вызывающей мурашки. Он грел меня, держа одну руку на моем запястье, а другую поверх головы.

— Закрой глаза, Тереза, — приказал он и я, сглотнув, закрыла их, теряя контакт с ним.

— Представь ту комнату, приглушенный свет и тихую музыку, под которую ты плавно двигаешь своими бедрами, — он замолк на секунду, его горячая и сильная рука упала на мое бедро, я укусила дрожащую губу.

— Ты касаешься холодного шеста рукой, — продолжил он, его рука направилась к моей, слегка ее сжимая.

— Забываешься, теряешься, отдаешься. А когда поднимаешь свои глаза, видишь только меня, — шептал грубый баритон Харриса, а его руки продолжили блуждать по моему телу, будто я непроизвольно танцевала в его руках. Словно марионетка, я повторяла свои движения, все еще скованная от холода.

— Мой взгляд блуждал по тебе, не взгляд мерзких уродов или моего дяди. А мой. В той комнате был только я и ты. И ты танцевала для меня, Тереза, — закончил шептать Харрис, и я открыла глаза, в ужасе осознав, что стою голая перед ним. Он нахально улыбается, заговорив мои уши и обманув меня своими прикосновениями, а сам снял с лямок мое платье и опустил его на пол. Я закрыла грудь руками, грозно смотря на него, от чего он опустил подбородок вниз, выглядывая из-под лба, но не осматривал мое тело, а смотрел в глаза.

— Ты согрелась, — признал он, смотря на мой румянец на щеках. Возмущенная я никогда не признаю, что тепло разлилось по всему моему телу. И я действительно согрелась.

— Убирайся, — пригрозила я. Он не сдвинулся с места, продолжил смотреть в мои глаза, а потом схватил махровое полотенце с тумбы и расправил его. Я держала свою грудь руками, подметив, что стою перед ним в одних черных трусах. Униженная. Харрис потянулся ко мне и накрыл меня полотенцем, схватив которое, я сразу же прикрыла все свое тело. Он не должен видеть. Стыд горел внутри меня, а мои щеки пылали.

— Теперь точно убирайся! — крикнула я, получив в ответ резкий выпад и мой крик. Харрис обхватил меня руками и поднял, сжав мою талию и ноги. Он держал меня на руках: робкую, злую, напряженную и смущенную. Но согретую его руками. Молча он вошел в мою клетку и донес меня до кровати, уложив поверх простыней. Я вжалась в них, желая, чтобы он ушел. Прищуренные глаза Харриса продолжали бродить по мне, словно я экспонат. Он не касался меня, пока что-то в его глазах не изменилось. Грубая рука мужчины сковала мое горло, с силой сжимая его. Кровь прилипла к моей голове, я глотала воздух, смотря четко в глаза Харрису. Его холодное лицо не выражало ничего, а ледяные глаза смотрели на соприкосновение его руки и моей шеи.

— Никто, Тереза, не смеет приказывать мне, — прошептал он, не ослабляя хватку своей руки. Воздуха не хватало, и я вцепилась своими ногтями в его руку, глазами умоляя отпустить меня. Страх. Он пришел тогда. Страх того, что меня убьют. Он убьет. Он задушит меня. Он и глазом не моргнет, как будет смотреть на мое мертвое тело. А я слаба, чтобы дать сопротивление мужчине.

— Больно, — пропищала я, заставив его пошатнуться и прищурить глаза. Он развернулся так быстро, что я вздохнуть не успела. Его фигура исчезла, и я расслабилась, залезая под одеяло. Мне было стыдно, больно и обидно за случившееся. Действия Харриса сводили с ума, а резкое появление или предательство Андреаса парализовало. Я была загнана и потеряна.

На утро болела так, будто проехалась головой по всему Дублину. Меня морозило и легкий озноб покрывал мою кожу. Я пролежала в кровати весь день, зарывшись и выглядывая только для того, чтобы схватить листы бумаги и порисовать. Я рисовала свой дом, рука дрожала, но я продолжала, вспоминая все в мельчайших деталях. Слезы капали на бумагу, оставляя разводы на белом листе и линиям карандаша. Сжав грудную клетку, я свернулась в комок и желала проспать весь оставшийся день.

Я пришла в себя, нашла более комфортную одежду среди всего разврата и спустилась в сад. Моей больной голове необходим был воздух. Я ещё в первый день заметила, как сильно запустили сад и теплицу, оставив две лавочки пылиться на небольшом участке, выложенной плиткой.

Та самая мастерская, в которой в наказание меня запер Харрис, оказалась очень полезной. Множество инструментов и материалов для ухода за садом. Я закатала рукава кофты, вытаскивая из мастерской лопату, грабли, секатор, мотыгу и минеральные удобрения. Возле мастерской стояла теплица из стеклопакета, заходя в неё, мне становилось не по себе от заросших растений. Возводимая на кирпичном фундаменте теплица способна была выдержать ветровые и снеговые нагрузки. Но даже мне, как любителю, была заметна рука мастера. Когда-то здесь все же были растения, но они быстро угасли, за ними попросту перестали ухаживать.