А что же Америка? После своего возвращения на родину из Франции президент Вильсон столкнулся с противоречивым приемом. Оппоненты упрекали его в том, что он оставил страну с ее проблемами ради погони за реализацией эфемерной «исторической миссии», которая в реальности ничего не принесла американскому народу. Большой поддержкой пользовалась точка зрения, согласно которой США, победив в войне и решив проблемы, угрожавшие их национальной безопасности, должны вновь вернуться к стратегии относительного невмешательства в дела Старого Света и сосредоточиться на поддержании доктрины Монро. Отказавшись ратифицировать в Сенате присоединение к Лиге Наций, США вступили в эпоху, которую некоторые историки окрестили «золотым веком американского изоляционизма».
Однако главная движущая сила американской геополитики — большой бизнес — и не думала уходить с мировой арены. К началу 1920-х годов США стали главным узлом мировой экономики и ее ключевых подсистем — торговой, промышленной и финансовой. Отрицательное довоенное сальдо внешнеэкономического баланса США в послевоенное время поменяло знак на положительный и составило более 1 миллиарда долларов в год. Это означало, что теперь весь остальной мир кредитуется Соединенными Штатами.
Основная масса заемных американских средств пошла на восстановление Германии, для которой эти кредиты были очень своевременны. Немецкий бизнес, которому было куда расти, охотно предложил проценты, превышающие те, что могли обещать французы и англичане, медленно погружавшиеся в стагнацию. В результате американские финансисты не только освоили привлекательный рынок для инвестиций, но и помогли побежденной Германии расплачиваться по репарационным долгам. Некоторые из наблюдателей взирали на это с негодованием. Тот же Черчилль обвинял американцев (да и английских бизнесменов тоже) в том, что они почти безвозмездно спонсируют Германию: «Германия уплатила или оказалась способной уплатить выжатую из нее впоследствии контрибуцию исключительно благодаря тому, что Соединенные Штаты щедро ссужали деньгами всю Европу, а ее — в особенности. В течение трех лет, с 1926 по 1929 год, США получили отовсюду в виде взносов в погашение долгов всего лишь около одной пятой той суммы, которую они предоставили Германии без всякой надежды на возврат. Ложные представления относительно помощи побежденной стране в сочетании с выгодной процентной ставкой по займам побудили и английских вкладчиков принять в них участие, хотя и в гораздо меньших масштабах, чем американских»[254].
Не только Германия получала большой объем кредитных средств от американских финансовых структур. Заемные доллары работали по всей Европе, чему в немалой степени способствовала активная деятельность фактического руководителя ФРС Б. Стронга, не избегавшего личных визитов к руководству государств, которые не осознали всю перспективность финансового сотрудничества с США. Нередко вместо него в дорогу отправлялся Э. Кемерер — принстонский профессор экономики, известный как «денежный доктор» за его многочисленные поездки по всему миру в качестве правительственного консультанта. Деятельность Кемерера во многом предвосхищает работу современных экономических советников Всемирного банка и МВФ. В обоих случаях для самых разнообразных экономических проблем предлагались стереотипные решения — сегодня это различные вариации на тему «вашингтонского консенсуса», а в случае Кемерера — обильные американские кредиты. Рассказывая о деятельности «денежного доктора», «Нью-Йорк Таймс» иронизировала, что тот принадлежит к числу врачей, которые «лишь ставят диагноз и выписывают лекарство, а потом быстро ретируются, предоставляя пациенту лечиться самому или оставляя его на попечение заграничной сиделки»[255].
Обратная сторона заемного бума заключалась в том, что по мере нарастания спроса на кредитные средства американские банки стали обращать все меньше внимания на качество выдаваемых займов. Американские банкиры, которые столкнулись с необходимостью едва ли не каждый день обслуживать привлечение кредитов для другой части земного шара, даже не задумывались о том, что такая проблема может иметь серьезные последствия. Все это привело к тому, что когда в США был запущен механизм Великой депрессии, то кризис поразил не только Америку, но и весь мир.
Глобальный экономический кризис стал центральным событием интер-беллума, оказавшим глубокое влияние на геополитические процессы. Великая депрессия явилась мощным эпилогом Первой мировой войны и знаменовала собой зловещий пролог к новому, еще более разрушительному конфликту. До того, как Запад оказался во власти кризиса, спровоцированного Уолл-стрит, у бывших союзников по Антанте и США еще оставались шансы предотвратить новую войну. Теперь же западному миру пришлось бросить все силы на лихорадочные поиски выхода из депрессии. В свою очередь гитлеровская Германия этот шок пережила относительно безболезненно, главным образом за счет использования стратегии экономической мобилизации, отработанной еще в Первую мировую войну. Неплохо шли дела и у Италии. А в этом время США, Франция, Англия все глубже погружались в пучину кризиса.
Спасать американскую экономику пришлось Ф. Д. Рузвельту. В основе его Нового курса лежала одна идея о том, что государство должно взять на себя бремя ответственности за восстановление экономики. Вместо того чтобы полагаться на механизм рыночного саморегулирования, администрация Рузвельта предложила обеспечить миллионы нуждающихся в работе за счет государства. Радикальное решение было реализовано в сфере денежно-кредитной политики. Вместо того чтобы восстановить полноценное золотое обеспечение доллара, как того требовали многие представители бизнеса и политики, президент пошел в противоположном направлении, подписав указ о принудительной продаже государству всего имеющегося на руках у населения золота по фиксированной цене под страхом внушительного штрафа или десятилетнего тюремного заключения. Тем самым был сделан решающий шаг в переходе от доллара золотого к доллару «надувному» и «резиновому стандарту», как выразился видный политик-демократ Альфред Смит.
Интересно отметить, что от американской общественности не ускользнуло сходство между мобилизационными методами выхода из кризиса, которые использовались немцами и итальянцами, и стратегией Рузвельта. Поползли слухи о том, что Рузвельт и его команда тайно сочувствуют фашистам и сами проводят политику «ползучего фашизма»[256]. Американские обыватели из уст в уста передавали слухи о том, что в стране готовится фашистский заговор.
Одни утверждали, что американским дуче может стать сам Рузвельт, другие полагали, что президент лишь подготавливает почву для своего преемника[257].
Отражением этих страхов стал вышедший в 1935 году роман нобелевского лауреата С. Льюиса «У нас это невозможно»[258], в котором маскирующийся под демократа политик фашистского толка, используя демократическую процедуру, приходит к власти и устанавливает в Америке диктатуру. К слову, прототипом главного героя романа Льюиса стал вполне реальный политик — губернатор Луизианы, а потом сенатор Х. Лонг, выдвижению которого на выборы президента США помешало его убийство в 1935 году[259].
Страхи американцев имели под собой определенное основание. Некоторые из людей Рузвельта оказались большими поклонниками фашизма, как например, Х. Джонсон. Бригадный генерал Джонсон, который в годы войны вместе с Б. Барухом контролировал оборонную промышленность, был назначен президентом на должность руководителя Управления по восстановлению экономики. Основной целью Управления было покончить с разрушительной конкуренцией между корпорациями, а также улучшить отношения между наемными работниками и работодателями. Новое назначение Джонсон воспринял как возможность провести в жизнь идеи, почерпнутые, к примеру, из трактата «Корпоративное государство» Рафаэлло Вильоне — любимого экономиста Муссолини. Экземпляры книги он разослал не только своим коллегам, но и министру труда Ф. Перкинс (первой женщине в американском правительстве), попросив распространить работу итальянца среди членов кабинета. Широкую известность приобрели фашистские манеры генерала, который любил в заключение публичного выступления вскинуть руку в римском (фашистском) приветствии.
