В качестве проводника интересов Вашингтона на Ближнем Востоке в 1955 году был образован блок СЕНТО, известный как Организация центрального договора, или Багдадский пакт. В эту организацию входили Ирак, Иран, Пакистан, Турция, а также бывший колониальный «хозяин» региона — Великобритания. Примечательно, что сами США формально не входили в СЕНТО, хотя являлись «ассоциированным членом», принимали самое активное участие в работе руководящих органов блока, его основных комитетов.
Для усиления американского влияния в Юго-Восточной Азии был образован блок СЕАТО, оформленный Манильским договором в 1954 году. Помимо США, участниками блока стали Австралия, Великобритания, Новая Зеландия, Пакистан, Таиланд, Филиппины и Франция. Кроме того, статус партнеров по диалогу имели Южная Корея и Южный Вьетнам.
Наконец, для координации деятельности в Азиатско-Тихоокеанском регионе в 1952 году был создан блок АНЗЮС, куда вошли США, Австралия и Новая Зеландия.
Создание этих блоков преследовало цель подчинить региональные державы американским интересам и использовать их ресурсы для поддержания выгодной Вашингтону военно-политической и экономической ситуации. Под прикрытием этих альянсов проводились также открытые интервенции, как в случае с Ираном, где в 1953 году был организован государственный перево-рот[74]. Члены блоков не без влияния США занимались подавлением неугодных освободительных движений, например в Малайзии, Вьетнаме и Камбодже.
Однако альянсам СЕНТО и СЕАТО, в отличие от НАТО, не суждено было стать долговечными военно-политическими объединениями. Подъем национально-освободительных движений, а также ряд эпизодов, показавших Вашингтону ненадежность большинства партнеров, вынудили распустить СЕА-ТО в 1977 г. и СЕНТО в 1979 г. На сегодняшний день существует лишь АНЗЮС.
Таким образом, концепция сдерживания уже на первом этапе холодной войны начала приобретать отчетливый глобальный характер. Ответственность за это несет следующее поколение американских стратегов, сменивших Дж. Кеннана, прежде всего П. Нитце, который разработал новый доктринальный документ, вошедший в историю как директива СНБ-68. Она предусматривала существенную милитаризацию внешней политики США на советском направлении, что обуславливало кратное повышение риска ядерного столкновения. На основе этого документа в 1950-е годы разрабатывались концепции «сдерживания посредством устрашения», «отбрасывания коммунизма» и «обороны на передовых рубежах».
В эпоху противостояния двух сверхдержав прямой военный конфликт между ними неизбежно вел к глобальной ядерной войне и потенциальному уничтожению человечества. Однако в первые послевоенные десятилетия подобный сценарий не казался американцам фатальным, что нашло отражение в ядерной доктрине «массированного возмездия», суть которой выразил председатель объединенного комитета начальников штабов (1953–1957) адмирал А. Рэдфорд: «Если хотя бы один коммунистический солдат переступит границу с Западом, США немедленно объявят всеобщую ядерную войну»[75].
Таким образом, стратегические и доктринальные установки Вашингтона на ранних этапах холодной войны носили откровенно рискованный характер. Подобный подход привел к втягиванию США в конфликты в Корее и Вьетнаме, а также возникновению кризисов вокруг Берлина и Кубы, грозивших перерасти в ядерное столкновение с Москвой. Отдельные инициативы по сворачиванию с данного курса, в том числе озвученные Дж. Кеннеди незадолго до его убийства, так и не были воплощены в жизнь.
Вместе с тем в дальнейшем расчеты, проведенные в ведущих американских «мозговых центрах», продемонстрировали абсурдность надежд Белого дома на победу в тотальном ядерном конфликте. В этих условиях Вашингтон обратился к опосредованным методам борьбы. В рамках принятой в 1967 году доктрины «гибкого реагирования» предлагалось перенести акцент на периферию, сделав ставку на локальные войны, не угрожавшие ядерной эскалацией. Одним из главных козырей Штатов в рамках этой доктрины являлись региональные «борцы с большевизмом», нередко действовавшие откровенно незаконными и даже террористическими методами. Убежденным сторонником этой идеи стал З. Бжезинский, чьими стараниями была начата кампания, в результате которой малоизвестный в то время исламист (в будущем полевой командир) О. бин Ладен регулярно получал военную помощь, которая, как предполагалось, должна была быть использована в американских интересах.
Политика США на концептуальном уровне оставалась глубоко милитаристской. Наступившая в начале 1970-х годов разрядка в отношениях с СССР была в большей степени продиктована внутриполитическими соображениями и необходимостью передышки перед новым раундом конфронтации, идеологической базой которого стали экспансионистские доктрина Картера и доктрина Рейгана. Первая фактически объявляла Ближний Восток зоной исключительных интересов США: «Попытки каких-либо внешних сил получить контроль над регионом Персидского залива будут рассматриваться как посягательство на жизненно важные интересы Соединенных Штатов Америки, и такое нападение будет отражено любыми необходимыми средствами, в том числе военной силой». Вторая из названных доктрин делала ставку на так называемых борцов с коммунизмом: «Мы не должны потерять веру тех, кто рискует жизнью на всех континентах от Афганистана до Никарагуа, бросая вызов советской агрессии и обеспечивая сохранение свобод, принадлежащих нам с рождения. Поддержка борцов за свободу является самообороной»[76].
Распад СССР не привел к уходу в прошлое американских устремлений к мировому господству, несмотря на провозглашение Дж. Бушем-ст. «нового мирового порядка» с опорой на институты ООН. Продвижение демократии при Б. Клинтоне было официально закреплено в его стратегиях национальной безопасности, тогда как при Дж. Буше-мл. был взят курс на навязывание американского миропорядка еще более агрессивным силовым путем, в том числе через военные интервенции и организацию цветных революций. В концептуальном плане установки всех этих американских лидеров представляли собой, по сути, декларации единоличного американского доминирования, основанные на якобы одержанной США победе в холодной войне.
Как уже отмечалось в предыдущем разделе, уже в начале XXI столетия эйфория от «триумфа» Америки над Советским Союзом сменилась в Вашингтоне нарастающей растерянностью. Стратегия национальной безопасности США, а также другие доктринальные документы приобретают все менее конкретный характер, вместо точных и выверенных формулировок заполняясь пафосными заявлениями о «незаменимости» США в современном мире, «непоколебимой решимости» Вашингтона отстаивать «ценности демократии», «твердом намерении» Америки играть лидирующую роль в решении глобальных проблем современности. Все это свидетельствует об определенной растерянности, которая по-прежнему царит в умах американских элит и отражается в лихорадочном и довольно хаотичном идейном поиске, о котором было подробно рассказано ранее. Говоря коротко, американцы стремительно утрачивают понимание того, кто они, каково их место в мире, каким образом США следует поддерживать свою глобальную гегемонию и нужна ли она Америке и ее народу.
Такая растерянность становится очевидной при анализе текста Стратегии национальной безопасности США 2015 года, утвержденной Б. Обамой.
В Стратегии-2015 основными внешнеполитическими приоритетами определены комплексное обеспечение безопасности США и их союзников, стремление к полной ликвидации ядерного оружия, поддержание беспрепятственного доступа американских товаров на мировые рынки, продвижение в мире американских ценностей, формирование «более эффективного и справедливого» миропорядка при ведущей роли США[77].
К угрозам национальной безопасности в стратегии были отнесены: нападение на территорию США и объекты критической инфраструктуры, американских граждан и представителей стран-союзниц; глобальный экономический кризис; применение и распространение оружия массового поражения; эпидемии инфекционных заболеваний; негативные последствия изменений климата; нарушение функционирования мирового энергетического рынка; распространение насилия и преступности с территорий нестабильных стран.
