В предыдущих разделах мы неоднократно обращали внимание на то, каким удивительным образом основополагающие геополитические идеи сохраняются в умах американских руководителей. Поколения политиков и стратегов в США сменяются, а их интеллектуальные стереотипы во многом остаются прежними. Это неизбежно находит отражение и на уровне концептуальных документов[69].
В целостном виде доктринальные основы глобальной политики США начали формироваться на завершающем этапе Второй мировой войны. В условиях развернувшегося противостояния СССР и США потребовался единый комплексный взгляд на выстраивание среднесрочной и долгосрочной линий Вашингтона в мире в целом и в ключевых регионах. Американской элите стало очевидно, что пришло время во всеуслышание заявить о своих гегемонист-ских амбициях, которые до этого зачастую подразумевались, но четко не обозначались в официальной риторике. Вернее, требовалась выработка определенной концепции. Значительный вклад в решение этой задачи внесли дипломат Дж. Кеннан и выходец с Уолл-стрит П. Нитце, выступавшие за радикальный пересмотр изоляционистской парадигмы внешней политики, которой Вашингтон старался придерживаться между двумя мировыми войнами.
Советник-посланник посольства США в Москве Дж. Кеннан в феврале 1946 года направил в Государственный департамент так называемую длинную телеграмму, в которой впервые изложил и тщательно обосновал принципы стратегии сдерживания в отношении Советского Союза, выражавшиеся в необходимости долгосрочной политики сопротивления советской экспансии. До широкой общественности этот текст был доведен в качестве статьи «Истоки советского поведения» в авторитетном журнале Foreign Affairs [70], опубликованной автором под псевдонимом «Икс». Ее автор сделал следующие выводы:
«Иметь дело с советской дипломатией одновременно и легче, и труднее, чем с дипломатией таких агрессивных лидеров, как Наполеон или Гитлер. С одной стороны, она более чувствительна к сопротивлению, готова отступить на отдельных участках дипломатического фронта, если противостоящая ей сила оценивается как превосходящая и, следовательно, более рациональная с точки зрения логики и риторики власти. С другой стороны, ее непросто одолеть или остановить, одержав над ней одну единственную победу. А настойчивое упорство, которое движет ею, говорит о том, что успешно противостоять ей можно не с помощью спорадических действий, зависящих от мимолетных капризов демократического общественного мнения, но только с помощью продуманной долговременной политики противников России, которая была бы не менее последовательной в своих целях и не менее разнообразной и изобретательной в средствах, чем политика самого Советского Союза. В данных обстоятельствах краеугольным камнем политики Соединенных Штатов по отношению к Советскому Союзу, несомненно, должно быть длительное, терпеливое, но твердое и бдительное сдерживание экспансионистских тенденций России. В свете сказанного становится ясно, что советское давление на свободные институты западного мира можно сдержать лишь с помощью искусного и бдительного противодействия в различных географических и политических точках.»[71].
Статья Кеннана проникнута идеями, не просто созвучными, а во многом почти дословно повторяющими основные теоретические положения «Американской стратегии в мировой политике» Спайкмена. Достаточно вчитаться в описание Советского Союза: «Мы имеем политическую силу, которая фанатично верит в то, что с Соединенными Штатами невозможно неизменное сосуществование, что разрушение внутренней гармонии нашего общества является желательным и обязательным, что наш традиционный образ жизни должен быть уничтожен, международный авторитет нашего государства должен быть подорван, и все это ради безопасности советской власти. Эта политическая сила, полностью подчинившая себе энергию одного из величайших народов мира и ресурсы самой богатой национальной территории, берет свое начало в глубоких и мощных течениях русского национализма». Американский дипломат утверждает, что у США есть одно важное преимущество: Россия противостоит всему миру, который в принципе сильнее ее, — вопрос лишь в степени сплоченности. Однако, предупреждает он, советское влияние уже распространяется на территории, граничащие с СССР, и только Соединенные Штаты способны в настоящий момент стать лидером, который сплотит мир против «русской угрозы». Для этого необходимо решительно пресекать любые попытки Москвы установить добрососедские отношения с другими государствами, ибо, как утверждает Кеннан, это есть прямой путь к подчинению суверенных государств воле СССР. Вместо этого Россия должна быть окружена кольцом врагов, в конфликтах (необязательно военных) с которыми будут растрачиваться советские ресурсы. Эти выводы более чем созвучны идеям классиков геополитики.
По сути, в «Длинной телеграмме» и «Истоках» была сформулирована первая современная глобальная доктрина США — доктрина сдерживания. Опираясь на доводы Кеннана, вскоре назначенного первым в истории руководителем отдела политического планирования Госдепартамента, президент США Г. Трумэн инициировал в 1947 году принятие так называемой доктрины Трумэна, в рамках которой объявил о поддержке правительств Греции и Турции в качестве меры сдерживания СССР. В следующем году в развитие данных мер был запущен разработанный при активном участии Кеннана план Маршалла, названный в честь госсекретаря Дж. Маршалла и предусматривавший выделение 13 млрд долларов на послевоенное восстановление стран Западной Европы с условием невключения в правительства последних представителей компартий.
Параллельно с подачи США был подготовлен Североатлантический договор и создана НАТО. Главным принципом, консолидировавшим ее участников, стала статья 5 договора, согласно которой нападение на одну из стран альянса считалось и нападением на всех его членов. Таким образом, «ядерный зонтик» США был распростерт над европейскими союзниками США, круг которых продолжил расширяться с годами.
Чуть позже идеология сдерживания была развита в доктрине Эйзенхауэра, гласившей, что любое государство, суверенитету которого угрожал «международный коммунизм», могло запросить военную помощь у Вашингтона (интересно отметить, что, Эйзенхауэр, выдвигая свою доктрину, заявил: «Широко известно…, что Соединенные Штаты не стремятся к политическому или экономическому господству над другими людьми»[72]).
Концепция сдерживания, достаточно умеренная в своем изначальном виде, на этапе практической реализации быстро переросла в граничащую с истерикой антисоветскую и антикоммунистическую кампанию. С помощью средств массовой информации формировался стереотип, суть которого сводилась к простой формуле: все неамериканское — это коммунизм, то есть зло. Соответственно, Вашингтон стремился поставить все государства в мире перед выбором: либо с Америкой, либо против Америки. Один из видных современных критиков имперской политики США Роберт Блум отметил: «Политика независимости проявлялась в деятельности многочисленных лидеров и революционеров третьего мира, при этом на нее нельзя навешивать ярлык "посткоммунистической" или "антиамериканской", их позиция была простым проявлением нейтралитета или неприсоединения к той или иной сверхдержаве. Однако <.> США не были готовы мириться с таким положением вещей <…>. Все они [неприсоединившиеся страны], настаивал Дядя Сэм, должны однозначно занять сторону "свободного мира" или ответить за последствия отказа»[73].
Для того чтобы призывать такие государства к ответу более эффективно и в то же время экономить собственные силы и средства, США обратились к блоковой стратегии. Уже в первые послевоенные годы во внешней политике США наметилось стремление создавать в дополнение к НАТО локальные военно-политические блоки, призванные решать региональные задачи, основной из которых являлась «борьба с коммунистической угрозой», а на деле — подавление национально-освободительных движений.
