К этой же идее примыкает эйзенхауэровская концепция «щита и меча». Согласно ей американские силы являются наиболее ценным ресурсом свободного мира, который нужно пускать в дело лишь там, где это действительно требуется. Приводились разнообразные экономические обоснования, например, утверждалось, что стоимость содержания одного американского солдата составляет более трех с половиной тысяч долларов в год, тогда как грека или пакистанца — менее пятисот долларов. Следовательно, жизни этих союзников Америки, по мысли вашингтонских стратегов, и стоят в несколько раз дешевле, по причине чего им отводилась роль «щита», сдерживающего разнообразные удары до тех пор, пока ситуация не потребует вмешательства «меча», то есть американских войск. «Логической ролью наших союзников, — утверждал американский лидер, — будет обеспечивать (с нашей помощью) свою собственную местную локальную безопасность, особенно сухопутными силами, в то время как США, расположенные в центре и обладающие могущественным производственным потенциалом, представляли бы мобильные резервные части со всеми видами оружия, с особым упором на морские и воздушные компоненты». Таким образом, Эйзенхауэр, несмотря на существование «доктрины массированного возмездия», опираясь на свой военный опыт, отдавал явное предпочтение идее ограниченной войны. Здесь снова уместно вспомнить сегодняшнее участие американцев в военных операциях за рубежом.
В целом, если не стесняться называть вещи своими именами, то развернутая в то время согласно идеям Эйзенхауэра милитаризация натовских союзников США, в первую очередь ФРГ, является не чем иным, как попыткой нарастить «пушечное мясо», которое могло бы быть послано на поле боя для решения задач американской национальной безопасности, в то время как американцам предоставлялась честь нанесения «решающего удара», если таковой потребуется. Масштабные планы ядерной войны, разрабатываемые Пентагоном, включали в себя превращение той же Германии в ядерную пустыню с целью задержать советские танковые армады. Западногерманский офицер Б. Винцер, позднее бежавший в ГДР, в своих мемуарах вспоминает: после командно-штабных игр, на которых разыгрывался сценарий применения американского ядерного оружия в Германии, участвовавшие в них офицеры бундесвера шутили, что отныне главная составляющая военных приготовлений — это заготовка достаточного объема хлорной извести для утилизации трупов.
Для реализации идей американского лидера Вашингтон начал активно развивать блоковую политику. В дополнение к укреплению НАТО в 1955 году был заключен Багдадский пакт, приведший к созданию блока СЕНТО, и Манильский пакт, оформивший блок СЕАТО (см. главу 1). Таким образом, Советский Союз был окружен плотным кольцом сателлитов Соединенных Штатов. Увлеченность Вашингтона блоковой политикой была настолько глубока, что Даллес даже выступил с идеей «аморальности нейтралитета».
Подписание Багдадского пакта было далеко не случайно. Идея Эйзенхауэра о том, что Америка должна в качестве первостепенных объектов своей «помощи» рассматривать поставщиков стратегических ресурсов диктовала необходимость начать экспансию в нефтеносные регионы, прежде всего на Ближний Восток, который исторически относился к британской зоне влияния. В Иране в 1953 году спецслужбами США и Великобритании было свергнуто демократически избранное правительство М. Мосаддыка. После этого США предоставили стране помощь в размере 100 миллионов долларов, получив в порядке компенсации 40 % акций национальной нефтяной компании. Другие 40 % получила Англо-иранская нефтяная компания, впоследствии переименованная в «Бритиш Петролеум».
Однако Суэцкий кризис 1956 года изменил расстановку сил. После односторонней национализации Суэцкого канала Египтом Великобритания и Франция начали военную операцию, в ходе которой египтяне были разгромлены. Но в дело немедленно вмешалась Москва и лично Хрущев, который пообещал, что в случае продолжения агрессии на Лондон и Париж могут посыпаться ядерные бомбы. Кроме того, давление на союзников оказали и Соединенные Штаты. Англичане и французы поспешили уступить.
Эти события администрация Эйзенхауэра восприняла как возникновение «вакуума власти», опасного тем, что его может заполнить советское влияние. Необходимость «поставить на место» Москву диктовалась также тем, что в том же году в Венгрии вспыхнуло кровавое антисоветское восстание, которое подогревалось высказываниями Белого дома о том, что любой желающий, который осмелится поднять оружие против Москвы, получит американскую помощь. Пока в Будапеште восставшие без суда казнили служащих социалистической администрации и просто заподозренных в симпатиях к коммунизму, Даллес произнес проникновенную речь, в которой намекнул, что американцы в скором времени «сведут Венгрию с советской орбиты» (по выражению Г. Киссинджера)[340]. Однако восстание было подавлено советскими войсками, а американская риторика так и осталась риторикой. Тем не менее венгерский фактор придал отношениям с Москвой дополнительной напряженности.
В этих условиях родилась концепция, которая собственно и известна под названием доктрины Эйзенхауэра. Анализируя итоги Суэцкого кризиса, Г. Киссинджер писал: «Суэц оказался посвящением Америки в реальное принятие на себя глобальной роли. Одним из его уроков стало то, что вакуум всегда заполняется, важно лишь определить, чем или кем именно. Лишив Великобританию и Францию их исторической роли на Ближнем и Среднем Востоке, Америка как держава обнаружила, что теперь ответственность за равновесие сил в регионе ложится на ее плечи»[341].
Ближневосточная стратегия Эйзенхауэра сводилась к оказанию государствам региона военной помощи, содействию их экономическому развитию и защите от «коммунистической экспансии». Заявление американского лидера, в котором он очертил контуры американской ближневосточной стратегии, представляет традиционную смесь американского прагматизма и показного стремления к защите духовных ценностей от посягательств «безбожников»: «Этот район всегда был перекрестком континентов Восточного полушария. Суэцкий канал дает возможность странам Азии и Европы вести торговлю, которая необходима, чтобы эти страны сохранили свою уравновешенную и процветающую экономику. Ближний Восток обеспечивает сообщение между Евразией и Африкой. Он содержит около 2/3 известных в настоящее время нефтяных запасов мира, и он обычно покрывает потребности в нефти многих государств Европы, Азии и Африки… Ближний Восток — это место рождения трех великих религий — мусульманской, христианской и иудейской. Было бы нетерпимым, если бы святые места Ближнего Востока должны были подчиниться господству, которое прославляет атеистический материализм»[342].
Конечно, внимание к нефтеносному региону оказалось далеко не следствием неожиданно возникшего желания защитить святые места от атеистов, хотя известный дух крестоносца всегда присутствовал в сознании американского лидера (достаточно вспомнить, что его мемуары озаглавлены «Крестовый поход в Европу»). Именно в эпоху Эйзенхауэра зависимость США от нефти достигла критического уровня. Готовясь к ядерной войне и желая сделать доступными даже самые отдаленные уголки Америки, администрация Эйзенхауэра подготовила Национальный оборонный билль о дорогах, который инициировал самую масштабную в американской истории программу дорожного строительства. В результате автомобильный транспорт пережил настоящий бум, а автомобилестроение и связанные с ним отрасли стали локомотивом американской экономики. Бывший министр обороны и председатель совета директоров автомобильного гиганта Уилсон заявлял: «Что хорошо для “Дженерал Моторс” — то хорошо и для Америки». Неудивительно, что в этих условиях Белый дом был так встревожен ближневосточным «вакуумом власти», ибо других способов упрочить энергетическую безопасность США, кроме как «прийти на помощь» государствам региона, не было.
