Голосовое сообщение от Чарли Бингэм, 2 октября, 17:45:

Сидя на кровати Ноя, я трижды переслушала сообщение от Чарли, не понимая, как реагировать, и тут Ной проснулся и мягко за плечо притянул меня обратно на кровать.

– Эй, еще такая рань, – негромко произнес он. – Вернись и полежи со мной.

В Лос-Анджелесе миновало семь утра – значит, в Нью-Йорке уже десять. Я еще раз прокрутила сообщение для Ноя, и он уточнил, перезвонила ли я в итоге.

– Пока что нет, – ответила я. – Что ей вдруг могло понадобиться? Мы больше даже не сотрудничаем. – Господи, я надеялась, это не очередное предложение поработать литературным рабом. Да и с чего бы? Я достаточно расстроила Чарли в прошлый раз.

– Просто позвони ей, – сказал Ной, садясь и нежно целуя меня в плечо. – Наверняка там ничего важного.

Я вспомнила сон, и он показался мне странным предзнаменованием, словно я знала, что Чарли собирается сообщить мне что-то про Эша и это что-то мне не понравится.

Чарли ответила после второго гудка – обычным бодрым голосом:

– Оливия, как ты поживаешь?

– Прекрасно, – ответила я и, произнеся эти слова, поняла, что сказала правду. Если говорить о последних двенадцати часах и моих отношениях с Ноем, дела действительно обстояли прекрасно.

– Здорово. Слушай, не хочу ходить вокруг да около, но я вчера услышала кое-какие новости и не хочу, чтобы они свалились на тебя как снег на голову.

Не знаю, почему мне не пришло в голову раньше, но внезапно я решила, что сейчас Чарли сообщит мне, что она нашла другую писательницу, которая согласилась работать на Эша и написала то, что он требовал, и они продали эту книгу за миллион долларов. Я вздохнула, собираясь с духом.

– Ценю твою предупредительность, – произнесла я.

– Так вот… – Чарли запнулась, что было ей совершенно несвойственно. – По всей видимости, весной выходит книга под названием «Жена», дебютный роман некоей Бари Элизабет Ксавьер – естественно, это псевдоним, и настоящее имя автора хранится в страшной тайне. Но предположительно в романе изложена история жены Генри Эшервуда, и под соусом вымысла преподносится куча громких обвинений.

– Погоди, – прервала я Чарли, потому что ожидала услышать совсем не это. – Его жены? В смысле Анджелики?

– Той, которая погибла в аварии? Или нет…

Я еще не забыла тред на «Реддите», где утверждалось, что Анджелика жива и разгуливает по пляжу в Малибу. Правда причудливее, чем вымысел…

– Что ты имеешь в виду под «или нет»?

– Ну, как я и сказала… издатель отказывается сообщать подлинное имя автора, но в литературных кругах уже все кипит от теорий. Рассказ ведется от лица самой жены, и по его ходу делается много бредовых намеков касательно этого Эшервуда, на которого я тебе предлагала поработать. – Если таким образом Чарли хотела сообщить, что я реабилитирована в ее глазах, то план не сработал – я почувствовала, что меня сейчас стошнит. – Но в любом случае, я звонила сообщить, что ты там тоже упоминаешься.

– Я?

– Ну, не по имени. Но автор пишет про «Бекки» – тоже не упоминая названия, но по описанию все ясно. Вчера книга стала доступна для сотрудников издательства, и мой телефон просто разрывается.

– Но ведь нельзя написать книгу и вывести в ней реальных людей, – опешила я. – Издательству же могут предъявить иск, разве нет? – Наверняка у Эша имелась команда юристов, которая не придет в восторг от того, что какая-то девица позволяет себе бредовые намеки (как деликатно выразилась Чарли) относительно их клиента. Правда, как там выразился Эш, когда мы сидели в машине во время фестиваля? «Адвокаты все усложняют».

– Можно писать что угодно, если в нужной степени изменять факты и называть это беллетристикой. – Чарли тяжко вздохнула. – Как раз это я пыталась донести до тебя, Оливия.

Сердце зашлось в груди в яростном стуке при мысли о том, что кто-то (Анджелика, сам Эш или какой-то нанятый писатель) вывел меня персонажем романа и понаписал обо мне всякого. Эш сказал, что мое имя стояло последним в истории поиска на телефоне Анджелики. Неужели она все-таки выжила в аварии и пишет сюжет, схожий с тем, который пишу я? Опять же, как сказал Эш – «двум писательницам приходит одна и та же идея, но одна публикует ее первой».

«Но идеи никому не могут принадлежать», – возразила я тогда.

– Послушай, все это чепуха, – тем временем продолжала говорить Чарли, но голос выдал ее – со всей очевидностью она не считала происходящее чепухой, иначе бы не позвонила.

– А ты ее уже прочитала? – спросила я.

– Ну… пока еще нет, – промямлила Чарли. – Но я могу попросить их прислать тебе гранки. Бостонский адрес еще актуален?

– Нет, сейчас я вообще-то в Лос-Анджелесе. Можешь прислать их сюда?

– В Лос-Анджелесе? – снова запнулась Чарли, как будто не могла поверить, что я вернулась туда.

Но я не обязана была перед ней отчитываться. Я вообще ничем не была ей обязана. Я выдала ей адрес Ноя – и повесила трубку.

Я иду прочь от озера, слова мужа все еще эхом звучат в голове. «Будь осторожнее за рулем». Зачем он это сказал? Приемная бабушка передала ему мои планы и он что-то сделал с машиной? Именно поэтому руль всю неделю словно болтается? Или он продолжает играть давнюю роль заботливого, любящего мужа?

Я отбрасываю неприятное чувство и иду к подъездной аллее. Все будет в порядке. До дома недалеко, а муж не настолько разбирается в машинах, чтобы что-то испортить. Он, конечно, мог нанять человека со стороны, но в любом случае авария – это грязно и некрасиво, а он любит, чтобы все было сделано аккуратно. Если бы он планировал убить меня, подсыпал бы яд, тем более что это так легко – кидаешь несколько крупинок в бокал с красным вином, и через час твоя жена мертва.

От этой мысли меня пробирает дрожь, и тут я замечаю, что машина пропала. Я бросаю взгляд на телефон и вижу сообщение от кузины, отправленное полчаса назад: «Отправилась закупиться к обеду, скоро вернусь».

Вот всегда она так – берет мои вещи без спроса: одежду, машину, мужа. Наверное, втайне она была бы ужасно довольна, если бы он меня отравил. Возможно, даже оплакивала бы меня, а потом – даю ей ровно два месяца – стала бы его следующей женой. И забыла бы меня напрочь. И всю себя отдала бы ему.

Пока я размышляю обо всех этих ужасных вещах, внутри закипает гнев, парализуя настолько, что я так и стою на дорожке минута за минутой, пока в доме не раздается вопль экономки о том, что произошел несчастный случай. Я слышу, как мой муж бежит по тропе от озера, и прячусь за деревом. Он прыгает в машину и срывается с места, взвизгнув тормозами.

И каким-то образом я интуитивно понимаю, что они считают, что за рулем сидела я.

Снова оставшись одна, я иду к озеру. Мир вокруг непривычно тих и спокоен. Муж не зовет меня, не хочет меня, не удерживает меня – он несется сквозь каньон, гадая, жива ли я.

Тихий голосок в голове в итоге оказался прав – он все-таки что-то сделал с моей машиной и полагает, что ему это сойдет с рук. А почему нет? До сих пор все сходило.

Я останавливаюсь и всматриваюсь в озеро. Воду, сначала спокойную, рябит легкий ветерок, и у меня по коже пробегает дрожь – я здесь, и одновременно меня здесь нет. И тут меня как по голове ударяет: я не могу вернуться в Малибу. Мне необязательно вообще возвращаться. Ведь если он считает, что я погибла, если весь мир сочтет, что я погибла – разве это не означает, что я наконец обрела свободу?