Вина мне не хотелось, но я обеими руками поддержала бы любой план, лишь бы в нем не значилось, что я поведу машину. К тому же спорить с Эшем, как я уже поняла, было бессмысленно – когда Эш что-то хотел, Эш это получал.

Когда мы вошли в пустое здание винодельни, едва миновал полдень, и, учитывая жалкое состояние и головную боль прошлой ночью, перспектива выпивки меня совершенно не прельщала, так что я сказала Эшу, что пригублю разве что пару глотков «Пино нуар», которое он сочтет наилучшим. Эш заказал нам в дополнение сырную тарелку, и мы заняли маленький столик у окна.

Глядя на расстилающийся за окном пейзаж – виноградники и синее небо, я вдруг почувствовала, слово оказалась за миллион миль от реального мира. От Малибу, Бостона, богатства и громкого имени Эша. От обвинений Роуз и даже моего эмоционального срыва десять минут назад.

– Как здесь красиво, – вздохнула я. – Так мирно.

– Чудесное местечко для дома престарелых, а?

– Ты имеешь в виду – санатория для пожилых? – поддразнила я.

Он улыбнулся, и таившийся в глубине его глаз мрак окончательно рассеялся, оставшись где-то позади, у ограды «Зеленых дубов». Передо мной снова сидел неотразимый и сияющий Эш.

– Ты что же, подначиваешь меня? – чуть прищурился он.

– Совершенно исключено, – рассмеялась я. Головная боль наконец-то прошла, и внезапно впервые за эту неделю мне стало так спокойно. Возможно, причина была и в том, что я показала Эшу что-то глубоко личное и ужасное – но он никуда не делся, а сидел напротив меня и улыбался.

Сомелье принес вино, откупорил бутылку и налил Эшу на пробу. Тот покрутил бокал, втянул носом букет, пригубил и улыбнулся.

– Идеально. Как и всегда.

Сомелье улыбнулся, и мне стало интересно, в курсе ли он, кто сидит перед ним. Если в курсе, то никакого трепета перед персоной Эша он явно не испытывал. Он долил бокал Эша и принялся наполнять мой, и хотя я попросила «только немного» и даже подняла руку в знак протеста, сомелье то ли не услышал, то ли просто проигнорировал мою просьбу, налил полагающуюся по правилам порцию и ушел. Эш выжидательно посмотрел на меня, и я пригубила вино – оно оказалось мягким, бархатным и несомненно исключительно дорогим.

– Нравится? – спросил Эш.

– Великолепное вино. – Я взяла ломтик чеддера с тарелки и откусила кусочек. – Но я наконец-то пришла в себя после вчерашнего и не хочу рисковать. – Я доела сыр и вытащила блокнот из сумки. – Давай так – ты наслаждаешься вином, а я сыром и параллельно задаю тебе вопросы об Эмилии. Поработаем, пока ждем Нейта?

Эш протянул руку, вынул блокнот у меня из руки и положил на стол.

– Или, – мягко подхватил он, – после твоего срыва, которому я послужил причиной, мы можем до конца дня забыть об Эмилии и… наслаждаться обществом друг друга.

Наслаждаться обществом друг друга?

И снова – в который раз – я ощутила, как кровь прилила к щекам, но странным образом теперь эта реакция была вызвана скорее восторгом, чем смущением. Эш хочет провести время со мной? А если я хочу того же – это ведь нормально?

– Знаешь, – продолжил он, – мы могли бы несколько часов просто приятно провести время – поболтать, выпить немного вина. – Он умолк, чтобы отпить глоток, словно подчеркивая свои слова. – Мне кажется, я начал по-настоящему узнавать тебя, Оливия, и теперь хочу еще большего. – Он не думал смущаться или извиняться, и хотя у меня возникло желание спросить, что он подразумевает под «еще большим», я прикусила язык.

Меня уже очень давно не приглашали на что-то, хотя бы отдаленно напоминающее свидание. В колледже, еще до знакомства с Джеком, парни, с которыми я встречалась, приглашали меня не на свидания, а на тусовки с друзьями – выпить пива и посмотреть кино. Я ни разу не была на винодельне, в Охае, да еще и с самым сексуальным мужчиной современности, который заявлял, что хочет провести со мной время. Масштабы и уровень его жизни ошеломляли, и я никогда не знала, чего еще ждать. Он хотел большего – но что это значило в его представлении?

Я снова подняла взгляд и встретилась с его глазами – очень синими и очень пристально смотрящими на меня. В уголках его губ дрожала легкая усмешка, словно он каким-то образом прочитал мою последнюю мысль и она его позабавила. Он снова протянул руку, взял мою ладонь и принялся медленно водить по ней большим пальцем, словно читая линии судьбы. И, ощущая это уверенное горячее прикосновение, я снова забыла, как дышать.

– Ведь тебе тоже нравится проводить со мной время, Оливия? – спросил он мягко, но беспрекословно. Я кивнула, побоявшись открыть рот. Побоявшись не справиться с голосом. Или – что еще хуже – неправильно поняв его вопрос, сболтнуть что-то не то. Конечно же мне нравилось проводить с ним время. Мне нравились те ощущения, которые пробуждала во мне его близость. Я была во власти его обаяния. И немного благоговела. Он так по-доброму отнесся ко мне вчера вечером и сегодня, во время моей истерики в машине. Да и как можно было устоять перед самым сексуальным мужчиной современности?

Но реальность неумолимо напоминала, что я всего лишь не самая удачливая романистка в творческом кризисе, ничем не примечательная внешне еврейская девчонка из глуши в Коннектикуте. И судя по великолепному портрету роскошной Анджелики в гостевой комнате, я, со своими восьмым размером джинсов и непослушными кудряшками, не могла рассчитывать на внимание Эша.

Ему нравилось проводить со мной время, потому что я помогала ему с проектом, потому что мы занимались одним делом, потому что ему было одиноко. Потому что мы оба пережили трагическую потерю и до сих пор не могли справиться с утратой. Возможно, он хотел большего в том смысле, что нуждался в друге, с которым мог поговорить, который мог составить ему компанию за обедом и на прогулке. Определенно он не имел в виду чего-то еще.

И слава богу, если так. Эта работа давала мне шанс вытащить себя из трясины. Писательский труд составлял мою суть, цель и смысл моей жизни. Я не могла позволить себе забыть об этом.

На обратном пути в Малибу я едва не уснула. В ожидании Нейта мы просидели на винодельне еще два часа, потягивая вино и болтая. Эш настойчиво желал услышать подробности моей жизни, и я вдруг обнаружила, что рассказываю ему об отце, с которым мы почти не общались с момента его женитьбы на Шоне. Я упорно отклоняла его приглашения на семейные встречи на День благодарения и Рождество, а папа столь же исправно каждый май присылал мне чек на сто долларов в подарок на день рождения, который я виновато обналичивала, посылая в ответ слова благодарности. По сути, этим и ограничивалось все наше общение.

– Что ж, ты видела Роуз, – сочувственно ответил Эш и мягко добавил: – Но моей настоящей семьей была Андж. Пока не покинула ее.

И вот теперь, на заднем сиденье черного «Кадиллака», с трудом держа веки открытыми, я крутила в голове эти слова. В момент их произнесения я конечно же подумала, что речь шла о смерти Анджелики. Но Роуз обвинила Эша в том, что это он что-то сотворил с женой. Он ее предал? Или вынудил ее к предательству? И если так, явилась ли ее смерть следствием этого предательства?

Тут я почувствовала, что голова необъяснимым образом склонилась на плечо Эша, и не успела этому помешать. Вино, полуденное солнце, льющееся сквозь стекло, уверенный и ровный стиль вождения Нейта сложились вместе, я закрыла глаза и погрузилась в дрему. Мне снились белые барашки волн и женщина, которая пыталась удержать голову над поверхностью воды. Это была то ли моя мать, то ли Анджелика, а может, это была вовсе и не женщина, а серые спины мигрирующих китов…