Когда я снова открыла глаза, в комнате царил мрак. В голове плавал туман, я не понимала, где нахожусь и который час. Мне снилось, что я снова в детской спальне в Коннектикуте и мама кричит, чтобы я убралась в своей комнате. «Ты всегда разводишь такой бардак! Как найдешь то, что тебе нужно?»

Как я найду то, что мне нужно.

– Оливия? – Его голос мягко вспорол темноту, и я ощутила, как его рука осторожно легла поверх одеяла и потрясла меня за бедро. – Ты в порядке?

Ной?

Но потом я уловила пьянящий аромат кедра и вспомнила, где нахожусь. Не с Ноем – с Эшем. В гостевой спальне в доме Эша. Ладонь Эша на моем бедре. Дыхание Эша на моей щеке.

Я заморгала, стараясь сфокусироваться, но в комнате было слишком темно, только сквозь гардины пробивалось серебристое сияние луны, высвечивая глаза Анджелики так, что казалось – они мерцают сами по себе. Это что, уже ночь? Я проспала весь день? Как такое возможно?

– Оливия, – снова позвал Эш – нежно, мягко. Раздражение и негодование, вспыхнувшие в его голосе днем, исчезли без следа. Может, он тогда разозлился не на меня, а на содержание сообщения в телефоне? А возможно, он попросту растерялся? Даже великолепный всесильный Эш не мог заставить нужную вещь появиться прямо из воздуха.

Я попыталась сесть, но в голову словно свинца налили. Я приложила руку ко лбу и тихонько застонала.

– Что случилось? – Рука Эша переместилась с бедра на лоб, словно проверяя, нет ли у меня жара, потом на пару мгновений прижалась к шее, такая прохладная по сравнению с моей пылающей кожей.

– Все в порядке. – Я снова попыталась сесть, но голова оставалась неподъемной, а во рту пересохло так, что я с трудом сглотнула.

– Ничего не в порядке, – решительно возразил Эш, мягко подталкивая меня в плечо обратно на подушки. – Мне вызвать врача?

– Нет… у меня есть ибупрофен, в сумке. – В темноте было не разглядеть, где я оставила сумку, а туман в голове мешал вспомнить. – Она где-то тут.

– У меня есть пузырек в ванной, держись, я вернусь через минуту.

Он поднялся, и я вдруг испытала жуткое смущение: ну почему я не могла заболеть в отеле, будучи в одиночестве? Почему это должно было случиться сегодня, здесь, у него на глазах? Я вспомнила сон, голос мамы, и слезы вскипели на глазах, словно от детской обиды.

Я прижала ладонь ко лбу – он оказался покрыт холодной испариной, но я не ощущала себя простывшей. Голова болела как от похмелья или во время мигрени, но не гриппа. Было нечто знакомое в моем состоянии, эта тяжесть во всем теле, и немного подумав, я вспомнила.

Это случилось еще в колледже, и в тот раз Ной в самом деле оказался рядом. Я проснулась, а он дотащил меня из кровати в туалет, где меня вырвало, и пока я сидела на холодном кафельном полу, Ной принес мне стакан воды.

Конечно же я тогда совершила ошибку. Заставляла себя глотать таблетки, с трудом проталкивая их через перехваченное эмоциями горло, в глупой, очень глупой надежде, что так пойму маму, пойму, что случилось с ней, – если выпью те же лекарства, которые принимала она. Но единственное, чего я добилась, – впала в забытье, чем ужасно напугала и Ноя, и себя саму. И пообещала никогда больше так не делать. И сдержала слово.

Но откуда же ощущение, что меня накачали таблетками или наркотиками?

Клара что-то подмешала в кофе? Я выпила всю чашку, наслаждаясь изысканным ароматом, а перед этим прекрасно себя чувствовала. Но тут же эта мысль показалась настолько нелепой, что я рассмеялась вслух. Что-то в булочке? Кардамон? Может, у меня обнаружилась скрытая аллергия? Я взглянула на тумбочку, но чашка и тарелка исчезли.

Я снова прижала ладонь к гудящей голове. Наверное, организм просто возместил недостаток сна за прошедшую неделю, и возможно, вдобавок я подхватила какой-то вирус. А вообще, похоже, на меня накатил приступ того, что Джек называл «писательской горячкой», подразумевая мою склонность любое самое банальное событие превращать в сюжет для романа. И как однажды, не особо церемонясь, заявил он – именно поэтому, пусть я и отличная писательница, жить со мной весьма непросто. Джек… Кстати, может, он написал мне, что там с бедняжкой Оскаром? Но я не помнила, куда положила телефон, а голова раскалывалась так, что ни о каких поисках речи не шло.

– Ну вот, принес. Ты можешь сесть?

Эш поспешно вошел в комнату со стаканом воды в одной руке и баночкой таблеток – в другой. Поставил стакан на тумбочку, вытряхнул две таблетки на ладонь и переложил в мою. Я попыталась разглядеть их маркировку или надпись на пузырьке, но было слишком темно, поэтому я помедлила.

– Это просто ибупрофен, клянусь, – беспечно рассмеялся Эш и поднес пузырек к моему лицу. Я прищурилась, но все равно не смогла разобрать надпись. – Серьезно, если тебе нужно что-то посильнее, я вызову врача, потому что в доме лекарств нет. – Он снова рассмеялся, но я была уверена – попроси я «что-то посильнее», одним взмахом руки с телефоном он бы раздобыл мне необходимое.

– Нет-нет, ибупрофен отлично подойдет.

Оливия, прекрати пороть писательскую горячку.

Я закинула таблетки в рот, взяла протянутый стакан и, отпив, проглотила все единым махом.

– К утру приду в норму, – заявила я, с отвращением слыша собственный, словно пьяный, голос. – Надо просто поспать, наверное, обычная простуда.

Эш опустился на край постели и убрал волосы с моего лба, заправив их за уши.

– Бедная Оливия, – мягко сказал он. – Я зазвал тебя сюда, бросил на весь день ради работы, а ты заболела.

– Ничего страшного, я в порядке, – хрипло возразила я. – Тебе не стоит сидеть так близко, не хочу, чтобы ты заразился.

Он покачал головой и наклонился немного ближе.

– А мне кажется, не стоит сейчас оставлять тебя одну. К тому же я никогда в жизни не болел, тут не о чем беспокоиться. – Он осторожно погладил мой лоб большим пальцем. – Я побуду здесь, пока ты не заснешь. Или мне уйти?

Он продолжал поглаживать мой лоб, и под его прикосновениями боль стихала. В серебристом свете луны я видела очертания его широких плеч, сильных рук. Он был одет в деловой костюм, но распустил галстук и расстегнул верхнюю пуговицу рубашки, и я вдруг вспомнила вопрос Чарли о том, насколько он горяч. Ох, чертовски горяч!

– Останься, – прошептала я.

А потом откинулась на подушки и закрыла глаза.

Когда я снова их открыла, сквозь французские окна просачивался бледный сероватый свет, наверное, близилось утро. Комната была пуста – Эш ушел. Или мне приснилось, что он приходил?

Однако стакан с водой, который он принес, все еще стоял на тумбочке, я села и выпила его до дна, но жажда не отступила. Я осторожно встала на ноги – голова все еще ныла, но гораздо тише, зато комната закружилась вокруг меня. Пришлось переждать минуту, прежде чем я осмелилась направиться в ванную, там налила еще стакан воды и тоже весь выпила.

Облокотившись о туалетный столик, я взглянула на себя в зеркало и пришла в ужас: волосы спутались и свалялись, глаза, несмотря на почти сутки сна, обведены темными кругами, с лица словно смыло все краски, лоб все еще влажный от пота. И Эш видел меня вчера такой! Как унизительно.

Я поспешила в душ, стараясь смыть чувство глубочайшей неловкости. Расслабившись в потоках горячей воды и пара, я уже нанесла шампунь на волосы, когда осознала, что у меня забрали чемодан с вещами и мне фактически не во что одеться после душа. К счастью, в ванной нашлось несколько больших полотенец, так что, закончив мыться, я одним обернула голову, во второе закуталась сама и вышла из ванной, практически столкнувшись с Эшем.

Он подхватил меня под локти, несколько мгновений рассматривал, а потом улыбнулся.

– Тебе лучше? – Я кивнула и покрепче затянула полотенце вокруг груди. – Извини, я стучал, но ты не открыла, так что я заволновался. – Судя по тону, он не извинялся, скорее… удивился.

– Одежда… – наконец выдавила я.

– Я заказал тебе несколько комплектов со склада, Клара повесила их в гардеробную. А твоя одежда, кажется, все еще в прачечной. Попросить принести ее сюда?