– А под каким именем тебя лучше всего знают в моем царстве? – тихо спрашиваю я. – До встречи с Рейвинн я никогда не слышала ни о ком по имени Торговец, и уж прости за эти слова, но мне кажется, тебе оно не совсем подходит.

Его глаза изучают мое лицо, когда он ставит свою тарелку.

– Да, очень немногие называли меня этим именем, тем более кто-то вроде тебя, – отвечает он.

– Тогда под каким именем ты больше известен? Как мне стоит тебя называть? – спрашиваю я.

– Обычно все зовут меня Смертью.

Смерть

Я вижу, что мой ответ поражает девушку.

Ее лицо бледнеет, а большие голубые глаза расширяются, когда она молча смотрит на меня. Все в ней внезапно остывает и тускнеет, страх начинает обвивать ее своими щупальцами, и я чувствую, как тяжелый груз разочарования наваливается на меня, пока я наблюдаю за ней.

Обычно такая реакция приводит меня в восторг, когда я наблюдаю, как простые смертные размышляют о том, что значит для них само мое присутствие. Страх скармливает мне кусочки их душ, вгрызаясь в них, как зверь, которым он и является.

И все же, видя, как ее глаза тускнеют, чувствуя, как страх терзает ее душу, я вовсе не радуюсь. Наоборот, я в ужасе от самого себя. Неважно, сколько она здесь пробудет, пока она гостья в моем доме, я не посмею причинить этой девушке вреда. Хотя своим ответом сейчас именно это я и сделал.

И все же не понимаю, почему я так недоволен ее реакцией. Какое мне дело до того, что эта смертная думает обо мне, ведь лишь такой она и является.

Смертной.

Возможно, все потому, что она первый человек, кто когда-либо переступал порог моего дома, и, вероятно, последний. Или, возможно, потому, что лишь единицы людей когда-либо действительно видят меня.

Они знают, когда я приду за ними. Они могут чувствовать мое присутствие в свои последние мгновения, но они узнают меня лишь на краткий миг.

Ее присутствие здесь странно как для меня, так, несомненно, и для нее. До меня вдруг доходит, что я становлюсь с ней сентиментальным.

С ней. С таким простым существом. Она всего лишь короткий миг в огромном пространстве времени, несмотря на то что Судьба может считать иначе.

Глубоко вздохнув, я отодвигаю свои чувства в сторону, позволяя безразличию занять их место.

Какое облегчение, что она будет последней и единственной смертной, ступившей сюда. Мой дворец, мое царство, не выдержал бы испытания временем, если бы появились еще и другие.

Особенно если бы все они были похожи на нее. Ее оптимизм перед лицом неминуемой смерти… он разрушает всю атмосферу моей обители.

Смерть – холодное, жестокое создание. Я знаю это.

Я ведь и есть Смерть.

Я провел все свое существование, принимая этот факт. Я окутал себя тьмой, забыл, каково это – чувствовать тепло.

И вот она здесь, и снова приносит тепло в мой дом.

Разве мой дворец не должен быть истинным отражением меня самого? Я не знаю, как воспринимать то, что ее солнечный свет, кажется, растапливает тени, из которых состоит моя сущность.

Но это неважно. Мне не придется долго это терпеть.

В конце концов, она смертная, и мы заключили сделку. Между нами только сделка и ничего большего. Один месяц солнечного света вряд ли сможет растопить вечную тьму.

Я просто играю роль хорошего хозяина. Моя работа – присматривать за ее душой, пока наша сделка не будет завершена.

Вот и все.

– Тебе не стоит меня бояться, – говорю я, поднимаясь со стула. – Пока. Пока не пришло твое время. А теперь извини, у меня есть дела, которыми я должен заняться.

Она ничего не говорит, но мое присутствие явно выбивает ее из колеи.

Собственно, так и должно быть.

– Меня зовут Хейзел, – шепчет девушка, заставляя меня замереть. Не ожидал снова услышать ее голос так скоро.

Не зная, как реагировать, я просто киваю в знак извинения и поворачиваюсь к кухонной двери. Если я собираюсь присматривать за ее душой до следующего новолуния, похоже, мне придется затаиться. Я не допущу, чтобы до тех пор она жила в постоянном страхе передо мной.

При этой мысли я хмурю брови, удивляясь, почему я так хочу, чтобы ей было здесь комфортно.

– Прошу, что мне делать весь день? – спрашивает девушка тихо.

Я поворачиваюсь, чтобы посмотреть на нее, и вижу, что она глядит на меня широко раскрытыми и неуверенными глазами. Я хмурюсь: с чего бы ей спрашивать меня об этом? Неужели смертным теперь нужен еще и хранитель распорядка их дней?

Я долго обдумываю ее вопрос, прежде чем, наконец, решаюсь на ответ.

– Чем бы ты хотела заняться, пока будешь здесь?

Она уже открывает рот, чтобы что-то сказать, но в итоге не молвит ни слова. Она молча смотрит, затем хмурит брови и снова закрывает рот. Мой вопрос сбил ее с толку так же, как ее вопрос сбил с толку с меня.

Как странно.

Затем, слишком поздно, я понимаю, что ее глаза утопают в непролитых слезах, когда она поднимает их, чтобы встретиться со мной взглядом.

– Что случилось? – вскидываюсь я. Беспокойство делает мой голос резче, чем хотелось, заставляя меня вздрогнуть, когда вздрагивает она.

– Нет, все в порядке, – говорит она.

– Тогда почему ты плачешь?

Она неуверенно улыбается мне и быстро поднимает руку, чтобы вытереть слезы.

– Просто я, кажется, не могу вспомнить, когда в последний раз у меня спрашивали мнение или давали выбирать.

От ее ответа ярость вскипает в моей груди, прожигая меня насквозь. Не дав себе времени остановиться и поразмыслить, я поддаюсь этим эмоциям и позволяю им повлиять на мой ответ. Сокращая расстояние между нами, я наклоняюсь, протягивая руку в перчатке, чтобы приподнять ее подбородок и посмотреть ей в глаза.

– Пока ты гостья в моем доме, крошечное создание, твое время принадлежит только тебе, и ты можешь делать с ним все, что тебе заблагорассудится. Делай все, что приносит тебе удовольствие, или, если хочешь, вообще ничего не делай, – говорю я так мягко, как только могу. – Если Судьба или я не будем нуждаться в тебе, ты вольна проводить свои дни здесь, как сама пожелаешь, хорошо?

Она слегка кивает мне, и я опускаю руку, выпрямляясь.

– Хорошо. А теперь скажи мне, чем бы ты хотела наполнить свои дни?

Она, задумавшись, слегка наклоняет голову, прежде чем снова встретиться со мной взглядом, а я наклоняюсь посмотреть ей в глаза, и понимаю, что мне любопытно услышать, что она скажет. Легкая улыбка появляется на ее губах, и я замечаю, что мое внимание на мгновение приковано к ним.

– Рисовать, – отвечает она, произнося это слово мягко, почти беззвучно. – Я бы хотела проводить свои дни за рисованием.

– Хм-м.

Я на мгновение задумываюсь над этим, затем киваю ей и делаю шаг назад. Трудно игнорировать, как ее дыхание стало прерывистым, когда я приблизился, или то, как она изо всех сил старалась не отшатнуться от моего прикосновения.

Или то, как сильно мне не понравилось, что она так сделала, но сейчас не время беспокоиться о таких тривиальных вещах. Мне нужно купить для нее краски и холст.

– Я посмотрю, что смогу сделать, – говорю я, останавливая себя, чтобы не произнести ее имя, а затем разворачиваюсь и покидаю кухню и эту девушку.

Хейзел

Смерть выходит из комнаты, а я снова вытираю слезы тыльной стороной рукава.

Волна вины захлестывает меня из-за того страха, что я испытала к нему, узнав имя, которым мы, люди, его называем. Но опять же, я не могу избавиться от ощущения, что и это имя ему не подходит.

Ну, или подходит, но только отчасти.

Может, его и называют Смертью, но я чувствую, что сам он другой.

Это место, его дом, может, и состоит из сплошных теней и леденящего холода, но сам он – нет, как бы он ни был в этом уверен. В глубине его души есть теплота, которую я ощущаю, когда он наблюдает за мной.