– Ты отлично справился, – говорит она с мягкой улыбкой.

Сомневаюсь, что это правда, но я ценю теплоту в ее голосе. Пока она ест, мы снова погружаемся в молчание.

Ее взгляд блуждает по полю, а затем останавливается на Кнаксе. Какое-то мгновение мы наблюдаем, как он гарцует, явно красуясь перед смертной. Похоже, ей удалось расположить его к себе, да еще и так быстро.

– Можно мне прокатиться на нем верхом?

Я хмурюсь из-за ее простой просьбы.

– Нет. Боюсь, это невозможно.

– Что ты имеешь в виду?

– Ты хоть и можешь прикасаться к нему, но оседлать его у тебя не получится. Ни одно живое существо не может этого сделать.

Мои слова не сразу доходят до нее, но, когда она все же понимает, что я имею в виду, я чувствую, как ее любопытный взгляд останавливается на мне. Я понимаю, что раскрыл ей больше, чем хотел. И все же, кажется, я не против этого.

Особенно сейчас, когда все ее внимание сосредоточено на мне. Она склоняет голову набок, словно пытаясь собрать воедино все то, что я до нее донес.

В конце концов она спрашивает:

– Получается, ты не живой?

Я долго обдумываю, как ответить. Часть меня хочет все ей объяснить.

Глубоко внутри у меня таится странное желание: я хочу, чтобы она поняла, кто я такой, но не уверен, могу ли я положиться на эту часть себя и действительно все рассказать.

Все же есть вещи, которыми я не могу делиться со смертными. Даже с теми, кто уже обречен на смерть, как Хейзел.

– Это другое, – наконец говорю я. – Я ни жив и ни мертв. Я просто… есть.

Она хмурится от моего ответа, прежде чем спросить:

– Тогда в чем же смысл жизни, если в конце ее тебя не ждет смерть?

Я долго молчу, пытаясь придумать, что ответить, когда из нее вдруг вырывается тихий смешок. Она качает головой; ее серьезность исчезает вместе с легким дуновением ветерка.

Ее глаза все еще ярко горят любопытством, будто она намерена в конце концов разгадать меня. Не знаю, почему мысль о том, ей это удастся, не пугает меня, как должна бы.

– Ты настоящая загадка, – тихо говорит Хейзел, глядя на меня так, словно может видеть сквозь мою маску.

– Я-то?

– По крайней мере, когда дело касается твоего существования. Как можно не быть живым, но и при этом не быть мертвым? Ты что, одновременно смертен и бессмертен?

– Полагаю, можно сказать и так, – отвечаю я, и она снова качает головой.

Ее пристальный взгляд возвращается к Кнаксу, и я чувствую некоторое облегчение от того, что в разговоре возникла пауза.

Я хочу рассказать ей все, все раскрыть, вывернуть перед ней всю душу, но не знаю, могу ли я поддаться этому желанию. Ведь я хочу сделать это скорее ради себя, нежели ради нее.

– Пройдемся? – спрашивает она, вставая и стряхивая крошки со своего платья.

Это предложение, от которого я не могу отказаться, и я поднимаюсь, чтобы присоединиться к ней. Я даю ей свою руку, и она принимает ее и вознаграждает меня еще одной улыбкой.

Жар ее прикосновения обжигает, но я не уклоняюсь от него. Я позволяю обжигающей боли отложиться в моей памяти, запечатлевая саму сущность Хейзел внутри себя. Я наслаждаюсь этой болью, молясь, чтобы Хейзел никогда не покидала меня, и отказываясь от всякой надежды, что однажды смогу забыть тот хаос, который она сеет в моем сердце сейчас.

Что смогу забыть то, что она никогда не сможет быть моей.

Остаток дня проходит как в тумане, пока я наполняю память моментами, проведенными с ней.

Мы неторопливо прогуливаемся по полям, Хейзел проводит руками по высокой траве и останавливается, чтобы собрать полевые цветы. Она переплетает их друг с другом, делая венок, а затем водружает его себе на голову.

Я ловлю себя на мысли, что улыбаюсь под маской, когда наблюдаю за тем, как она кружится, а затем подбегает к Кнаксу и проводит по нему рукой. По мере того, как дневной свет угасает, Кнакс, кажется, только больше привязывается к Хейзел, игриво подталкивая ее носом и убегая прежде, чем она сможет снова потянуться к нему.

Только заметив, что Хейзел пытается скрыть зевоту, я понимаю, что нам пора возвращаться. Она не жалуется, когда я предлагаю это, даже наоборот – кажется, я отмечаю проблеск облегчения на ее лице.

Когда мы возвращаемся ко дворцу, она идет медленно, гораздо медленнее, чем обычно, и я ловлю себя на мысли, что безумно хочу подхватить ее на руки. Прижать к своей груди и дать отдохнуть.

Но не делаю этого.

Кнакс плетется следом и тихо ржет нам в спину, словно умоляя остаться еще ненадолго. Остановившись перед гущей тумана, Хейзел поднимает на меня взгляд, и на ее лице одновременно читаются и радость, и усталость.

– А мы еще вернемся сюда? – спрашивает она.

Я смотрю на нее сверху вниз, и сердце разрывается в груди.

– Конечно, крошечное создание, – говорю я. – Мы будем приходить сюда так часто, как ты захочешь.

Я с легкостью даю ей это обещание, но потом осознаю, как мало времени у нее осталось. Еще мгновение, и она останется лишь воспоминанием здесь, в темных залах моего дворца.

– Спасибо, – шепчет она очень устало, при этом все еще пытаясь улыбаться мне. Улыбка, наполняющая меня и одновременно разрывающая на миллионы маленьких кусочков.

Улыбка, которой мне скоро придется ее лишить.

Хейзел

После времени, проведенного в долине с Кнаксом, я внезапно осознаю, что все мои дни наполняются присутствием Смерти.

Сначала я думаю, что мне мерещится, когда тени сгущаются вокруг меня, перемещаясь за мной, куда бы я ни пошла… но потом понимаю, что начинаю сталкиваться со Смертью все чаще и чаще.

Он всегда притворяется таким удивленным. Всегда делает вид, что спешит и уже вроде как собирается покинуть дворец и отправиться по важному делу, но потом всегда спрашивает, можно ли ему прогуляться со мной.

И я ему не отказываю.

Он не покидал дворец с того дня, который мы провели вместе, но я не сказала ему, что знаю об этом, и тем более откуда я знаю.

Не то чтобы я могла это объяснить. Просто, даже когда его нет рядом, я, кажется, чувствую его в самом дыхании этого места.

И я хочу, чтобы все так и продолжалось.

За считаные дни наши режимы словно синхронизируются друг с другом.

Каждое утро я просыпаюсь с улыбкой, зная, что к тому времени, как приму ванну и оденусь, Смерть будет ждать меня и случайно столкнется со мной по пути на кухню. Он попросит сопроводить меня, а затем устроится на своем табурете в углу, наблюдая за тем, как я буду завтракать.

Я ловлю себя на мысли, что с каждым днем открываюсь ему все больше, рассказывая о своей прежней жизни. Он спокойно и внимательно слушает, практически никогда не притрагиваясь к какой-либо еде.

Потом, после завтрака, он всегда задает мне один и тот же вопрос.

Как бы я хотела провести свой день?

И в большинстве случаев единственное, чего я хочу, – это чтобы он взял меня с собой в Долину Смерти погреться на солнышке и поиграть с Кнаксом, но еще иногда меня тянет обратно в мастерскую.

Мне очень нравится проводить время с Кнаксом и Смертью, но чем чаще я это делаю, тем труднее мне выносить мысль о том, что скоро должно произойти.

Смерть всегда настаивает на том, чтобы я говорила ему, если мне что-то нужно, если я чего-то захочу; и когда я это делаю, он тут же разворачивается и исчезает в темных залах своего дворца.

Даже когда его тени витают вокруг меня.

Я стараюсь не зацикливаться на мыслях о нем или на том, как мое сердце тоскует по нему каждое мгновение, когда мы в разлуке.

– Как бы ты хотела провести сегодняшний день?

Я поднимаю взгляд на Смерть, понимая, что затихла, поглощенная мыслями. Я собираюсь дать ему свой привычный ответ, но потом резко останавливаюсь.

– Не знаю.

Он склоняет голову набок, прежде чем спросить:

– Тогда скажи мне, есть ли что-то, что ты всегда хотела сделать, но так и не сделала?