Я вглядываюсь в поле, и мое сердце замирает, когда я замечаю, как невероятной красоты жеребец мчится нам навстречу. Никогда в жизни не видела таких прекрасных коней. Его белая шерсть сияет на солнце, грива изящно развевается на ветру, а свет, кажется, создает вокруг золотой ореол.

Через мгновение жеребец встряхивает гривой, вздымаясь, и с грохотом останавливается перед нами. Смерть берет меня за руку, возвращая мое внимание к себе, и его прикосновение тут же посылает ледяной разряд по всему телу.

Перебегая глазами от него к статному жеребцу и обратно, я представляю, как он улыбается под своей маской.

– Добро пожаловать, Хейзел, – говорит он. – Это Долина Смерти и мой верный конь.

Смерть

Хейзел сияет, ее душа поет. Улыбнувшись мне, она вновь обращает свой взор к долине.

Я так много всего хочу рассказать об этом месте. Так много всего хочу ей показать, но колеблюсь. Я никогда никого сюда не приводил – ни смертных, ни кого-либо еще, и вот она стоит здесь сейчас, рядом со мной… и это приводит меня в ужас.

Но самое главное, она и понятия не имеет, что ее присутствие усиливает мощь и красоту этого места во множество раз – только я один могу это ощущать.

Ее радость проникает в меня, обжигая жаром ее тела, но я не отстраняюсь. Лучше буду тысячелетиями терпеть эту боль, но ее не отпущу.

Сердце сжимается, когда я осознаю, что вскоре именно это мне и придется сделать – отпустить ее.

Хейзел улыбается, наблюдая, как мой конь вскидывает голову и ржет в мою сторону, приветствуя, но я по-прежнему не отвожу глаз от нее. Теплота ее улыбки напоминает мне о летних днях, которые, как я считал, были для меня давно потеряны.

Не зная, что делать со своими эмоциями, я решаю помолчать и просто позволить нам чувствовать этот момент.

– Как его зовут? – спрашивает Хейзел, ее взгляд на мгновение возвращается ко мне.

Кнакс ударяет о землю копытами, встряхивая гривой, будто обиженный ее вопросом. Я фыркаю, протягивая руку, чтобы погладить его по холке и умерить его уязвленное самолюбие.

– Его зовут Кнакс, – отвечаю я, когда он снова запрокидывает голову. – Хотя, полагаю, на протяжении веков у его имени существовало множество значений и вариантов.

– Кнакс. – Она смотрит на него снизу вверх, произнося имя шепотом, а затем делает неуверенный шаг вперед.

Отстранившись, я наблюдаю, как она протягивает маленькую дрожащую ручку к моему коню. Он замирает, когда она подходит ближе, но позволяет ей погладить себя, а затем отходит от нас с громким фырканьем.

Я чувствую, как ее мгновенное разочарование обрушивается на меня, но затем из нее вырывается удивленный смешок. И снова ее счастье начинает играть на струнах моего сердца.

– Он не самое дружелюбное существо, – предупреждаю я, когда она делает еще один шаг к Кнаксу.

Она оглядывается на меня, в ее глазах ярко светится решимость.

– Он просто пока не знает меня, – говорит она, прежде чем повернуться и медленно подойти к нему.

– Я знаю его уже много тысячелетий, – замечаю я, – и он все еще едва подпускает меня к себе.

Она игнорирует мои слова, снова протягивая руку и приближаясь к нему. Но Кнакс опять замирает, достаточно надолго, позволяя ей прикоснуться, прежде чем заржать и ускакать на небольшое расстояние.

Когда я наблюдаю, как она снова пытается погладить его, из меня вырывается тихий смешок, но я резко обрываю его, удивленный необычным ощущением звука, отдающегося в моей груди.

– Мы подружимся, Кнакс, – настойчиво молвит Хейзел, прежде чем одарить меня веселой улыбкой.

Солнечный свет начинает окружать Хейзел ореолом, и от ее красоты у меня перехватывает дыхание. Нельзя терять самообладание. Я собираю всю волю в кулак, чтобы остаться стоять на месте, наблюдая, как песнь ее души начинает звучать все громче. В этом месте все ее качества усиливаются, невинность и чистота достигают небывалых высот.

Если бы я мог сейчас просто остановить время и запечатлеть этот момент…

Наблюдая, как она снова приближается к моему коню, я поражаюсь, что на этот раз он разрешает трижды погладить себя. Хотя, может, и не стоит удивляться.

Кажется, она обладает даром согревать сердца даже самых холодных существ.

Смех Хейзел наполняет долину, когда они с Кнаксом находят общий язык. Она, кажется, совершенно довольна теми маленькими моментами, которые он ей дарит; каждое прикосновение к нему вызывает на ее лице улыбку.

Трудно не заметить, как идеально она вписывается в это место. Даже Кнакс, кажется, подобрел к ней; с каждым разом он позволяет ей гладить себя все больше и больше.

– Кажется, ты ему нравишься.

Она оборачивается и лучезарно улыбается мне, и мое сердце начинает болезненно колотиться в груди.

– Правда? – спрашивает она, проводя рукой по морде Кнакса.

Он фыркает, давая мне понять, что просто терпит ее ради меня, но при этом не делает ни малейшего движения, чтобы отстраниться.

Точно так же, как и я.

Подойдя ближе и встав рядом с Хейзел, я притягиваю голову Кнакса к своей груди. Я на мгновение прижимаюсь лбом к его лбу, прежде чем отпустить его. Он ржет, и я тянусь к Хейзел. Проведя ее рукой по боку Кнакса, я обращаю свой взор к ней.

Я восхищаюсь ее терпением по отношению к Кнаксу и мягкостью ее голоса, когда она шепчет ему что-то о его красоте и силе.

Она лучик света в этой вселенной страданий.

– Пойдем, – говорю я еще через мгновение, отступая назад. Хейзел поднимает на меня взгляд, явно не желая покидать Кнакса, и тогда он тихонько фыркает, как бы обещая, что останется поблизости. Это, кажется, удовлетворяет ее, поскольку она отступает назад и позволяет мне ее увести.

Мы идем по золотому полю, наслаждаясь солнечным светом и легким бризом. И хотя жара подвергает меня сильнейшим страданиям, я не показываю этого.

Между нами воцаряется тишина. Хейзел начинает кружиться, пытаясь впитать в себя эти тепло и солнечный свет; улыбка ни на секунду не сходит с ее лица.

Наблюдая за ней, я жалею, что раньше не догадался привести ее сюда.

Чувство вины обрушивается на меня как снежный ком, когда я осознаю, что вел себя не лучше, чем те люди из ее прошлой жизни. Я держал ее взаперти в холодных стенах дворца, вынуждая проводить свои последние дни в одиночестве, не имея для утешения ничего, кроме красок и холста.

Мой эгоизм, мой страх перед ее влиянием на меня – это они заставили меня поступать так жестоко. Хотя я знаю, что она никогда не стала бы жаловаться, я все равно злюсь на себя за то, как ничтожно мало я сделал, чтобы осчастливить ее.

Я больше не повторю этой ошибки.

Пока она здесь, пока я в состоянии, клянусь, я больше не упущу ни одного мгновения и сделаю все, чтобы она провела свои оставшиеся дни, испытывая только радостные эмоции.

Она больше никогда ни в чем не будет нуждаться, пока я могу ей это дать.

– Я приготовил для нас пикник, – говорю я, уводя ее вверх по небольшому холму через высокую траву. Мы останавливаемся в тени большой яблони, покрывало, которое я расстелил ранее, уже ждет нас.

Кнакс подбегает ближе, решив пастись у подножия холма. Хейзел медленно поворачивается, окидывает взглядом всю долину, а затем переключает свое внимание на пикник.

– Выглядит просто чудесно, – с энтузиазмом говорит она. – Спасибо.

Я неловко покашливаю, но не высказываю своих переживаний по поводу сыра, джемов, оливок и других продуктов, которые просто наугад пособирал с кухни.

Протянув руку, я помогаю Хейзел опуститься на покрывало, а затем присоединяюсь и сам.

Я наблюдаю, как она тянется за ломтиком хлеба, обильно намазывает его ярко-оранжевым апельсиновым джемом, прежде чем откусить кусочек. И испытываю дикое облегчение, когда она издает возглас восторга.

– Для меня еще никто никогда не устраивал пикника.

– Должен признаться, я не знаком с обычаями смертных, – говорю я. – Поэтому понятия не имел, что именно следует взять с собой.