Во мне поселяется разочарование, но я делаю все возможное, чтобы скрыть его, когда он натягивает капюшон на голову и поворачивается ко мне.

– Тебе не следует здесь быть, – говорит он, и его голос пронзает меня до глубины души.

Я проглатываю все свои эмоции, застывая на месте как вкопанная.

Он прав. На самом деле он имеет полное право не хотеть видеть меня здесь. Я пошла против всех моральных норм, против всех граней человеческой порядочности, войдя в его спальню без приглашения.

Я знаю, что мне не стоит здесь находиться, но я не могу оставить все так, как есть, я хочу исправить ситуацию между нами.

– Прости.

Он молча смотрит на меня; тени у его ног на мгновение замирают, будто я только что ошеломила его своими извинениями.

– Мне правда жаль, – продолжаю я, используя момент, пока он молчит, чтобы донести свои мысли, – если я тебя чем-то обидела. Если моя картина тебя оскорбила, я ее исправлю. Или уничтожу, если захочешь. Я просто хотела выразить свою благодарность…

– Нет! – восклицает Смерть, и в его голосе звучат странные ноты, которых я раньше не слышала.

Закрыв рот, я жду, когда он продолжит говорить, но тишина между нами становится только тяжелее, поскольку он отказывается смотреть мне в глаза.

– Пожалуйста, – начинаю я снова, когда тишина становится просто невыносимой. – Пожалуйста, скажи мне, что я сделала не так, чтобы я могла это исправить. Если я ранила тебя, я постараюсь исцелить эту рану, если оскорбила, то попытаюсь утешить и ободрить. Только скажи.

Он издает горький смешок. На секунду повернувшись ко мне спиной, он издает такой ужасающий рев в клубящийся туман за его спиной, что я тут же вздрагиваю и отступаю на шаг.

Затем он снова поворачивается ко мне; его глаза безумны, грудь вздымается, и между нами снова воцаряется тишина. Его тени парят, извиваясь вокруг, пока его глаза изучают мое лицо, и я представляю, что он собирается сказать. С какими словами он набросится на меня, критикуя меня и мою картину, которую он так сильно возненавидел.

– Ты, – начинает он, подходя на шаг ближе. – Ты сразила меня.

Я моргаю, глядя на него, не в силах понять, что означают его слова. Может, я не так поняла причину его гнева?

– Я не…

– Ты нарисовала меня так, как никому еще не удавалось, – продолжает он; пыл в его голосе застает меня врасплох, заставляя застыть на месте, когда он медленно подходит ко мне. – За столько лет своего существования я никогда не видел более великолепного произведения искусства. И все же даже великолепие – слишком уродливое слово, чтобы в полной мере описать то, что я увидел… То, что я вижу. Ты дала мне возможность заглянуть в твою душу, и те чистота и невинность, которые мне открылись, оставили неизгладимый след внутри меня.

Должно быть, я его неправильно понимаю. Мне сложно поверить в то, что моя картина может оказать такое сильное влияние. Однозначно, существуют другие, гораздо более великие художники, бессмертные, которым явно удалось бы нарисовать его гораздо эффектнее, нежели это сделала я.

– Боюсь, я не понимаю.

– Ты заслуживаешь гораздо большего, чем смерть, – говорит он, сокращая оставшееся расстояние между нами и протягивая руку, чтобы нежно повернуть мое лицо к себе. – И все же, как бы то ни было, смерть – это единственное, что я могу даровать тебе, Хейзел.

Хейзел

Услышав, как он произносит мое имя, я задерживаю дыхание и безмолвно смотрю на него.

Затем я делаю шаг назад, все еще глядя на него снизу вверх; мое сердце сжимается от тревоги. Таким образом он пытается сказать, что отказывается от нашей сделки?

У меня пересыхает во рту, а дыхание учащается.

– Зачем ты мне об этом говоришь? – спрашиваю я. – Ты хочешь разорвать нашу сделку?

– Нет, вовсе нет, – говорит Смерть, медленно качая головой и пытаясь подойти ближе. – Все свои сделки я всегда довожу до конца. С соблюдением всех условий. Этими словами я лишь хотел выразить, насколько глубоко я… сожалею о том, что мне придется это сделать. Я молюсь, чтобы тот, кого ты спасаешь, действительно стоил той цены, которую ты собираешься заплатить.

– Он стоит, – отвечаю я без колебаний. – Мой отец – хороший человек, добрый, и он абсолютно стоит моей жертвы. Он провел большую часть своей жизни, помогая другим людям, и я знаю, что он продолжит это делать. Спасти его – лучшее применение, которое я могла бы найти своей душе и жизни. Без него у меня не было бы жизни ни в настоящем, ни в будущем.

Смерть прищуривает глаза, глядя на меня. По-видимому, его не до конца убедили мои слова. Я начинаю копаться в своих мыслях, изо всех сил пытаясь придумать еще какие-то аргументы.

– Не думаю, что ты осознаешь истинную ценность своей души, – говорит он.

Я моргаю, глядя на него, и от его слов в горле встает комок. Покачав головой, я опускаю глаза в пол, когда чувствую, как начинают накатывать слезы.

– Ты ошибаешься, – шепчу я. – Моя душа не стоит больше этого поступка. Спроси любого, кто меня знает, и они согласятся. Отец – это самый настоящий лучик света в темном царстве и человек, потерю которого многие оплакивали бы. Не то что я – меня оплакивать явно никто не будет.

Смерть долго молчит, прежде чем протянуть руку и смахнуть слезы с моих щек; его прикосновение заставляет сердце замереть.

– Я буду оплакивать твою потерю, крошечное создание, – тихо говорит он. – Так что извини, но я должен лично убедиться в верности твоих утверждений.

До меня не сразу доходят его слова. Но когда это все же происходит, во мне зарождается волнительная надежда.

– Да, – говорю я; моя тревога ослабевает. – Ты все поймешь, как только увидишь его. Я уверена.

Какая-то часть меня беспокоится, что Смерть не увидит того, что вижу я сейчас, так как отец лежит больной в постели, но, возможно, Смерть знает и понимает даже больше, чем якобы говорит. Интересно, как он собирается заглянуть в ту жизнь, которую я оставила позади, и смогу ли я тоже увидеть ее хоть одним глазком.

Каким-то же образом эти бессмертные следят за нашей человеческой жизнью, верно?

Когда он проходит мимо меня, я даю волю своему воображению. Может, есть какой-то покрытый туманом омут или волшебное зеркало, в котором он может увидеть все, что захочет, в других царствах. Если мне повезет, то он, возможно, даже позволит мне тоже им воспользоваться. Тогда я могла бы увидеть отца и даже Киприана, убедиться, что с ними все в порядке.

Только когда Смерть лезет в свой гардероб и достает новую мантию, я понимаю, что никакого волшебного омута не существует. Он намерен отправиться в мою деревню, в мой дом, и увидеть мою семью собственными глазами.

Часть моего радостного волнения угасает. Я надеялась сама увидеть отца и убедиться, что он еще жив и что дома все хорошо, насколько там может быть хорошо без меня.

Часть меня все еще беспокоится, что я слишком поздно предложила свою душу. Что к тому времени, когда наступит новолуние и Смерть осознает ошибку, мой отец будет уже давно на том свете.

И что тогда со мной произойдет?

В голове начинают прокручиваться тысячи возможных вариантов, и я пытаюсь переключиться на что-то другое, пока следую за Смертью по дворцовым залам. Я прикусываю губу: все же слишком много вопросов возникает у меня в голове, пока мы идем.

Интересно, как он покидает это место и что видит, когда выходит отсюда?

Неужели для него там тоже сплошная темнота и клубящийся туман? Неужели он всегда оказывается в этом странном лесу? А что он увидит, когда посетит мой дом? Поделится ли он со мной новостями, или все, что он увидит, оставит при себе?

Честно говоря, что касается последней мысли, я очень не хочу, чтобы он так сделал. Сомневаюсь, что Мерельда хорошо заботится о доме, не говоря уже о саде или животных, и я могу лишь надеяться, что она ухаживала за отцом подобающим образом.

А уж о том, что произошло с Киприаном, и думать страшно.