– Это ужасно, не так ли? – говорит он, издавая глубокий вдох. – Приношу свои извинения. Я не знаю, что сделал не так. Как бы я ни старался, как бы идеально ни сервировал их, все они получились какими-то неправильными. Я надеялся, что это всего лишь дело человеческого вкуса. Но, очевидно, я ошибался.

Я открываю рот, чтобы ответить, но он тут же поднимается и принимается убирать со стола. Тени в диком танце кружатся вокруг него; ледяной озноб пробегает по моему телу каждый раз, когда они задевают меня, словно раскрывая глубину его собственного разочарования.

Я наблюдаю за ним, прикусив нижнюю губу и раздумывая, стоит ли мне что-нибудь сказать.

Выпрямившись, он кивает мне, прежде чем выйти из комнаты, неся в руках тарелки, полные почти несъедобных блюд. Я смотрю ему вслед. Едва за ним закрывается дверь, я тут же вскакиваю и бросаюсь вдогонку.

На этот раз, не потрудившись постучать, я проталкиваюсь на кухню следом за ним, но резко останавливаюсь, оглядывая комнату.

Ощущение, что я попала прямиком в абсолютный хаос.

Кастрюли и сковородки громоздятся где попало, весь стол усыпан мукой и кусками теста, а по полу разбросаны грязные тарелки. Чтобы натворить такой беспорядок, он трудился тут, наверное, несколько часов, если вообще не всю ночь.

Он стоит спиной ко мне, когда я делаю глубокий вдох и осторожно продвигаюсь дальше на кухню. Я провожу рукой по медной сковороде, а затем заглядываю в кладовую. Она забита под завязку продуктами, о многих из которых раньше я могла только мечтать.

– Может, сегодня ты позволишь мне заняться завтраком? – спрашиваю я, отворачиваясь от кладовой. – В конце концов, это будет даже справедливо, надо же мне как-то отплатить тебе за то, что приютил меня у себя в доме.

– Нет.

Мое сердце слегка сжимается от его отказа.

– Я превосходно готовлю, – пытаюсь я снова. – Моя мама научила меня этому до того, как заболела, и с тех пор я получаю от готовки истинное удовольствие.

– Нет, – повторяет он снова, его голос звучит резче. – Это моя работа, я хозяин, а ты гостья.

– Ну, в любом случае, я хочу ознакомиться с этим местом, если уж мне суждено здесь жить. Кроме того, я сама говорю тебе, что искренне хочу готовить. Меня никто не заставляет! – восклицаю я, хмуро глядя ему в спину. – В конце концов, ты ведь сам упомянул, что я твоя гостья, не так ли?

Он медленно поворачивается. Мне жаль, что я не вижу сейчас его лица. Как бы я хотела увидеть хоть какие-то его эмоции, когда он наблюдает за мной. Сквозь отверстия в маске его ониксовые глаза, холодные и пугающие, смотрят мне прямо в душу, в самые глубины моего сознания. Но по мере того, как тени парят вокруг него, собираясь в спокойные волны у его ног, у меня возникает чувство, что я не должна полагаться на его глаза, чтобы понять, о чем он думает.

– Ладно, – говорит он со вздохом, указывая на окружающий нас беспорядок. – Кухня в твоем распоряжении.

Я одариваю его лучезарной улыбкой.

– Спасибо! А теперь иди сядь вон туда, – говорю я, указывая на табурет в дальнем углу комнаты, прежде чем быстро повернуться обратно к кладовке, чтобы он не увидел мои распахнутые от удивления глаза. Я спешу занять себя делом и с трудом верю, что указала ему, что делать в его собственном доме.

Схватив с полки несколько больших коричневых яиц, я протягиваю руку и срываю несколько веточек сушеных трав из охапки, лежащей сверху, и улыбаюсь, когда их землистый аромат наполняет воздух.

Удовлетворенная своим выбором, я выхожу из кладовой с улыбкой на лице. Я делаю вид, что не замечаю, что он сидит на табурете, на который я указала, но чувствую на себе его взгляд, пока работаю.

Пробираясь сквозь переполох, который он устроил, я делаю все возможное, чтобы на ходу навести порядок. Я никогда не была на такой изысканной и хорошо обставленной кухне, поэтому мне искренне нравится знакомиться со всем вокруг.

Поставив медную сковороду на плиту, я разбиваю в нее яйца, а пока жду их приготовления, принимаюсь собирать всю грязную и валяющуюся посуду и ставить ее в раковину.

Он не отрывает от меня глаз, пока я хожу по его кухне, тихо напевая себе под нос для спокойствия.

Проходит совсем немного времени, но на кухне уже становится заметно чище, и от этого мне даже дышится легче. Когда яйца начинают шкварчать, а кухню наполняет запах трав, мои плечи наконец расслабляются.

Выкладывая яичницу, я делаю глубокий вдох, прежде чем подойти к хозяину.

– Вот, – говорю я, ставя перед ним тарелку. – Попробуй.

Я сажусь на табурет рядом с ним и поворачиваюсь к нему лицом, балансируя свою тарелку на коленях. Я знаю, это не подобает леди, и я уверена, что у Мерельды нашлось бы для меня с полдюжины отборных бранных слов, если бы она увидела меня сейчас, но мне все равно.

Попробовав собственноручно приготовленную яичницу, я смакую кусочек, прежде чем поднять глаза на Торговца. Тот смотрит в свою тарелку, как будто сомневается, стоит ли это пробовать. Он медленно тянется за вилкой, и мне приходится сдержать смешок, когда он начинает осторожно тыкать ее в еду.

Он нерешительно подцепляет кусочек яйца, и я понимаю, что перестала есть, чтобы понаблюдать за ним. Мои глаза прикованы к вилке, которая приближается к его лицу.

На одно волнительное мгновение мне кажется, что он вот-вот снимет свою маску, но он просто поворачивается и просовывает вилку под нее.

– Хм.

– Я знаю, что это очень простое блюдо, – начинаю я, но его темные глаза встречаются с моими, и я теряюсь в словах. Пока он жует, клянусь, я вижу, как его глаза светлеют, а тени, окружающие его, раскачиваются, словно радостно танцуя. Щеки заливает тепло от этой мысли, и я быстро опускаю взгляд обратно в свою тарелку.

– Это лучшее, что я когда-либо пробовал с тех пор… ну, с тех пор как я поселился здесь. А возможно, я и до этого ничего лучше не ел.

От его слов на моих щеках разгорается настоящий пожар, перекидываясь на все тело. Впервые с тех пор, как я приехала сюда, я не ощущаю холода, мне действительно тепло.

Я не помню, когда в последний раз кто-то, кроме отца, хвалил мою готовку. Смахивая первые слезинки, я смотрю на свою еду и изо всех сил пытаюсь не разреветься совсем. Чтобы отвлечься, я собираю в кулак всю смелость, которую Торговец внезапно пробудил во мне, и я задаю вопрос.

– А где именно «здесь»?

– В межцарствии.

Его ответ тут же избавляет меня от слез, но оставляет заинтригованной.

– Что? – спрашиваю я, поднимая на него взгляд.

– Это место, мой дом, находится посередине. Между царством живых и царством мертвых, между царством смертных и царством бессмертных, между всем, что есть, было или когда-либо будет, – объясняет он. – Это место, словно швы, скрепляет вселенную воедино.

– Вот как.

– Вполне логично, что это ввело тебя в замешательство. Об этом месте почти никогда не думают, и уж тем более не говорят. Большинство не осмеливается поверить, что оно вообще существует.

– Тогда как же так вышло, что мы сейчас здесь? – спрашиваю я. – Разговариваем и едим, прямо как в мире живых?

Он долго молчит, словно раздумывая, отвечать или нет.

– Я единственный страж этого места, – наконец произносит он. – Только мне позволено даровать вход или выход отсюда. Именно благодаря мне мы можем сидеть здесь так, как могли бы сидеть в твоем доме.

Я на мгновение задумываюсь над этим.

– А еда, она настоящая? – спрашиваю я, и вопрос срывается с моих губ прежде, чем я успеваю его обдумать.

На секунду между нами повисает молчание, а затем он начинает громко смеяться.

– Да, еда из твоего царства. Не беспокойся об этом.

Глядя на него сквозь опущенные ресницы, я вдруг понимаю, что даже не знаю, как его на самом деле зовут. Имя, которое назвала мне ведьма Рейвинн, похоже, ему не совсем подходит. Торговец – странно к нему так обращаться, но я не могу спокойно продолжать жить здесь, думая о нем просто как о человеке.

Ясно как белый день, что он некое существо, у которого много имен.