Поднявшись, я снова потягиваюсь: мышцы так затекли, что даже немного болят. Схватив одеяло, я укутываюсь в него, прежде чем раздвинуть тяжелые шторы.

Свет проникает внутрь, и мрамор, похожий на обсидиан, будто полностью поглощает его. Я еще раз пробегаюсь взглядом по комнате. Такое ощущение, что в ней что-то изменилось, но я не могу понять, что именно.

В комнате по-прежнему пусто и холодно, но есть что-то потустороннее в том, как свет разливается по ней, словно танцует. Будто бросая вызов теням проглотить его целиком.

Никогда раньше не видела ничего подобного.

Повернувшись обратно к окну, я подхожу ближе и прижимаюсь носом к стеклу, чтобы вглядеться в странный мир за ним. Но там не на что смотреть. Там нет ничего, кроме тумана, теней и света.

Тут мой желудок издает громкое урчание, напоминая о том, что я уже очень давно ничего не ела.

– А ну, быстро замолчи, – ругаюсь я, прижимая руку к животу, который уже начинает слегка побаливать.

Я возвращаю постельное белье на кровать, прежде чем поднять с пола свое грязное платье. Оно мятое и заляпанное, и я морщусь, но натягиваю на себя вместе с носками и ботинками.

Нужно как-то постирать это все, и желательно как можно скорее.

Повернувшись лицом к двери, я делаю глубокий вдох, расправляю плечи и пытаюсь принять тот факт, что теперь я живу здесь и мне лучше быть готовой ко всему, что может произойти. По крайней мере до завершения нашей сделки.

Холод снова пробирает до костей, и я не могу отделаться от желания надеть что-нибудь потеплее. Я выхожу в пустой холл, обхватывая себя руками, когда по телу снова пробегает дрожь.

Пока я иду, все это место, кажется, отзывается эхом вокруг, и до меня начинает доходить реальность всего происходящего.

Я застряла здесь, в пустом дворце, за миллион километров от дома, окруженная тенями и погребенная в таком холоде, которого никогда ранее не испытывала.

Интересно, могу ли я вообще называть свое существование здесь, каким бы коротким оно ни было, жизнью. Хотя неважно, как это называть, ведь в любом случае через месяц моя жизнь подойдет к концу, нравится мне это или нет.

Губы дрожат от этой мысли, и, лишь собрав все свое мужество в кулак, мне удается отогнать ее, пока я вглядываюсь в еще один пустой коридор.

Хватит.

– Хватит, – кричу я, топая ногой, и мой голос эхом отражается от стен. – Я отказываюсь проживать так свои последние дни. Я не собираюсь тратить остаток своей жизни, погрязая в жалости к себе. Это моя судьба, я сама ее выбрала и благодарна за это. Я приняла это решение осознанно, и я буду его придерживаться. Ради отца.

Удовлетворенная собственным выговором, я снова отправляюсь на поиски хозяина. Хотя сначала, наверное, загляну на кухню.

Конечно, я не настолько глупа, чтобы позволить случайным мрачным мыслям выбить меня из колеи. Не на ту напали! Больше подобные размышления не смогут взять надо мной верх.

Чем дальше я удаляюсь от своей комнаты, тем больше кажется, что залы отзываются эхом вокруг меня. Глаза перебегают от комнаты к комнате, от зала к залу, и в это время я думаю, каким удивительным было бы это место, если бы в него вдохнули хоть немного жизни.

И немного тепла, чтобы противостоять ледяному одиночеству, поселившемуся в этих стенах.

Интересно, кто еще ходил по этим залам и всегда ли это место, где бы оно ни находилось, было таким? Часть меня вообще не уверена, хочу ли я знать ответы на эти вопросы.

Блуждая по залам, я теряюсь, пытаясь найти путь вниз, на нижние этажи, где, я уверена, должна быть кухня. К тому времени, когда я наконец нахожу лестницу, начинает казаться, что я все это время ходила кругами, но затем мне снова приходится прокладывать себе путь через очередной темный лабиринт залов.

В конце концов лязг передвигаемых кастрюль и сковородок привлекает меня к большой двери. Звуки такие, словно кто-то внутри уже начал готовить – я внезапно осознаю, что мое сердцебиение учащается при этой мысли. Мне не терпится познакомиться с поваром, кем бы он ни был, и, возможно, я немного взволнована перспективой присутствия здесь кого-то еще.

Я делаю шаг к двери, но останавливаюсь, не войдя внутрь.

Я должна постучать. Кажется, у этого кого-то дел по горло, и я уверена, ему явно не понравится, что я путаюсь под ногами… хотя я, конечно, очень надеюсь, что меня все же пригласят войти.

– Здравствуйте, – кричу я, стуча в дверь достаточно громко, чтобы можно было услышать даже сквозь шум.

Но в ответ лишь тишина, которая тянется так долго, что я уже начинаю беспокоиться, что мне и вовсе почудились все эти звуки.

– Подожди в столовой, – раздается холодный, низкий голос хозяина.

Я недолго колеблюсь, подавляя разочарование, прежде чем сделать так, как мне было сказано.

Столовая находится сразу за кухней. Когда я вхожу, из-за соседней двери все еще доносится стук слишком большого количества кастрюль и сковородок друг о друга, а также тихое ворчание случайных бранных слов, которые, как я понимаю, я не должна была слышать.

Едва сдержав смешок от странности этой ситуации, я сажусь на один из стульев с высокой спинкой, стоящих за большим обеденным столом, который выглядит так, словно за ним могла бы с комфортом разместиться небольшая армия. Оглядывая похожую на пещеру комнату и эти пустые стулья, я снова задаюсь вопросом, было ли это место когда-то полно жизни.

Мои мысли прерываются, когда дверь в дальнем конце распахивается и в столовую входит человек, которого я видела прошлой ночью. Тени, что снуют вокруг него, кажется, поглощают свет, когда он идет ко мне с руками, нагруженными тарелками.

Он ставит передо мной на стол различные блюда, а также кладет набор золотых столовых приборов. Все выглядит очень аппетитно, и у меня уже слюнки текут от желания все попробовать. Оторвав взгляд от еды, я поднимаю глаза и наблюдаю, как хозяин садится за несколько стульев от меня во главе стола.

Сегодня он одет небрежнее, во все черное; когда он наклоняется вперед, его рубашка слегка распахивается, оголяя полоску гладкой, как мрамор, кожи. Теперь на нем гораздо более простая костяная маска, хотя она по-прежнему закрывает все его лицо, за исключением бездонных омутов его черных глаз.

Небольшой проблеск кожи, который я только что увидела, снова возбуждает мое желание узнать, что же скрывается под маской.

– Ешь, – говорит он, указывая на еду, поставленную передо мной.

Я возвращаю свой взгляд к еде. Как бы красиво ни были поданы блюда, я не знаю ни одно из них, поэтому понятия не имею, с чего начать. От одного особенно странного на вид блюда поднимается пар и исходит аромат, острый, но такой манящий. Пока я тянусь за вилкой, мой желудок снова издает громкое урчание, желая уже поскорее насытиться.

Остановившись, я оглядываюсь на хозяина, понимая, что он не накрывает на себя, но и не сдвигается ближе, чтобы разделить те блюда, что принес мне. Вместо этого он пристально наблюдает за мной, сидя во главе стола.

– Ты присоединишься ко мне?

– Нет, я еще прошлой ночью был сыт по горло, – говорит он, качая головой. – Кроме того, я не нуждаюсь в подобной еде, в отличие от вас, смертных.

Меня настораживает тон, с которым он произносит эти слова. Кто же он такой на самом деле? Слегка улыбнувшись ему, я возвращаюсь к еде и протягиваю руку за ближайшей ко мне тарелкой, от которой исходит пар.

Мой желудок издает смущающее урчание, когда я подношу еду к губам. Откусив немного, я замираю прямо с вилкой во рту. Отвратительный, горький привкус разливается по языку, и глаза тут же начинают слезиться. Желудок сжимается, пока я отчаянно пытаюсь не подавиться.

С трудом мне удается проглотить кусочек. Боже, лишь бы потом не помереть от этого. Едва сохраняя самообладание, я кладу вилку на стол. Изо всех сил стараясь, чтобы мое лицо не выдало ужаса от того, что я только что пережила, я перевожу взгляд на него, но уже слишком поздно.

Он наклоняется набок, упираясь локтем в подлокотник стула, а пальцем прижимая ко лбу маску.