— Спасибо, дона Света. Вот этот кусок сладкой глины – очень вкусный!

Хохочу во всё горло! Мой прекрасный молочный шоколад обозвали глиной. Нет, ну вы подумайте! Что за мир, где нет шоколада? Чем они тут стресс заедают?

Девчонка довольно улыбнулась и перебралась мне под бочок.

— Дона Света, можно я тут посплю, только ты ни куда не уходи. Ладно?

— Поспи. Я тут буду.

Приобнимаю девчонку и она моментально отключается, уложив голову мне на колени. Наелась, вот и в сон клонит. Интересно, зачем ей золотой? Еды накупить? Эх, всё таки она очень чумазая, эта иномирянка юная. Аккуратно, стараясь не потревожить её сладкий сон, подтягиваю свою сумочку, вынимаю упаковку влажных салфеток. Где-то там ещё антисептик валяется, но фига с два его сейчас найдёшь. Иногда моя сумка превращается в чёрную дыру и засасывает все мои причиндалы в другое измерение.

Вытаскиваю салфетку и протираю мордашку спящей девчонки. Под слоем грязи скрывается чудесная матовая кожа. Веснушки стали ярче и красиво оттеняют яркие кудряшки. Хорошенькая девчушка. Когда вырастет обязательно шороху наведёт– все мужики будут у её ног.

Алиска сладко сопит, и я, пожёвывая конфетку, начинаю думать. Предположим, в этом мире я застряла надолго. Раз прибытие попаданок и попаданцев поставлено на поток, то похоже, что назад не выбираются. Угу. Нужно прикинуть, что дальше делать. Ну, допустим, денег я раздобуду – продам кое-что из ювелирки, открою какой-нибудь бизнес. Нужно будет узнать, что тут спросом пользуется. А дальше видно будет. Только одно точно знаю – нужно помочь Алиске. Не дело это, когда дети беспризорными шляются. Тем более в таком возрасте. Вдруг му*ак какой на неё нападёт? Нет, нужно будет пристроить ... а если к себе забрать жить? Ой, Светка, куда её забирать будешь? Сама ты теперь человек без определённого места жительства. Ладно, на месте разберусь. Буду решать проблемы по мере их поступления.

Алиска вдруг резко проснулась и подскочила. Она радостно огляделась по сторонам, как-будто нашла утраченное, но тут же разочарованно опустилась на траву. Её губы задрожали, скривились и девчонка заплакала, роняя солёные капли прямо на траву.

— Ты, чего, Алиска?

— Мне приснилась мама...

Эх, доля сиротская. Что ж ты со мной делаешь, маленькая иномирянка?

— Ладно, не реви. Маму я тебе не верну, но тебя не брошу. Будем вместе жить. А сейчас пойдём сдаваться старосте вашему. Будет тебе золотой!

Алиска недоверчиво оглядела меня, а потом, видимо что-то разглядев в моих глазах, радостно захлопала в ладоши, кивнула и размазала грязной ладошкой слёзы по щекам.

Ну, вот. А я её только отмыла!

Глава 2

Староста встретил нас спокойно, даже буднично как-то... хоть бы ради приличия торжественно объявил, что теперь я буду тут жить и стану королевой тридесятого царства...

Фигушки! Староста, при виде моей прекрасной, но взмыленной личности буднично произносит:

— Сто сорок пятая... Филиппе! Филиппе! Оформи пришедшую и выдай направление на поселение.

Староста указал на шаткий табурет возле заваленного стола помощника старосты и пригласил присаживаться. Я уселась, рядом встала Алиска. Она втянула голову в плечи и бесконечно хлюпает носом. От страха и уважения к высокому чину старосты, как я поняла. Или от скорого поступления баснословного богатства – золотой же за меня ей выдадут.

Филиппе, медлительный и какой-то серый, словно пыльным мешком прибитый, тихим фальцетом потребовал личные данные:

— Имя... возраст... откуда прибыли... чем заниматься будете...

— Эмм, Светлана Нестерова, сорок пять лет, в разводе...

— Это нам не важно, — пыльный Филиппе поднял на меня свои бесцветные глаза. Я внимательно оглядела крючкотворца. Весь он невзрачный и нелепый. Тощий, бледный, выцветший от постоянного сидения под крышей и бумагомарательства. Такого увидишь на улице и тут же забудешь, а потом никогда уже и не вспомнишь. Весь он как вершина канцелярщины и казёнщины. И пахнет от него соответствующе – пылью, сургучом и скукой. – Отвечайте только на те вопросы, что я задаю. Чем заниматься будете?

— Эмм, — я даже немного растерялась от его равнодушия, но быстро нашлась, — не знаю даже. Пироги печь умею, борщи варить... в видах дерьма разбираюсь, в навозе, в смысле. Цветы выращивать люблю...

— Пироги это хорошо... - равнодушно произнёс крочкотворец. - Сюда палец положите.

Филиппе подставил мне под руку глянцевый лист бумаги, исписанный непонятными значками, и указал на небольшую точку внизу листа. Я, не глядя, ткнула пальцем и...

Шум, грохот, сотня бубнящих разнополых голосов, звон, гул, дребезжание, шум – всё смешалось в голове. Снова накатила тошнота, закружилась голова, учащённо забилось сердце. Я хватаю ртом воздух, как выброшенная на сушу рыба. Чьи-то тоненькие ручки крепко обхватили меня за плечи:

— Дона Света, дона Света! – я узнала голосок Алиски, а потом почувствовала, как в губы тычется плошка с отваром ромашки. Сделала глоток – горькая жидкость мгновенно остановила крутящуюся комнату и выключила голоса.

— Что это было? – прохрипела, в упор глядя на Филиппе.

— Введение вас в наш мир. Теперь вы знаете все законы, умеете читать и писать. Понимание языка и умение говорить пришедшие получают в момент переселения...

— Перемещения, — поправила секретаря. — Переселение это когда ты долго собираешься, а потом переезжаешь. А тут пространственное перемещение... ещё и без спроса и моего согласия.

— Перемещения. Получите бумаги. Вам положено жилье. Адрес в прибывном листе. Всего доброго и добро пожаловать!

Филиппе протянул мне три листа бумаги, вяло улыбнулся и напрочь позабыл о моей персоне. Он вынул из груды бумаг на столе один лист и неподвижно уставился на него. Жду, смотрю на крючкотворца и понимаю, что он уснул! Ей, богу! Спит! Ещё и похрапывать начал!

Поворачиваюсь к соседнему столу. Там сидит староста и набивает трубку табаком. Вопросительно смотрю на него. Бесполезно. Развесил седые усы, длинные и лохматые, как у Будённого, только седые, и совершенно не испытывает желания со мной говорить. Кунжут прелый, как будто в паспортный пришла.

Заглядываю в первый лист... и понимаю, что там написано! Моё имя /фамилия, правда с ошибками «Свитлана», время прибытия, род будущих занятий – кухарка! Кухарка, ёшки-матрёшки! Вот, прямо обидно стало! Какая я тебе «кухарка», басурманин? Я бизнеследи, я шеф-повар, я фея домашней кухни! Тьфу, необразованный...

Вздыхаю, засовываю бумаги в сумочку-авоську, подхватываю сумку со специями, зову за собой Алиску и мы выходим на улицу.

Шумная городская площадь, пыльная и жаркая, полна народу. Дамочки в интересных платьях, похожих на немецкие наряды под названием «дирндиль»(баварский национальный костюм, в них щеголяют девушки-официантки на пивном фестивале Октоберфест).

Кавалеры в ярких жилетах, цветных шляпах с перьями, безукоризненно чистых рубахах и сапогах. Только штаны смешные – широкие штанины заправлены в начищенные голенища сапог, а сверху утянуты поясами.

Некоторые модники понавешали на пояса колокольца и теперь ходят, звенят бубенцами.

Слышу рядом тоненький плач. Оборачиваюсь – Алиска ревёт. Уселась прямо в пыль и ревёт, слёзы льются ручьём, стекают по щекам, а она их даже не вытирает. Елки моталки, а тут-то что?

Ставлю на землю сумку со специями, будь она неладна, вытаскиваю из сумочки влажные салфетки и присаживаюсь на корточки возле ревущей сиротки. Вытираю ей слёзы-сопли, и спрашиваю:

— Ты чего, Алиска? Не хочешь со мной идти?

— Ха-а-чу-у-у, —завывает во весь голос девчонка.

— Тогда чего рыдаешь?

— Староста золотой не отда-а-а-ал!

Золотой! Тьфу ты, а про денюшки, честно заработанные Алиской, я и забыла!

Ах ты, скопидом вислоусый! Сиротку обижаешь?! Ну, тебе кранты теперь! Чувствую, как звереть начинаю, аж руки затряслись от злости. Ладно на меня редиску забил, но ребёнка обижать?! Это уже за гранью... Не позволю!