– Что?

– Я могу освободить вас. Все, что вам нужно сделать, – это отдаться мне. – Он поднял голову и заглянул ей в глаза.

Он не шутил. Матерь Божья, он действительно хотел этого! Мария не смогла сдержаться и взорвалась от смеха.

– Тише! – встревоженно воскликнул Рутвен. Он бросил быстрый взгляд в сторону замка, словно опасался, что кто-то может услышать их.

Мария все еще смеялась.

– Что в этом забавного? Вы можете прийти ко мне в постель – возле моей комнаты нет стражи. Я хочу вас.

Значит, они на самом деле считают ее шлюхой. Этот человек ожидает, что она отдастся ему, несмотря на то что замужем и беременна… в этот момент Мария поняла, что она пала еще ниже, чем ей казалось даже в моменты глубочайшего отчаяния.

– Я замужем, – наконец произнесла она.

– Что с того? Вы были замужем, когда взяли Босуэлла в любовники.

Она замахнулась и влепила ему звонкую пощечину:

– Вы грязное животное!

– У нас есть доказательства насчет вас и Босуэлла. Там все сказано о том, как вы влюбились в него, будучи замужней женщиной, и помогли ему избавиться от вашего мужа.

– Ложь! Я никогда…

Рутвен торжествующе улыбнулся.

– Обещаю, вы получите удовольствие, – заверил он. – А потом и свободу.

– Обещание мятежного лорда ничего не стоит. Я сдалась вам, когда получила обещание, что вы будете служить и подчиняться мне, а вместо этого вы заключили меня в тюрьму.

– Никогда не доверяйте группе людей. Но соглашение между мною и вами – нечто совсем иное. Это личный договор, – его голос тихо шелестел ей в ухо.

Мария стояла, погружаясь в пучину стыда. «Это низший миг моего падения, – думала она. – Это еще более унизительно, чем отречение от трона. Это более унизительно, чем поездка по Эдинбургу, когда люди плевали мне в лицо. То были моменты публичной трагедии, но в них есть свое величие. То, что происходит сейчас, это мелочно и мерзко».

Он воспринял ее молчание как знак того, что она раздумывает над его предложением.

– Я сказал, что хочу вас. Вы воспламеняете мою кровь. Я хочу подняться до таких высот наслаждения, что уже не умру, как обычный человек.

– Если бы это было в моей власти, то вы бы определенно не умерли как обычный человек, – отозвалась она.

– Значит, вы исполните мое желание? – выдохнул Рутвен. – Не могу выразить, как я рад этому!

Он попытался поцеловать ей руку.

– Увы, хотя я бы и хотела, чтобы вас казнили не как обычного преступника, а как изменника и прелюбодея, я не в силах осуществить это. Я могу лишь представлять это и видеть, как вас пытают и четвертуют на эшафоте.

Рутвен отпрянул. Он был в ярости от того, что неправильно понял ее.

– Если вы так глупы, чтобы превратить мою любовь в ненависть, то можете сгнить заживо! Так и будет! – Он обхватил ее голову своими сильными руками и повернул к берегу. – Посмотрите на озеро! Вода глубокая и холодная. Скоро произойдет несчастный случай, когда вы попытаетесь бежать, как уже случалось раньше. Или же вас отвезут в крепость далеко в Хайленде и будут держать там до конца ваших дней. Кажется, поэты называют это «смертью при жизни».

– Они выбрали вас, потому что хотели испытать меня похотливыми предложениями? Это было бы ниже достоинства любого из других лордов, которые и без того не славятся разборчивостью.

Он выкрутил ей руку и развернул к себе:

– Вам пора вернуться в башню. По пути у вас есть время, чтобы изменить свое решение. После этого будет слишком поздно. – Он повел Марию к стене замка. – Не надейтесь, что Босуэлл сможет прийти вам на помощь или что ваш ребенок когда-либо станет наследником престола. Если вы поэтому отказали мне, советую подумать еще раз.

– Не поэтому, – отозвалась она. – Если бы не было Босуэлла и ребенка, мой ответ остался бы неизменным. Вы льстите себе, если думаете иначе.

– Если вы считаете, что у вас будут лучшие предложения, то льстите самой себе, миледи.

– Слава Богу, что их не будет, – сказала она. – Это столь тяжкое оскорбление, что второго раза я не вынесу.

Вернувшись в свою маленькую комнату, Мария не осмелилась рассказать Мэри Сетон или кому-либо еще о том, что произошло между ней и Рутвеном. Если кто-то узнает, позор станет еще более невыносимым. Немое распятие смотрело на нее, пока она ела безвкусный обед – вся пища теперь казалась безвкусной.

После обеда она попыталась заняться вышиванием. Ей привезли кое-какие ткани из Холируда вместе с нитками и пяльцами. Но у нее устали глаза, и ей было трудно сосредоточиться. Все напоминало об унизительном инциденте. Львиная грива на панели, которую она вышивала, напоминала цвет волос Рутвена, а зеленый фон походил на утиные перышки.

У нее уходили все силы на то, чтобы продеть нитку сквозь плотную ткань, на которой вышивали узор. Эта апатия и слабость заставляли ее чувствовать себя очень старой.

Когда она вытягивала особенно длинную коричневую нить, то почувствовала резкий толчок в нижней части живота. Ощущение быстро прошло, но через несколько минут последовал новый толчок, прокатившийся по всему животу. Прежде чем Мэри Сетон закончила песню, которую она начала за вышиванием, произошел третий толчок, более болезненный, чем предыдущие. На этот раз Мария поняла, что происходит, и пришла в ужас. Это были родовые схватки.

– Нет! – воскликнула она, выпрямившись и уронив шитье. Она прикоснулась к своему животу, как будто ожидая что-то найти. Мэри Сетон отложила лютню и посмотрела на нее.

– Я боюсь… – Мария села обратно. – Нет, наверное, все в порядке. У тебя не расстроился желудок от рыбы, которую мы ели за обедом?

Сетон покачала головой. В этот момент Мария снова почувствовала боль.

– Это ребенок! – воскликнула она. – Пошлите за врачом! – Глядя на выражение лица фрейлины, она добавила: – У Дугласов должен быть хотя бы один врач. Мне безразлично, кто он такой, если он разбирается в родах. Ох! – она встала и побрела к лестнице, ведущей в спальню.

Рухнув на узкую кровать, она задержала дыхание и стала ждать, надяясь, что схватки прекратятся. Внезапно вся ее апатия и безволие куда-то исчезли, и она поняла, что до сих пор страстно желает одного: родить ребенка от Босуэлла. Она не должна потерять его.

Врач замка, принявший много родов в Лохлевене, пришел быстро. Он заставил Марию раздеться и мягко ощупал ее живот.

– Пожалуйста, спасите моего ребенка! – плача умоляла она. Это были первые слезы, которые она пролила на острове.

Он стал рыться в сундучке, который принес с собой, что-то бормоча себе под нос.

– Микстура из крепкого вина, дурмана и английского паслена вполне подойдет. Но это опасно, потому что трудно подобрать правильную дозу. Слишком мало – и лекарство не подействует; слишком много – и вы отравитесь.

– Я готова рискнуть, – сказала она.

Врач достал две бутылочки и послал за крепким вином. Потом, работая на маленьком столике в центре комнаты, он тщательно отмерил растительные настойки и смешал их в бокале с красным французским вином. Мария наблюдала, как он размешивает содержимое и подносит бокал к свече. Пока она смотрела, то опять почувствовала схватки.

Врач немного разбавил микстуру и протянул ей бокал. Она выпила горьковатую жидкость.

– Теперь закройте глаза, – велел он. – Постарайтесь оставаться спокойной и неподвижной.

Мария слышала, как он ходит по комнате, переставляет вещи и к чему-то готовится. У нее не было колыбели: если ребенок родится, он может не выжить. Она слышала шелест разворачиваемой ткани: должно быть, это марля или тонкое полотно, которым пользуются для остановки крови и обработки травм, полученных во время родов. Послышался лязг медных тазов, которые ставили рядом: в одном будет теплая вода, а в другой будут собирать кровь и послед.

«Боже мой! – взмолилась она. – Пусть в этом не будет необходимости! Пусть не будет крови, не будет крови, воды и повязок. Я знаю, что подвела Тебя, и прошу прощения. Но не подведи меня, не оставь меня…»