В зале для аудиенций – самом большом помещении в королевских покоях – Мария видела, как Нокс стоит во дворе. Он был высоким и худым и отбрасывал длинную тень под утренним солнцем. Ей показалось, что он похож на гномон, стрелку солнечных часов. Потом «гномон» тронулся с места и направился ко входу во дворец.

Время настало. Она наконец посмотрит в лицо этому человеку, который был заклятым врагом ее матери, а теперь стал ее противником. Он так долго казался демоном, почти мифологическим существом, как мантикора или Медуза Горгона, поэтому казалось невероятным, что в этот самый момент он поднимается к ней по лестнице.

Она заняла место на стуле (а не на троне) с королевским балдахином над головой, расправила юбки и стала ждать. Ее брат, лорд Джеймс, должен бы стать свидетелем переговоров; двое стражников стояли в разных концах зала. Бессонная ночь лишь обострила, а не притупила ее чувства. Ей казалось, что она слышит каждый шорох. Но его шаги по большой лестнице, ведущей в зал для аудиенций, были тихими, и она не слышала их до тех пор, пока дверь не распахнулась и он не появился на пороге.

– Мастер Нокс, пастор пресвитерианской церкви Сен-Жиля, составитель первой «Книги дисциплины» для Конгрегации, – объявил стражник с уважением, выдававшим одного из последователей пастора.

Нокс вошел в зал, быстрым движением снял с головы плоскую шапку и приблизился к королеве.

– Ваше Величество, – начал он, глядя ей прямо в глаза. – Лорд Джеймс, брат во Христе, – он кивнул Джеймсу и снова обратил жесткий взгляд на Марию.

Его глаза были темно-карими, и он мог долго смотреть в одну точку, не мигая. Он не выглядит злодеем, вдруг подумала Мария. У него были ровные брови, почти точеный прямой нос и немного выпяченные губы. Фактически в его лице она не нашла ничего примечательного, кроме очень длинной бороды, отличавшей его от любого придворного среднего возраста. Это и его строгая темная одежда: мундир реформиста.

Со своей стороны Ноксу пришлось неохотно признать ее красоту. После осмотра он понял, что портреты точно воспроизводили ее черты: большие глаза темно-янтарного цвета с тяжелыми веками, длинный прямой нос и маленький, изящно изогнутый рот, – но не передавали ее очарования. Возможно, это было связано с оттенком кожи, горделивой осанкой, а может быть…

– Мастер Нокс, мы послали за вами, потому что вы уже довольно долго причиняете нам беспокойство.

Ее голос. Он звучал чарующе, как пение сирен – нежный, глубокий и трогательный. Он пробуждал желание слушать ее.

– Вы взбунтовались против нашей покойной матери, назначенной регентом, и причинили ей много бед. Вы написали, что женщина не может являться королевой. Это измена, так как я ваша королева и правящий монарх Божьей милостью.

Пусть ответит на это! Она больше не боялась его. Он был всего лишь человеком.

– Значит, вы не забыли шотландский язык, – с невольным удивлением сказал он. – Я боялся, что лорду Джеймсу придется переводить мои слова на французский.

– Я продолжала разговаривать по-шотландски, когда находилась во Франции. Вы забываете, сэр, что со мной были мои придворные дамы, а также некоторые шотландцы из моей свиты.

Если он думает, что может подавать лорду Джеймсу реплики, которые она не поймет, то он горько заблуждается.

– Что касается «Первого трубного гласа», – он перешел с разговорного тона на тон проповедника, – полагаю, вы имеете в виду именно, что женское правление есть скверна и уклонение от истины, но Бог дозволяет это ради Своих целей. Если люди готовы видеть женщину своим монархом, я не стану бунтовать против этого. В самом деле, мадам, я так же довольствуюсь вашим правлением, как святой Павел своей жизнью при императоре Нероне.

Итак, он сравнивает ее с Нероном? Как он мог допустить подобное?

– Вы прекрасно знаете, сэр, что я не тиран. Я издала прокламацию, уважающую вашу религию, где говорится, что в религиозных верованиях моей страны не произойдет никаких изменений после моего возвращения в Шотландию. Разве вы не прочитали ее?

Нокс хмыкнул:

– Ваша кузина, королева Англии Елизавета, издала точно такую же прокламацию после вступления на престол. Но через полгода она и ее парламент сменили религию на ту, которую исповедует она сама… В данном случае нечто среднее между католической и реформатской церковью. Такие прокламации ничего не значат; это лишь прикрытие для истинных намерений правителя, которые вскоре становятся ясными.

Мария поднялась со стула:

– Добрый сэр, вам известно, что Бог велит подчиняться своим правителям во всем. Поэтому, если они исповедуют религию, отличную от веры их монарха, как это может быть допущено Господом?

Это в самом деле беспокоило ее, так как она не имела намерения менять свою веру и считала, что другие должны иметь такую же привилегию.

Нокс улыбнулся. Теперь он застал ее врасплох, и она выдала свой тайный замысел.

– Дорогая мадам, вы заблуждаетесь. Как Христос говорил фарисеям: «Вы не знаете слов Писания». Что, если бы Моисей подчинился фараону и принял его веру? Что, если бы Даниил принял веру Навуходоносора? Что, если бы, Боже упаси, христиане подчинились бы верованиям римских императоров и вернулись к поклонению Юпитеру и Аполлону? Нет, дорогая мадам, они были вынуждены подчиняться, но не в вопросах веры.

Он начинал горячиться, и его загорелое лицо немного покраснело. Но он упускает важный момент, подумала Мария.

– Никто из этих людей: ни Моисей, ни Даниил, ни христианские мученики – не поднимал меч против своих правителей, – медленно произнесла она. – И это главное.

Он продолжал смотреть ей прямо в глаза.

– Бог не дал им силы или средств. – При этих словах Джеймс вздрогнул, и Мария услышала гулкий стук своего сердца.

«Ты же знала, что он думает, – сказала она себе. – Почему же ты удивляешься, когда он открыто говорит об этом?»

– Значит, вы полагаете, что, если у подданных есть сила, они могут воспротивиться своему монарху? – спросила она.

– Да, если правитель выходит за пределы дозволенного, они имеют полное право воспротивиться ему, даже силой, если это необходимо.

Его борода дергалась вверх-вниз, когда он говорил. Мария пристально смотрела на него.

– В конце концов, нам заповедано чтить своих родителей, и обязанность повиноваться правителю следует за этой заповедью. Они растут из одного корня. Но если отец сходит с ума и пытается учинить насилие над своими детьми, разве дети не обязаны обуздать его и отнять его оружие, чтобы помешать ему запятнать себя убийством собственных детей? Неужели вы думаете, что Бог будет недоволен ими, если они помешают своему отцу совершить великое зло? Именно так, мадам, происходит с правителями, которые убивают своих подданных, детей Божьих. Их слепое рвение есть безумие. Поэтому желание отнять у них меч, связать им руки и бросить их в темницу до тех пор, пока рассудок не вернется к ним – это не мятеж против правителя, а проявление истинной верности ему, которое согласуется с волей Господа.

Отнять у них меч… Связать им руки… Бросить их в темницу…

Значит, таков его план для нее? Если Нокс одержит верх, то станет ли низложение и тюрьма ее судьбой, независимо от того, что она сделает?

Мария не сознавала, сколько прошло времени, пока Джеймс не обратился к ней:

– Вас что-то оскорбило, мадам?

Она заставила себя вернуться к разговору:

– Следует ли понимать это так, что мои подданные должны подчиняться вам, а не мне, и могут делать то, что им угодно, а не то, что я велю? Значит ли это, что я должна повиноваться им, а не наоборот, – обратилась она к Ноксу, стоявшему перед ней. – Отвечайте прямо!

– Боже упаси! – ответил он. – Я никогда не утверждал, что ваши подданные вольны делать все, что им угодно. Мое желание состоит в том, чтобы и правители, и подданные повиновались Богу, а ваш долг – быть приемной матерью для Его церкви и заботиться о Его народе.

Стало быть, ей предлагают опекать реформатскую церковь?