Она поймала себя на слове «злобный» и ощутила укол стыда. «Это моя собственная интерпретация, – подумала она. – Я не знаю, что они чувствуют на самом деле. И знаю то, что мне станет легче, когда они вернутся во Францию».

Она осадила лошадь на открытом пригорке и позволила остальным поравняться с ней. Огромный Фолклендский лес за Ломондскими холмами простирал свою золотую листву во все стороны от нее. Далеко в низине лаяли гончие – может быть, они загнали какого-то зверя? Она со своими спутниками уже добыла косулю и нескольких зайцев и сегодня больше не нуждалась в охоте. Кроме того, солнце уже клонилось к закату, и всех предупредили, что они должны вернуться во дворец до наступления темноты в эту «ночь всех ночей».

– Хэллоуин, – зловещим тоном произнес отец Мэри Битон.

Когда Мария никак не отреагировала на это слово, он покачал головой:

– Худшая ночь в году для богобоязненных людей. Это начало темного времени года, время праздника для дьявола и колдуний. Оставайтесь под крышей.

Французы лишь пожимали плечами и смеялись, но Мэри Битон прошептала своей госпоже:

– Моя тетя – колдунья. Леди Джанет Битон. Она околдовала Босуэлла и взяла его себе в любовники, а ведь она замужняя женщина, к тому же на двадцать лет старше его и имеет семерых детей. Теперь она пожилая, но не выглядит старой. У нее лицо молодой девушки.

– А он… они по-прежнему? – спросила Мария. Босуэлл – любовник колдуньи! Эта новость почему-то заинтересовала ее.

– Не знаю. Думаю, они встречаются иногда, в память о старых временах. Колдовское заклятье не всегда можно разрушить.

Мэри Флеминг услышала их разговор и презрительно тряхнула головой:

– Мистер Мейтленд говорит, что это чушь, которой пугают суеверных простаков, чтобы они были послушными.

– А мистер Мейтленд? – многозначительным тоном произнесла Мэри Битон. – Ты близко знакома с ним?

Мэри Флеминг выглядела смущенной, что с ней редко случалось. Втайне ее влекло к Мейтленду, и ей нравилось думать, что он интересуется ею, как и большинство мужчин.

– Я слышала, что он атеист, – продолжала Мэри Битон. – Говорят, что он называл Бога страшилкой для детей.

– Никто не может быть атеистом! – воскликнула Фламина. – Гадко так говорить о нем!

Мейтленд. Атеист или нет, но он был способным дипломатом. Мария с нетерпением ожидала его возвращения, возможно еще больше, чем Фламина. Политика может быть не менее волнующей, чем любовь.

Молодой Рене, маркиз д’Эльбёф, подъехал к ней. Его лошадь была вся в мыле.

– Что вы делаете, клянусь Девой Марией? – спросил он. – Разве можно скакать словно… Как это здесь называется? Как банши?

Прискакал Шателяр, державший в руке ее шляпу.

– Вот, мадам. Мне пришлось спуститься в овраг, чтобы найти ее. – Он с осуждающим видом протянул ей шляпу.

– Сочините об этом стихотворение, Шателяр, – предложил Рене. – Поведайте о вашей неувядаемой любви к cruelle princesse.

Шателяр даже не улыбнулся.

– Давайте вернемся, – сказала Мария. – Уже поздно.

Она надела шляпу и кивком поблагодарила Шателяра, продолжавшего смотреть на нее. Чего он ожидал – награды?

Вечернее солнце окрасило круглые надвратные башни дворца в алый цвет, когда охотничья партия въехала во двор.

– У нас осталось время поиграть в теннис? – спросил герцог д’Омаль, спрыгнув с лошади.

– Меньше чем через час здесь совсем стемнеет, – сказал Джеймс. – Разве вы не достаточно наигрались и поохотились для одного дня?

Сам он спешил вернуться к своему столу, заваленному бумагами; ему предстояло отправить тайное письмо Сесилу.

– Mais oui, но это такой прекрасный корт!

Словно стайка детей, Гизы и поэты побежали по лужайке к теннисному корту, обнесенному каменной стеной. Он напоминал большую черную коробку с высокой крышей и сеткой, натянутой посередине площадки.

– Кажется, наш отец постарался превзойти своего дядю, – обратился Джеймс к Марии. – Я видел знаменитый теннисный корт Генриха VIII в Хэмптон-корте, но этот лучше.

– Наверное. – Мария наблюдала за тем, как французы бросили на землю шляпы и плащи для верховой езды и начали играть. Молодой Рене собирал листья, лежавшие на черном отполированном полу.

– Может быть, я научусь играть! – крикнула она им.

– Женщины не играют в теннис! – крикнул в ответ Брантом.

– Мои фрейлины вместе со мной будут тренироваться здесь, за высокими стенами, – со смехом сказала Мария.

– Тогда вы будете такой же скандальной, какой вас хочет представить мастер Нокс, – заметила Мэри Сетон, тихо стоявшая рядом с ней.

– Вот и хорошо, – ответила Мария.

– Осторожнее, дорогая сестра, – предостерег лорд Джеймс. – Не провоцируйте Нокса. Помните Писание: «Сторонитесь всякого зла».

– Значит, теннис – это зло? Фи!

– Женщина не может играть в теннис, если она не оденется как мужчина, а это непотребство перед Господом.

Мария прыснула со смеха.

– Второзаконие, глава двадцать вторая, стих пятый, – невозмутимо продолжал лорд Джеймс. – И я молюсь, чтобы ваш смех над Писанием не вышел за эти стены.

– С какой стати? Разве что кто-нибудь сообщит об этом? Смотрите, смеха нет, его унес ветер.

Лорд Джеймс вздохнул:

– Оставляю вас наедине с развлечениями. Мне предстоит работа. – Он посмотрел на небо, покрытое кружевом алеющих облаков. – Не задерживайтесь долго.

Вскоре крепнущий ветер, закруживший массу опавших листьев на теннисном корте, положил конец игре. Усталые и довольные, молодые люди отправились во дворец, предвкушая ужин из сытного белого супа «рыбы по-монастырски», красной форели с лимонами, анчоусами и рейнским вином. Они расположились перед большим камином в личных покоях королевы и с аппетитом поужинали, запивая еду рейнвейном.

Вскоре мужчины решили отправиться в апартаменты герцога д’Омаля для игры в карты и триктрак, а женщины остались дремать перед камином.

Мария посмотрела на своих четырех Марий, и на нее нахлынула волна нежности и признательности. Они сидели на табуретах вокруг огня, склонив головы на грудь, и каждой снился свой заветный сон. Мэри Сетон – высокая, хладнокровная и старшая из них. Что ей снится? В ней присутствовала серьезность и целеустремленность, заставлявшая других называть ее «дуэньей», и это мешало мужчинам сблизиться с ней.

Мэри Флеминг мерно покачивала головой. Фламина, с ее пламенным темпераментом и яркой внешностью. Она обладала рыжевато-каштановыми волосами и такой заразительной энергией, что вдохновляла даже самых бесцветных людей, находившихся в ее обществе.

Мэри Битон с золотистыми локонами, как у дочери Мидаса… Она напоминала Марии маргаритку, непритязательный, но очень красивый цветок.

Мэри Ливингстон начала чистить яблоко, срезая кожуру одной длинной спиральной полоской. С округлыми формами, не такая привлекательная, как Флеминг и Битон, Пышка отличалась обезоруживающей легкостью и теплотой в общении. Она взяла кожуру и бросила ее через левое плечо, потом встала, внимательно посмотрела на кожуру и обошла ее по кругу. Наконец с разочарованным видом пожала плечами.

– Что ты делаешь? – спросила Мария. Ее голос был первым звуком на фоне потрескивания дров в камине и свиста ветра снаружи.

– Предсказываю свою судьбу. Это старый обычай на Хэллоуин в Фолкерке, откуда я родом. Если бросить яблочную кожуру через левое плечо, она может открыть первую букву имени твоего будущего мужа.

– Ну, и что она говорит? – спросила Мэри Флеминг, проворно повернувшись к ней.

– Ничего. Она просто лежит там, свернувшись в штопор.

– Ну-ка, дай я попробую! – Мэри Флеминг взяла яблоко из миски, стоявшей у камина, и начала чистить его.

– Вы тоже, – сказала Мэри Сетон и вручила Марии большое яблоко и нож. Мария посмотрела на яблоко, как если бы это был плод, предложенный Еве змеем-искусителем. Потом взяла нож и начала медленно его чистить. Когда кожура стала достаточно длинной, она перебросила ее через плечо и заставила себя обернуться.