Отблески яркого факельного света дрожали на плотно утрамбованном снегу дворцового двора. Я пожелал моим спутникам доброй ночи. Обнял на прощание Невилла и Карью. Избыток любви, не растопивший ледяное сердце Марии, излился на моих старых друзей.

— Берегитесь Катберта, — пошутил я.

Затем я тихо сказал Кромвелю, что хочу переговорить с ним до начала работы парламента. Я решил посетить первое заседание.

Наши пути разошлись, и я направился в королевские покои… и к Анне.

Должен признаться, что в тот вечер мне никого — и даже Анну — не хотелось видеть. Теперь я уже порадовался тому, что Уилл уехал. Одним из самых досаждающих обстоятельств супружеской жизни представлялась мне острая нехватка уединения. «Не хорошо быть человеку одному; сотворим ему помощника, соответственного ему»[82]. Господь предназначил брак для противодействия чувству оставленности, что настигает нас порой, когда никого нет рядом. Но если человек желает погрузиться в размышления или вознести молитву Создателю, чужое присутствие только мешает… Почему ради возможности побыть одному вечно приходится преодолевать препятствия?

В королевской приемной роилась толпа праздных любопытствующих придворных. Я стремительно прошел мимо них, укрылся в глубине моих покоев и рухнул в кресло. Переутомление, недосыпание, голод лишили меня сил.

И все-таки я должен повидать Анну. Это был долг вежливости, как и прочие рыцарские обязанности. Мы можем вместе поужинать, и я расскажу ей о наших злоключениях. Устало взяв колокольчик, я вызвал слугу, сообщил ему о моих желаниях и откинулся на спинку кресла в ожидании будущей трапезы и прихода жены.

Анна пришла скорее, чем я предполагал. Не скажу, что меня это сильно обрадовало. Она появилась на пороге моей гостиной, сияя довольной улыбкой. На ее щеках играли ямочки. «Я должен постараться выглядеть таким же довольным», — мысленно приказал я себе, выплывая из краткого блаженного забытья.

— Ах, Генрих! — воскликнула она. — С вами все в порядке! Вы живы, здоровы! Мне сообщили об ужасном буране… Я так боялась за вас!

Ее взгляд излучал искреннюю озабоченность и тревогу.

— То было настоящее приключение, — пробормотал я, заставляя себя подняться и обнять ее. — Поверьте, я чувствовал себя в роли Гавейна, отправившегося на поиски Зеленого рыцаря[83] через замерзшие леса и снежные заносы. — Сказав это, я вдруг испытал жуткую усталость, потеряв желание даже шевелить языком. — Нам удалось, к счастью, найти пещеру, и мы провели там ночь, а утром продолжили путь. Все хорошо… милая.

Вполне достаточное описание.

— К сожалению, неудачно закончилась моя встреча с Марией. Я не смог убедить ее… Она отказалась смириться с новым положением дел. Просто копия Екатерины.

— Я так и знала, — самодовольно ухмыльнулась Анна. — Правда, она значительно опаснее своей матери.

— Почему?

— Не сочтите меня жестокой, но Екатерине пятьдесят лет, она старая и больная женщина. А Мария молода и здорова. Екатерина царствовала в прошлом; Мария может царствовать в будущем. Один мудрец когда-то сказал: «Бояться надо не предков, а потомков».

— Тогда вам будет приятно узнать, что я положил конец «царствованию» Марии в Бьюли. Согласно моему распоряжению, она должна незамедлительно отправиться в Хатфилд, где будет служить в свите Елизаветы. Кроме того, я даже… — я помедлил, собираясь с силами, которые были уже на исходе, — подарил Бьюли вашему брату Джорджу, дабы он распоряжался им по собственному усмотрению.

С возгласом ликования Анна сцепила руки в древнем как мир жесте жадности.

— Джордж — славный парень, — сказал я. — Пусть пользуется новыми владениями в свое удовольствие.

Тут наконец внесли серебряные подносы с ужином, закрытым для сбережения тепла большими куполообразными крышками из блестящего металла. Нам пришлось отложить разговоры, пока слуги накрывали скатертью обеденный столик и расставляли на нем горячие блюда, добавив к ним судок с перцем, солью и гвоздикой. Нам подали аппетитную крольчатину, плавающую в ароматной подливке; к ней прилагались тонкие блинчики и помимо этого чечевичная похлебка и желе из лесных ягод. Забыв о голоде, я наблюдал, с каким изысканным мастерством сервировал наш стол юный слуга, его искусство пленило меня. Вскоре мы с Анной продолжили беседу шепотом, стараясь не упоминать имен.

— Вашему кузену, склонному к сочинительству, придется осваивать и иные искусства, — тихо произнес я. — Вскоре он приступит к своим обязанностям в Виндзоре.

Я ожидал радостной улыбки, но королева лишь сверкнула сердитым взглядом. Что ж, мы обсудим это позже.

— А еще я привез драгоценности из одного растленного монастыря, — сообщил я, открыв седельную сумку и передав ей отобранные у настоятеля сокровища. — Такова плата за не отслуженные ими мессы.

— Как много падших грешников, — пробормотала она, поглаживая драгоценные камни.

Церемония раскладывания столового серебра все еще продолжалась с величавой обстоятельностью. Неужели она никогда не закончится?

— Да. Увы, стыд и позор.

В наши кубки уже налили вино.

— Мы благодарим вас, — сказал я и, махнув рукой в сторону камина, велел молодому пажу перед уходом подкинуть туда пару дубовых поленьев.

Устроившись за накрытым столом, я почувствовал, что острое чувство голода изжило себя. Ничто не мешало мне с чинным видом приступить к трапезе. Я взял бокал тонкого венецианского стекла. Недавно по моему заказу их доставили целую сотню. Стекло лучше, чем металл, облагораживает вкус вина.

— Давайте выпьем за воссоединение, — предложил я.

Наши бокалы соприкоснулись. Воссоединение: соединение того, что разъединилось. Но обладает ли вино столь магическим свойством?

Первый же глоток пробудил голод. Я утолил его крольчатиной с блинами, смакуя каждый кусочек. Однако насыщение не наступало.

— И что же вы там придумали для моего кузена Говарда? — резко спросила Анна.

— Ах да, они с моим сыном Фицроем проведут вместе некоторое время в Виндзоре. Фицрою необходимо общение с ровесниками из дворянских семей — до сих пор он был его лишен. А что касается Говарда… то ему будет полезно узнать, как его любят и ценят. Ведь его родители и братья живут вдали от него… В общем, вместе им будет лучше.

— Так вы продолжаете осыпать благодеяниями незаконнорожденного сына! — воскликнула она. — Забудьте о нем! К чему тратить на него силы, если у нас будут законные сыновья?

— Когда они появятся, я с удовольствием признаю их наследниками короны. Но Фицрой всегда останется моим сыном. Сейчас юноше очень нужны любовь и внимание. И Генри Говарду тоже. Оба они совсем заброшены.

— Генрих в роли доброго самаритянина, — то ли в шутку, то ли всерьез заметила она. — Окружающие воспринимают вас совсем по-другому.

Мы покончили с кроликом в полном молчании. Надо отдать должное повару: мясо было нежнейшим, а подливка приправлена изумительными, незнакомыми мне специями. Потом я сказал:

— Через два дня начинает работу парламент. Ему предстоит узаконить наш брак и первенство Елизаветы как наследницы престола.

«И с того момента, — хотелось мне пояснить ей, — с того важного момента моя любовь к вам станет законным делом. И по закону будет караться измена». Моя личная жизнь будет заботой законодательных собраний.

— Упомянутую присягу принесут… для начала члены парламента.

— А потом и все подданные, — прозвучал ее ровный голос.

— Требуется лишь… чтобы человек присягнул Елизавете как наследнице трона, пока нет наших будущих сыновей.

— Так просто. А много ли в вашей присяге слов?

— Два или три десятка. Но… за малыми словами кроется огромный смысл. Нам-то он ясен. Хотя найдутся те, кто сочтет за труд подписаться под этой клятвой. Сколько их будет, кто знает?

— Они откажутся из-за последствий, которые повлечет за собой этот документ.