— Так, как я омываю ваши ноги, так и вы должны служить друг другу.
Опустившись на колени, Иисус омыл в лохани ноги Фомы и вытер их полотенцем. Все это время в комнате стояла полная тишина, не нарушаемая ничем, кроме плеска воды.
Когда Иисус переместился к Петру, тот аж подскочил:
— Нет, учитель! Ты не должен делать этого!
— Если не омою тебя, не будешь иметь части со мною, — сказал Иисус.
— Ну, так мой не ноги, а все остальное, — стоял на своем Петр, — руки или голову.
— Тому, кто чист, надобно омыть только ноги, — промолвил Иисус. — Кто же нечист…
Он посмотрел на Иуду, и тот торопливо подставил ему босые ступни. После Иисус перешел к Иакову Большому, совершив омовение в торжественной тишине, и наконец, подошел к Марии. Ей трудно было перенести то, что он прикасался к ее ногам, стоя перед ней на коленях, словно слуга. Это казалось неправильным. Никогда ни один мужчина не оказывал ей столь рабской услуги, ставшей еще более неуместной оттого, что делал это сам Иисус. Но в то же время она почувствовала, что этот символический акт сделал связь между ними еще прочнее.
Омыв ноги всем, Иисус сказал:
— Запомните это. Вы призваны для служения, будьте же слугами друг другу. — Он оделся и занял свое место во главе стола.
На маленьких дополнительных столиках расставили тарелки с первой переменой блюд — луком, листьями салата, кунжутными семечками, медовыми сотами, яблоками, фисташками. Всю эту снедь — каждый что-то свое — закупили на рынке мужчины.
— Я вижу здесь смоквы из Галилеи, — улыбнулась Мария, — Уверена, это ты, Симон, их купил. Но вот сушеная рыба из Магдалы… кто, кроме меня, по ней соскучился?
Ей показалось, что в этом подборе продуктов есть что-то мистическое. Взять ту же рыбу — она символизирует спокойный, размеренный ход ее прежней жизни, которая никогда не забудется, но никогда и не вернется.
— Я тоже по ней соскучился, — подал голос Петр. — Не думай, что ты одна такая. Может быть, это относится как раз к тому из оставленного, о чем я жалею.
Мария кивнула Действительно, она и вправду не одна такая. Каждый из них оставил что-то позади.
Все медленно приступили к закускам. В качестве приправ подали уксус с цикорием и соус из изюма, приготовленный Иоанной. Мария и остальные женщины поднялись, наполнили чаши вином для всей компании и вернулись на свои места перед тем, как Иисус поднял свой кубок и должным образом положил начало празднованию. Пришло время главного блюда. Женщины снова встали и расставили тарелки с ягнятиной, настой из фиников, запеченными луковицами и приправой с кориандром. Поднос с ритуальными блюдами — бараньей ногой, жареными яйцами, горькими травами, соленой водой и пресным хлебом — они поставили на низкий стол прямо перед Иисусом.
Трапеза продолжалась согласно освященному временем обряду: Фаддей, как самый юный из присутствующих за столом, обратился к Иисусу с ритуальными пасхальными вопросами.
После того как эта традиция была исполнена, Иисус плеснул немного вина и поднял чашу.
— Говорю вам, что отныне не буду пить от плода сего виноградного до того дня, пока не стану пить новое вино с вами в Царстве Отца моего, — промолвил он и отпил глоток. — Сие есть кровь моя нового завета, за многих излитая во оставление грехов. — Иисус помолчал и неожиданно добавил: — Один из вас предаст меня.
Ученики растерянно переглянулись.
— Это… это не я? — дрожащим голосом спросил Фома.
— Не я? — эхом боязливо повторил за ним Фаддей.
Все спрашивали одно и то же, робко заглядывая в собственные души. У каждого имелись сомнения, каждый боялся, что предателем, конечно не по злому умыслу, а по глупости или беспечности, может оказаться он. Мария увидела, как Иоанн, побуждаемый к этому Петром, склонился к Иисусу и зашептал что-то ему на ухо.
— Ну уж конечно не я, учитель? — спросил Иуда так тихо, что в общем гомоне его голос был почти не слышен.
— Это тот, чьи руки сейчас на столе вместе с моими, — еще тише отозвался Иисус, так, что Мария не столько расслышала его слова, сколько прочла по губам.
Только две руки лежали на столе, Иисуса и Иуды. Иуда отдернул руку. Но, похоже, кроме нее, никто вообще не расслышал ни вопроса Иуды, ни ответа Иисуса.
Между тем Иисус спокойно продолжил ритуальную трапезу. Взяв со стола пресный хлеб, он разломал его на кусочки и со словами «Сие же есть плоть моя, какая дана вам» распределил между учениками. Все они, пребывая в растерянности, съели по кусочку. Отдельный кусок Иисус обмакнул в сосуд с соусом и протянул Иуде со словами:
— То, что ты должен сделать, делай быстро.
Иуда встал, чуть ли не вскочил, отпихнув стоявший перед ним низкий стол. Остальные посмотрели на него без особого удивления, полагая, что ему поручена раздача милостыни или совершение какого-нибудь праздничного подношения. В конце концов он был их казначеем.
Мария тоже встала с твердым намерением задержать Иуду, Но Иисус махнул ей рукой.
— Нет, Мария, — сказал он.
Она поняла, что это приказ, и растерянно опустилась на свое место.
Иуда сбежал вниз по ступенькам и исчез в ночи.
— Мне так хотелось отпраздновать с вами Песах. Вы избраны мною. И сейчас я должен вам что-то сказать, — промолвил Иисус. — Дети мои, вы будете искать меня, но туда, куда пойду я, последовать не сможете. Я даю вам новую заповедь: любите друг друга. Как я любил вас, так и вы должны любить друг друга. Я буду знать, истинные ли вы мои ученики, по тому, как вы будете любить друг друга.
— Учитель, куда ты собрался? — подал голос Петр. — Почему мы не можем последовать за тобой?
— Симон, Симон… — Иисус печально вздохнул и покачал головой.
— Нет, — возразил Петр, — я не Симон. Ты же сам дал мне новое имя.
— Сатана требует отсеять тебя, как пшеницу, — сурово сказал Иисус. — Но я молился о том, чтобы вера не покинула тебя. И когда ты вернешься, ты должен будешь укрепить своих братьев и сестер.
Итак, Сатана положил глаз не только на Иуду, но и на Петра!
— Господи, я готов пойти за тобой хоть в темницу, хоть на смерть! — воскликнул Петр.
Иисус покачал головой.
— Истинно говорю тебе, Петр, еще не пропоет петух, как ты трижды отречешься от меня. — Затем он повернулся к остальным. Лицо его стало каменным. — Когда я посылал вас проповедовать без денег, без обуви и еды, знали ли вы в чем-то нужду?
— Нет, никогда, — ответил Фаддей.
Его поддержали дружные голоса, Мария кивнула.
— Но сейчас все изменилось. Берите деньги, берите сумы, а если нет меча, то лучше продать одежду и купить его. Ибо пришло время исполниться сказанному: «И будет он сочтен среди злодеев».
Симон и Петр, у которых были мечи, выхватили их.
— Господи, посмотри, у нас есть два меча.
Иисуса это, кажется, удовлетворило.
— Достаточно, — сказал он. — Пойдем, мне нужно поговорить с вами не как со слугами, а как с друзьями. — Иисус указал на другую часть комнаты, где можно было устроиться на подушках, пригласил всех сесть, а сам, оставшись стоять, заговорил полным любви голосом: — Я должен покинуть вас. О том, что это случится, вы знали. Но не знали вы, что приобретете с моим уходом, ибо я ниспошлю на вас утешение, Дух Святой. Я ухожу от вас, сироты мои, но ухожу с тем, чтобы приуготовить место для вас.
Ученики взирали на него в молчании, ни у кого не было слов.
— Я оставляю вам мир, тот мир, что дарован вам мною. Так не допускайте же в сердца ваши смятение и страх.
Иисус говорил что-то еще, но для Марии самое главное и страшное уже прозвучало. Он уходит.
— Вы должны порадоваться за меня, ибо я ухожу к Отцу своему, так он сказал.
Еще Иисус говорил, что он есть лоза, а они его побеги, и что-то в этом роде. Если это и имело смысл, то непостижимый для нее, во всяком случае в эту ночь. Еще ей запомнились слова: «Как Отец мой любит меня, так и я люблю вас».
«Любовь, — подумала Мария, — как я хотела любви! Но не любви вообще, а любви к себе, любви, которую не приходится делить со всеми».