Повисло долгое молчание, пока Матфей наконец не решился задать вопрос:

— Но как мы узнаем, что все действительно приближается к концу?

— Будут ниспосланы очевидные знамения, и на земле, и на небе. До той же поры не дайте себя обмануть. Не дайте сбить себя с пути. Будьте тверды. Друзья мои, все вы посланы мне Отцом моим, коему я обещал, что не потеряю никого из вас — за изъятием одного сына измены, каковой обречен на погибель, что бы ни случилось. Посему ничего не бойтесь.

Иуда, не проронивший ни звука за все время ужина, при словах Иисуса «обречен на погибель» дернулся, отвернулся и оказался лицом к лицу с Марией. Выражение этого лица ничего не выдавало, но хотя взгляд его и не встретился напрямую с ее взглядом, Мария увидела в глазах Иуды ту же темную пустоту, от которой ее пробрало холодом. Кроме того, она отметила, что на нем нет того щегольского синего хитона. Не иначе как спрятал где-нибудь в дупле, чтобы надеть перед очередной встречей с друзьями из храма!

По лицу матери Иисуса, освещенному отблесками огня, было видно, что ее одолевает тревога. Однако она старалась не давать воли дурным предчувствиям.

Они засиделись у костра надолго, наслаждаясь его медленно угасавшим теплом, но потом один за другим начали вставать и устраиваться на ночлег. Иисус снова в одиночестве поднялся на гребень. Мария последовала за ним.

На сей раз он смотрел в сторону отвратительной низины к югу от Иерусалима, называвшейся Геенна. Туда свозили и предавали огню городской мусор, поэтому над ней постоянно поднимался едкий дым, а когда ветер дул с той стороны, ноздри забивало смрадом. Мария вспомнила похожую яму, куда давным-давно они с Иоилем зашвырнули разбитого идола.

— Грязь, пробормотал себе под нос Иисус — Мерзость, скверна и вонь.

Он повернулся к подходившей сзлади Марии, как будто ожидал ее появления.

— Знаешь, почему там всегда горит огонь?

— Нет, откуда?

— Когда-то на этом месте людей приносили в жертву Молоху цари Израиля, те самые, что молились в храме, жертвовали Молоху своих сыновей и дочерей. Но когда царем стал Осия, он велел прекратить языческие обряды, а алтари Молоха использовать для сжигания мусора. И это продолжается по сей день. Но зло просто так не искоренишь. — Он вздохнул. — Для этот требуется нечто большее. Зло не исчезает с прошествием времени.

— Да, там слишком много грязи и зла, — согласилась Мария, указывая на лежащую далеко внизу Геенну и курящийся над ней дым. Но зато нам с Иоанной посчастливилось обнаружить удивительно тихое местечко ближе к подножию горы. Это старая оливковая роща, где безлюдно, даже когда кругом снуют толпы. Думаю, тебе бы там понравилось.

— Тихо и безлюдно? — удивленно переспросил Иисус. — Даже сейчас?

— Да. Это внизу, слева от тропы, что идет по склону. Сад огорожен, но там есть ворота и их можно открыть.

— Я должен увидеть это место, — заявил Иисус, — Наверное, завтра, рано утром.

Послышавшийся позади шорох выдал чье-то присутствие.

— Гадкое зрелище! — Иуда стоял совсем неподалеку, на границе слышимости.

Разобрал ли он, о чем они говорили? Слышал ли про уединенный оливковый сад?

— Это символ греха, — промолвил Иисус. — Если бы мы могли видеть грех, он выглядел бы примерно так же.

— К сожалению, этого нам не дано, — откликнулся Иуда с печалью в голосе.

— Сатана не хочет, чтобы люди видели всю мерзость греха, иначе они бежали бы от него в ужасе. — С этими словами Иисус повернулся и, оставив Иуду и Марию вдвоем, направился туда, где устроил себе постель.

Иуда продолжал смотреть вниз, в лощину.

— Да, зло отвратительно, — медленно проговорила Мария, — И порой показывает свой мерзкий лик. Что нужно с ним делат а, Иуда?

— Предавать огню, как Осия, — небрежно ответил он.

— Люди горят не так-то легко.

— Люди? — На этот раз Иуда внимательно посмотрел на нее.

— Люди, которые предались Сатане и внемлют ему. — Последовала многозначительная пауза. Сейчас Мария не испытывала к нему ничего, кроме ненависти, однако у Иуды еще оставался шанс свернуть с тропы, на которую он ступил. Он мог предпочесть предать не Иисуса, а Каиафу. — Иуда… Ты знаешь, что я имею в виду.

Опять долгая пауза. Иуда смотрел на нее так, будто собирался признаться: выражение его лица стремительно менялось. Но затем вернулась прежняя маска безразличия.

— Боюсь, я тебя не понимаю. — Он пожал плечами. — Но воз-можно, тебе стоило бы присмотреться к себе и убедиться, что те демоны действительно покинули тебя навсегда. А то ведь не ровен час кто-то из них вернулся и теперь нашептывает тебе в ухо, норовя сбить с праведного пути.

О да, Иуда умен. Он знает, в какое место нужно ударить, чтобы сделать человека беспомощным. Или, по крайней мере, думает, что знает. Как сам Сатана, о чем предупреждал Иисус.

— Мне жаль тебя, Иуда, — сурою промолвила она. — Ты не прав.

— Насчет твоих демонов? Поживем — увидим.

— Нет, не насчет моих демонов. Меня беспокоишь ты.

Мог ли Сатана прокрасться в его душу там, у ужасного, призрачного алтаря в Дане? Попытка Сатаны одолеть в пустыне Иисуса не удалась, но взамен он в Дане заполучил Иуду.

— Грустно видеть, как ты скатываешься назад, в безумие, — вздохнул Иуда с видом, исполненным заботы и сочувствия — А это действительно происходит, — Он помолчал и приобнял Марию, легонько подталкивая к месту ночевки: — Пойдем, уже пора спать.

Не задумал ли он дождаться, пока все заснут, чтобы ускользнуть. снова?

Прикосновение его руки вызвало у Марии приступ омерзения. Некоторые люди считают противными змей, но она как-то раз взяла в руки заползшую в комнату маленькую змейку, чтобы вынести ее наружу, и оказалось, что кожа у нее гладкая, сухая, прохладная и приятная на ощупь. Мария не гнушалась гладить даже хамелеонов с их пупырчатой кожицей, а одного как-то держала у себя дома в качестве домашнего животного. Но прикосновение этого человека, по наущению Сатаны отвергнувшего и предавшего Иисуса, вызвало у нее даже большее отвращение, чем Ашера в те давние времена.

Мария стряхнула его руку с содроганием, которого он не мог не заметить, и с презрением бросила:

— Я не безумна, но тебе нравится говорить это, потому что в последнее время ложь не покидает твоих уст. Ты еще не устал лгать и притворяться не тем, кто ты есть на самом деле? — Она с трудом заставила себя умолкнуть, чтобы в запале не наговорить лишнего и не дать Сатане узнать, что его происки разоблачены.

Лунный свет ласково проливался на миловидное лицо Иуды, словно сама луна любила его.

— Ах, Мария, — он покачал головой, — я никогда ни за кого себя не выдавал. Я всегда был человеком ищущим, это всякий знает.

Ее так и подмывало сказать: «А сейчас стал лжецом и предателем». Но, увы, этот тип не только самодоволен, но и неглуп. Сказать такое — значит дать ему понять, что его заговор раскрыт.

— Ты сойдешь в могилу, так и не найдя того, что искал.

— То же самое можно сказать о многих выдающихся людях. Если ты права, я окажусь в хорошей компании.

— Только не надо равнять себя с великими философами и бунтарями! — возмутилась Мария. — Они не пригласят тебя в свои ряды. Твое место скорее… — она хотела назвать имена известных изменников, неблагодарных сыновей Аарона и Корея, восставших против Моисея, но это было бы слишком явно, — с оступившимися и навлекшими на себя гнев и осуждение.

Иуда с натянутым смешком ответил:

— Ты определенно нуждаешься в отдыхе. — Но прикоснуться к ней больше не пытался.

— А ты определенно нуждаешься в покаянии. Но жалости не заслуживаешь! — отрезала она.

Когда Мария улеглась на свою подстилку, ей потребовалось немало времени, чтобы изгнать Иуду из своих мыслей. Его падение она переживала мучительно. Каиафу или Антипу Мария не винила: они только слышали об Иисусе, и в их представлении он являлся смутьяном из Галилеи, появившимся вдобавок в неудачное время, когда иудеям стоило бы как можно меньше привлекать к себе внимание римлян. Другое дело Иуда — во многих отношениях он казался самым сведущим и самым понимающим из всех учеников.