— Господь — да, — сказала она. — Но не Иоиль. Разве не сам ты говорил, что нет пророка в своем отечестве и среди родни его? Иоиль ни за что не будет слушать меня и не поверит моим молитвам.

— Так ведь он не верит и в меня, в мое предназначение. А исцеляет вера: у кого ее нет, тому я бессилен помочь.

— Но ведь у него не было возможности уверовать! — пылко воскликнула Мария. — Это правда. Да, когда ты пришел в Магдалу, он обратился против тебя, но ведь ему тогда не доводилось ни слышать твоих речей, ни видеть твоих чудес. О! Ты должен пойти к нему!

— Мы пойдем вместе, — согласился Иисус. — Но я прошу тебя, не ожидай слишком многого. Если он не согласится, то…

— Но он не должен умереть, не должен! Это было бы неправильно, несправедливо, незаслуженно!

— А разве то, что умрет Иоанн Креститель, правильно? Справедливо? Однако его ждет смерть.

— Иоанн Креститель — святой! — горячо возразила Мария. — Он пророк, проповедник, посвятивший свою жизнь обличению зла и прославлению Господа. Иоанн Креститель знал, что смерть всегда ходит рядом с ним. Иоиль — совсем другое дело. Это обычный человек, далекий от святости, но добрый и хороший.

— Я пойду к нему, — сказал Иисус, — и сделаю все, что смогу. Но только от самого Иоиля будет зависеть, позволит ли он Господу совершить исцеление.

Иисус велел остальным ученикам подождать несколько дней, после чего отправляться в Вифсаиду, и вместе с Марией, не откладывая, пустился в путь.

По дороге они говорили мало, хотя Марии хотелось рассказать ему о своей жизни с Иоилем, о том, что он значил для нее и как они любили друг друга. О том, что она до сих пор верит: их разлука кратковременна. Несомненно, Иоиль должен понять, что сделал для нее Иисус, и тогда он позволит Иисусу и его последователям стать частью его собственной жизни, позволит ей воссоединиться с Элишебой.

Но по мере того, как они в угрюмом молчании шли под палящим солнцем, настроение Марии менялось и на смену радужным надеждам приходили тяжелые предчувствия. Она начала трястись от страха. В этот самый момент Иоиль лежал раненый, в окружении всей семьи — всей, кроме своей жены. Думает ли он обо мне? Или я умерла для него?

«О, пусть только Иоиль будет жив, когда мы придем туда! Пусть он начнет выздоравливать!» — возносила она беззвучную молитву.

И вот улицы Магдалы, прибрежная тропка и открытая рыночная площадь, знакомые ей с детства, вновь предстали перед Марией. Дома, лавки — все здесь казалось привычным и успокаивало, словно сама эта обыденность могла отвратить беду. Впрочем, на размышления времени не было: свернув за угол и подходя к ее дому, Иисус и Мария увидели собравшуюся перед ним толпу. Стало ясно — видение не обмануло. Мария направилась прямо в гущу людей, многие из которых при виде ее разинули рты, словно она умерла и явилась им, восстав из могилы. Правда, никто не помешал ей и Иисусу пройти сквозь толпу и ступить в дом.

Там все было точно так, как в ее сне: полумрак, закрытые ставни, теснота, усиливавшая все запахи. В большой комнате стояли родные: иные, не дождавшись кончины, уже оплакивали Иоиля, когда Мария с Иисусом прошли через это помещение в спальню, никто из них не поднял глаз.

Запах болезни был столь силен, что Мария начала задыхаться. Рядом с кроватью — точно как в видении — стояла ее мать, которая держала на руках хнычущую Элишебу, и скорбно смотрела на человека в кровати. Но Мария первым делом бросилась не к нему, а к матери и Элишебе, прижав их к себе так крепко, что ее рукам сделалось больно.

— Мама! Мама! — шептала она.

— Мария? — Ее мать отстранилась и уставилась на нее, не веря своим глазам. — О Мария, неужели это ты? — Ее глаза наполнились слезами. — Ты вернулась, о дочь моя, и как раз успела.

Иисуса она не заметила.

Элишеба при виде чужой, может быть, смутно знакомой женщины сначала чуточку смутилась и оробела, потом слегка улыбнулась. Темные, казавшиеся огромными глаза смотрели на нее оценивающе, с опаской.

— Элишеба…

Элишеба потянулась к матери пухленькими ручками и обняла ее. Сердце Марии забилось от радости.

— Мама, мне рассказали о несчастье с Иоилем… — Не было нужды объяснять, кто рассказал ей и как. — И теперь я вижу, что это правда!

Мария собрала все свои силы, чтобы посмотреть на кровать. Иоиль лежал на спине, скрестив перевязанные руки на забинтованной груди и выпростав поверх одеяла перебитые ноги. Боль и слабость одолевали его настолько, что, когда у его одра появился кто-то еще, он даже не открыл глаза.

Мария опустилась на колени рядом с ним. Это был Иоиль, его дорогой знакомый профиль выглядел так, как всегда, но темные круги под глазами, впалые щеки и потрескавшиеся, бескровные губы являли собой образ надвигающейся смерти. С каждым выдохом между этими тонкими губами проступали кровавые пузырьки. Мария коснулась его лба, ожидая, что он будет горячим от лихорадки, но, к ее ужасу, он оказался ледяным. От умирающего уже веяло могильным холодом.

— Иоиль, — прошептала она, поглаживая его лоб и щеки, то-^ холодные. — Это я, Мария, твоя жена.

Она взяла его руки и стала растирать их. Иоиль не пошевелился и ничем не выказал, что чувствует ее присутствие.

— Иоиль, — повторяла Мария. — Иоиль, открой глаза! Иоиль, открой глаза!

И только тогда стоявший неподалеку Илий узнал ее. И издал негодующее восклицание.

— Ты! — вскричал он. — Ты! Как ты посмела прийти сюда? — Он схватил ее за руку и потащил прочь от кровати — Не прикасайся к нему! Как смеешь ты касаться его?

— Я его жена! — Мария сдвинула назад головной платок, чтобы все могли ее видеть.

Пусть ее видят все, и еще не отросшие волосы тоже. Не важно, что с ней было, она по-прежнему жена Иоиля, и здесь, сейчас, у нее больше прав, чем у кого-либо из них.

— Довольно! — заявил Илий. — Иоиль собирался развестись с тобой. — При этом он понизил голос, чтобы никто, кроме Марии, его не услышал.

Мария вырвала руку и громко, на всю комнату произнесла:

— На это не было оснований!

— Оснований достаточно, — прошипел Илий, — Ты опозорила и обесчестила доброе имя нашей семьи!

— Это чем? — с вызовом спросила Мария, и теперь все уставились на нее. — Может быть, тем, что была больна? Или тем, что исцелилась? Греха нет ни в том, ни в другом!

— Закон ясно гласит, что человек может развестись с женой, если находит в ее поведении что-то неприличное или недостойное. Что тебе больше по вкусу?

— Ни в болезни, ни в желании исцелиться нет ничего «неприличного» или «недостойного». Ты всегда был жестоким человеком, а Закон использовал как ширму, чтобы прятать за ним свою злобу. Теперь скажи правду: неужели Иоиль действительна прошел предписанный обряд развода?

— Нет, — признался Илий, хмуро глянув на нее. — Но он объявил, что разведется после возвращения из Иерусалима.

Мария отвернулась от него и снова склонилась над Иоилем.

— Иоиль, муж мой, открой глаза. Мне нужно, чтобы ты открыл глаза. Еще не конец. Тебе можно помочь. Я привела человека. который способен сделать это. — Она продолжала растирать ему виски.

Один глаз Иоиля, менее опухший, приоткрылся. Он не мог повернуть голову, чтобы увидеть ее, но, очевидно, он узнал ее голос.

— Помоги, — просипел он. — Помоги.

Рука его умоляюще потянулась к ней, точно так же, как это было во сне.

— Я здесь, с тобой, — заверила Мария. — Я здесь. Попробуй. Открой другой глаз. Поговори со мной, Иоиль, помощь близка.

Медленно и не шире щелки, но открылся и второй глаз. Губы раздвинулись, и послышался хриплый шепот:

— Мария?

Мария схватила его руки.

— Да! Да! Я здесь! — Она наклонилась и поцеловала его в щеку. — Все будет хорошо. Все будет хорошо.

Иоиль издал долгий глубокий вздох.

— Здесь… — повторил он. — Здесь…

Кажется, он слегка пожал ее руку, но так слабо, что она могла и ошибиться. Родственники теснились вокруг нее со всех сторон, напирая, чтобы быть поближе к постели. Марии самой было трудно дышать, что уж тогда говорить об Иоиле?