Зимние ливни, слякоть, холод, сменяющие друг друга дни цепенеют под дождем, который как будто маскирует течение времени, один безликий день за другим, пока зима окончательно не вступит в свои права. Странный, неспокойный дух витает в доме. Он вполз вместе с двумя мужчинами, которые как-то вечером постучались к ним в дверь, распространился по всему дому, и теперь кажется, будто что-то подтачивает крепкие семейные узы. Ларри работает допоздна, по утрам он раздражителен и угрюм, двигается с какой-то тихой внутренней яростью, его руки напряжены, тело сжато, словно снаружи на него давит какая-то неодолимая сила. Теперь он так часто возвращается домой поздно, что Айлиш привыкла наблюдать за ним сквозь жалюзи и опускает их, чтобы не быть замеченной, словно какая-то старая перечница, любительница подсматривать за соседями, и потом встретить мужа в прихожей. Ты должен был отвезти Молли на тренировку, Ларри, мне снова пришлось отменить видеоконференцию с партнерами, а ведь я только что вернулась на работу после декретного. Он стоит у двери, стянув ботинок наполовину, опускает глаза, словно побитый пес, встряхивает головой и смотрит ей прямо в глаза, и она видит, как он меняется, голос падает до сердитого шепота. Они пытаются нас разобщить, Айлиш, они распространяют внутри профсоюза лживые слухи, ты не поверишь, что я сегодня услышал… Голос прерывается, глаза снова утыкаются в пол. Я понял насчет Молли, прости, я сожалею. Он показывает ей маленький предоплаченный телефон, который называет одноразовым. У таких не отследишь номер, их невозможно прослушивать. Айлиш наблюдает за Ларри, думая о детях, которые слышат, как родители шепчутся в прихожей. Ты ведешь себя словно преступник, Ларри, похоже, Бейли подхватил вирус, он сейчас наверху… Муж поднимает руку, останавливая ее. Никакой я не преступник, это они пытаются разрушить профсоюз, арестовывают активистов без санкции и намерены продолжать в том же духе. Он проходит мимо нее в гостиную, оттуда — на кухню и закрывает дверь за собой. Через стекло Айлиш смотрит, как он кладет сумку на стул, подходит к раковине, моет руки, всматривается в тьму снаружи. Ей хочется подойти к нему, достучаться до разума внутри тела, до хорошего, гордого мужчины внутри разума, настойчивого, высоконравственного, преданного, в душе которого разгорается война против того, что не поддается измерению. Айлиш размышляет о том, как в последнее время Ларри пытается от нее спрятаться, в конце концов, в стремлении к одиночеству все мужчины одинаковы, однажды она видела на стене такое граффити. Айлиш просовывает голову в дверь кухни. Ужинать будешь? Нет, отвечает он, я поздно обедал, может быть, потом перекушу. В гостиную входит Молли в респираторе, она уже продезинфицировала дверные ручки, краны и сливные бачки, оцепила спальню мальчиков скотчем и теперь отказывается есть за общим столом. Она не настроена слушать мать, которая объясняет, что так вирус не остановить, и Айлиш мысленно представляет, как вирус проникает в клетку носителя и размножается, бесшумная фабрика, невидимый враг, проникающий внутрь при вдохе. На следующее утро Молли и Марк заболевают, вслед за ними и Ларри, Айлиш радуется, что все дома, и даже Ларри, кажется, снова стал самим собой, смеется над тем, что у нее с малышом иммунитет, подтрунивает над Марком, который входит в гостиную нечесаный, уткнувшись носом в бумажный платок. Посмотри на себя, встреть я тебя на улице, ни за что бы не узнал. Марк спрашивает, никто, кроме папы, больше не будет кофе? Они собираются посмотреть фильм, Марк возвращается с напитками, она разглядывает его долговязое крепкое тело, ему почти семнадцать, а ростом уже догнал отца. Двигайся ко мне, говорит Марк, усаживаясь рядом и кладя руку ей на плечо, и она не может вспомнить, когда в последний раз они вот так собирались дома все вместе: Молли свернулась калачиком сбоку, Бейли в кресле-груше ест ложкой мороженое, Ларри сидит перед телевизором, Бен спит у нее на коленях. Да ладно вам, говорит Марк, сколько можно смотреть эту сентиментальную чушь? А мне нравится, возражает Бейли, и мне, и мне, соглашается Молли, это так мило, напомни, мам, как вы встретились с папой? Ларри смеется, Марк стонет, сколько можно, ты забыла, что наш папа — великий романтик и ему пришлось месяцами гоняться за мамой с сачком? Неправда, говорит Айлиш, улыбаясь Ларри. Не совсем правда, поправляет Ларри, разумеется, я романтик, этого у меня не отнять, но я использовал мешок из-под картошки. Когда Бен просыпается у нее на коленях, Айлиш всматривается в него, пытаясь разглядеть мужчину, которым он когда-нибудь станет, хотя и Марк, и Бейли успели доказать ошибочность утверждения, что от осинки не родятся апельсинки, так что Бен непременно будет сам себе голова. И все же она ищет в Бене сходство с Ларри, надеясь, что он будет похож на отца, зная, что все мальчишки вырастают и убегают из дома, чтобы разрушить этот мир, притворяясь, будто хотят создать его, и что так устроено природой.

Малыш просыпается с криком, словно пробуждение потрясло его, и Айлиш всплывает на поверхность сна, пока сон не разбивается о темноту спальни. Она шарит ногой по половине кровати, на которой спит Ларри, но кровать холодна. Поднимает ребенка из кроватки, прикладывает к груди, маленький ротик жадно глотает, маленькая ручка теребит ее плоть. Она протягивает Бену палец, и он вцепляется в него с такой слабенькой мощью, что Айлиш начинает понимать этот врожденный ужас, ребенок цепляется за ее палец, словно от этого зависит его существование, словно только мать привязывает его к жизни. Птичий щебет прогоняет тишину, когда она одевается и спускается по лестнице с Беном на руках. Внизу Ларри сидит в темноте, лицо освещено экраном ноутбука. Он не слышит ее приближения, поэтому Айлиш разглядывает его, не таясь, — печальное усталое лицо, немигающая сосредоточенность. Она тянется к выключателю, он поднимает глаза, вздыхает, затем улыбается, жестом просит передать ребенка ему, ставит Бена к себе на колени, позволяя малышу почувствовать свой вес. Он проспал всю ночь? Не хотел его будить, почему ты так рано встала? Могу спросить то же самое, Ларри, ты выглядишь так, словно совсем не ложился. Ларри подносит Бена к своему носу. Только посмотри на себя, малыш, только недавно ты застал нас врасплох, а скоро тебя уже отнимут от груди. Скрестив руки, она стоит перед кофеваркой, затем разворачивается и всматривается в лицо Ларри — напряженно, будто в лицо чужака, красные от недосыпания глаза, всклокоченные волосы, видавший виды жилет в елочку поверх шерстяного свитера, какое-то мгновение она сравнивает себя с ним, он состарился быстрее, это правда, борода уже наполовину седая. Внезапно она осознает, что не может вспомнить, как Ларри выглядел раньше, клетки обновляются и быстро, и медленно, начинаете вы с одним телом, но со временем тело становится другим, Ларри тот же и одновременно другой, только глаза никогда не меняются. Айлиш забирает у него Бена и пристально смотрит на мужа. Еще не поздно, говорит она. Он поднимает глаза, начиная хмуриться. Не поздно что? В той игре, в которую вы играете с правительством, еще можно остановиться. Мгновение он молчит, затем вздыхает, закрывает ноутбук, убирает его в кожаный чехол и встает. Бога ради, Айлиш, колеса пришли в движение, от такого нельзя просто взять и отказаться, для профсоюза это станет позором, учителя начнут уходить от нас толпами, марш должен пройти. Да, Ларри, но Элисон О’Райли до сих пор не вышла на работу, спрашивается, почему? Муж говорит, у нее грипп. Что это за грипп такой, который длится три недели? Да, понимаю, это кажется немного странным, слушай, мне нужно выйти пораньше, у меня брифинг… она отворачивается, разглядывает мокрый сад в темноте, все затянуто влажным маревом, деревья съежились от холода. Не оборачиваясь, она ощущает противостояние его воли, их воли сцепились в молчаливом поединке, кружат, захват, расходятся, потирая синяки и ушибы. Ларри идет в гостиную, останавливается, прошлой ночью умерла мать Мэри О’Коннор, я получил сообщение незадолго до полуночи, ей было девяносто четыре, последняя из титанов, если и были когда-то титаны. Айлиш качает головой и усаживает Бена в креслице. В свое время она никому не давала спуску, когда похороны? В субботу утром, в церкви Трех святых покровителей. Она подходит к мужу, почему именно в субботу, сжимает его запястье. Ларри, Элисон О’Райли не больна, и тебе это известно. Айлиш, у тебя нет доказательств. С ГСНБ лучше не связываться, Ларри, если ты откроешь эту дверь, ты не будешь знать, что ждет по ту сторону. Послушай, Айлиш, тебе нужно успокоиться, ГСНБ — не Штази, они просто давят на нас, создают нам помехи, чтобы заставить отступиться, нас пятнадцать тысяч, правительство нервничает, но вот увидишь, остановить демократический марш протеста они не осмелятся. Теперь она достаточно близко, чтобы разглядеть пятна на радужке его глаз, приглушенные оттенки красного и янтарного, рисунок разный. Скажи мне, Ларри, где сейчас Джим Секстон? Он моргает, хмурится и отворачивается. Хватит, Айлиш… Ларри мотает головой, берет портфель, идет через гостиную, но до прихожей не доходит. Она слышит, как он неподвижно стоит, затем с долгим вздохом садится в кресло. На мгновение ее чувства переполняются, Айлиш снова выглядывает в окно, стволы отливают свинцом, как быстро рассветает, на листья падает серый свет, стрекочут сороки, различимые лишь силуэтами. Это острое покалывание в ладонях, когда она входит в гостиную и видит, как Ларри неподвижно сидит в кресле и словно разглядывает некую мысль. Он поднимает глаза, качает головой и говорит, может быть, ты и права, Айлиш, сейчас не время, продолжать сейчас — безумие, я позвоню им и скажу, что заболел. Она шагает к нему, чувствуя, что победила, глядя на него сверху вниз. Хочет заговорить, но тут внутри что-то высвобождается — сорока-обманщица взмывает в небо, — и она останавливается, качая головой. Нет, назад пути нет, дело больше не в тебе или во мне, ПНЕ, похоже, решили, что закон им не писан, все понимают, что их чрезвычайные полномочия — просто захват власти, кто отстоит наши конституционные права, если не учителя? Она наблюдает, как Ларри сидит перед ней, широкий в кости, мальчик, наделенный разумом взрослого, и внезапно он встает, принимая прежний непреклонный вид. Ладно, любимая, пойдем месить грязь, после демонстрации посижу с нашими в пабе, но пить не стану, мне еще забирать Молли с тренировки. Она прислоняется к двери, наблюдая, как он надевает зеленые туристские ботинки. Пытается натянуть плащ поверх пиджака, но рукав вывернут наизнанку, мгновение Ларри сражается с рукавом, застревая на пороге, и Айлиш думает про себя, а ведь он все еще не уверен, Ларри поднимает глаза и встречается с ней взглядом. Иди, говорит она, иди, что с тобой делать.