Быстрый холодный душ, неизвестно, через сколько дней снова удастся помыться, она велит Молли спускаться, запирает дверь, стиснув зубы, стоит перед холодной струей, становится под воду. Словно во сне, волосы остаются в руках, скользят по ногам, будто некое черное водяное растение, и, выйдя из душа, она выуживает их и смывает в унитаз. Внезапный быстрый обмен пушечными выстрелами, она подходит к окну, пытаясь выглянуть наружу, невозможно понять, далеко или близко, теплая голубизна неба над деревьями, сколько дней прошло с тех пор, как Молли завязала последнюю ленточку, должно быть недели две. Она ловит себя на том, что стоит перед Молли, уперев руки в боки. Я просила тебя спуститься, говорит она. Молли странно смотрит на нее и начинает орать, мы все умрем, мы все умрем. Айлиш выдергивает ее из постели, говоря, что с нее хватит, тащит Молли в ванную, включает душ, раздевает дочь и ставит под холодную воду, худенькое белое тело не сопротивляется, Молли лишь поднимает руку, прикрывая грудь. Ты не умрешь, я просто хочу, чтобы ты спустилась вниз, бои не дойдут до нашего дома. Айлиш заходит в душ, начинает торопливо обтирать Молли мочалкой, опускается на колени, чтобы вымыть дочери ноги, Молли дрожит, джинсы на коленях и рукава Айлиш промокли насквозь. Ты должна немедленно это прекратить, кого встретит твой отец, когда вернется, дочь, которую помнит, или чужого призрака? Она поднимает глаза и видит рассеянную улыбку дочери. Но папа не вернется, он не вернется, потому что он умер, разве ты не знала, разве они тебе не сказали, странно. Рука замирает, дыхание перехватывает, мочалка выпадает из рук, Айлиш медленно поднимается. Двумя пальцами она берет Молли за подбородок, приподнимая лицо, чтобы лучше видеть глаза, которые косят, избегая ее взгляда. Никогда больше так не говори, даже думать не смей, твой отец не умер, никто никогда такого не говорил, не знаю, кого ты наслушалась, но это неправда, правды не знает никто, ни ты, ни другие, ее просто неоткуда узнать. Все, что таилось внутри ее тела, что было заперто в сердце, выходит наружу через рыдания, руки дочери молотят по воздуху, Айлиш прижимает Молли к себе, шепчет на ухо, гладит по затылку. Мы в тоннеле, пути назад нет, нам придется идти, идти долго, чтобы выйти на свет с другой стороны. Она намыливает волосы Молли, мягко массирует голову, пальцами ощущая, что творится у дочери в голове, ее мысли о жизни, разум был так переполнен этим миром, но мир ушел, пролился слезами из глаз. Она вытирает Молли желтым полотенцем, затем оборачивает полотенце вокруг дочери и усаживает ее на стул. Помнишь, как ты раньше говорила про хоккей, что не бывает проигрыша, ты либо учишься, либо выигрываешь, так вот сейчас мы учимся, и мне очень нужно, чтобы ты ко мне вернулась, я никогда еще так сильно в тебе не нуждалась. Молли поднимает лицо, пустое, беззащитное, боль ушла, и в необитаемом теле остался только взгляд, только шепот. Но если он не умер, откуда это чувство, почему я чувствую это в груди весь день, и когда сплю, и когда просыпаюсь среди ночи, словно что-то внутри меня умирает, и мне страшно, что это папа, который живет в моем сердце, и больше всего на свете я боюсь, что это чувство умрет навсегда, и я так сильно хочу сохранить папу в сердце, но не знаю как. Айлиш хочет взять Молли за руки, но та отстраняется. Прошлой ночью мне приснилось, что он вернулся, было девять вечера, он просто вошел в дверь, скинул ботинки, надел тапочки, оказывается, все это время он провел на работе, просто не мог найти телефон, все оказалось так просто, он поужинал, сел на диван рядом со мной, обнял меня, и тут я проснулась. Айлиш гладит Молли по руке, смотрит в ее широко распахнутые глаза, пораженная тяжестью, которая лежит на сердце у дочери, видит, как ее сердечко трепещет в глубине горла. Твой отец всегда рядом с тобой, даже если его нет, в этом смысл твоего сна, он пришел к тебе, чтобы напомнить, что он всегда рядом, потому что живет в твоем сердце, и сейчас он здесь, обнимает тебя и всегда будет здесь, потому что любовь, которую мы получаем в детстве, остается с нами навсегда, а твой отец любит тебя так сильно, что его любовь нельзя ни отнять, ни стереть, пожалуйста, не требуй объяснений, ты просто должна верить, что это правда, потому что это она и есть, таков закон человеческого сердца.

Она выныривает из сна во тьму гостиной, не уверенная, что спала. На телефоне двадцать минут второго, Молли прижимается к ней сбоку, Бейли спит на матрасе рядом, детская кроватка придвинута к стене. Обстрелы продолжались столько дней подряд, что теперь, ночью, когда они прекратились, тело отказывается верить тишине, нервные окончания покалывает, стучит где-то в черепе. Она переворачивается к Молли, вдыхая аромат жасмина, исходящий от ее волос, чувствуя по дыханию дочери, что ее разум успокоился, протянуть руку, выдернуть ужас с корнем, а после приласкать, возвращая разуму прежнюю форму. Что-то всплывает из тьмы сознания, она замирает, отворачивается от Молли, встает и идет на кухню. На небе астрономические сумерки, она наблюдает за деревьями, чьи корни глубоко ушли в землю, думая, что когда-нибудь все наладится и снова будут слышны высокие радостные голоса, шорох ног, ищущих тапочки, шелест велосипедных колес во дворе. Она наблюдает, как вспышка пронзает небо, словно биолюминесцентная рыба рассеянно проплывает в океанской глубине, и снова сталкивается с мыслью, которую оставила в соседней комнате, но мысль последовала за ней на кухню и сейчас стоит перед ней, но Айлиш не хочет к ней прислушиваться, настойчивая мысль, что ее сын помогает разрушать их жизнь и что он не вернется, пока все вокруг не будет разрушено. Она просыпается посреди канонады, ребенок стоит в кроватке и зовет маму, она берет его на руки, шикает, укачивает, непроизвольно сжимая лопатки, когда взрыв раздается поблизости, дети спят посреди этого грохота, словно опоенные. Рассвет проникает в дом через кухонное окно, освещая детей, спящих на полу, там, где раньше был журнальный столик, теперь он придвинут к стене, и поверх учебников стоят тарелки и чашки от вчерашнего ужина. Слышно, как в наступившем затишье перекликаются мужские голоса, и на миг она воображает, что это разжиревшие мужчины воскресным утром играют в футбол, требуя передачу, но вступает другой голос, и у нее перехватывает дыхание, пока она слушает монотонное бормотание офицера правительственных войск, говорящего в мегафон. Его слышит вся округа, с таким же успехом он мог бы вещать в супермаркете, объявляя о снижении цен на мясо. Мы ищем вас, и когда найдем — установим ваши личности, а установив личности, доберемся и до ваших семей. Разрывается снаряд, морща землю, и голос пропадает. Она приказывает себе вдохнуть, ложится рядом с Бейли и пытается уснуть, но получается плохо, затем, вероятно, проваливается в дрему, потому что, открыв глаза, видит, что Бейли нет в гостиной, нет его и на кухне, он поднялся наверх и заперся в ванной. Спускайся немедленно, кричит она, сколько раз тебе говорить, чтобы ты не поднимался наверх? С Беном на руках она идет за Бейли, колотит в дверь, открывай немедленно. Слышит, как он пытается спустить воду в унитазе, Бейли отпирает дверь и встречает ее смущенным взглядом, затем указывает на бачок. Не смывается, говорит он, и в кране тоже нет холодной воды. Она смотрит на раковину, словно не верит. Сколько раз тебе говорить, чтобы ты не поднимался наверх, если приспичит, на кухне стоит ведро. Бейли хмуро отворачивается от нее, словно она в чем-то перед ним провинилась. Незачем так орать, говорит он, я забыл, лучше в крапиву срать садиться, чем на чертовой кухне. Она смотрит, как он спускается по лестнице, ведя рукой по перилам, проверяет кран в раковине, на кухне воды тоже нет, она запаслась водой в пластиковых бутылях, но надолго ее не хватит. Они поджаривают хлеб на газовом камине в гостиной и смотрят мультики на ноутбуке. Бейли разглядывает остывший тост, который не съела Молли, тянется к нему, и тост исчезает в мгновение ока. Айлиш слушает репортаж по радио, правительственные войска отступают, говорит она, повстанцы продвинулись с южных окраин до самого канала. В полдень Бейли осторожно прикасается пальцем к ее запястью. Ты слышишь, похоже, стрельба стихла. Они едят холодный обед из тунца, оливкового масла и хлеба, не веря тишине, которая продолжается и после полудня, тишина уплотняется, становится тревожно, тишина набирает силу, это тишина перед возобновлением стрельбы, тишина перед тем, как волк, до времени затаившийся, постучит в домик с соломенной крышей. Она велит детям помолчать, прислушиваясь к шуму двигателя на улице, слышны мужские голоса, она откидывает матрас, но из окна ничего не видать, а наверх подниматься не хочется, воздух дрожит, когда она выглядывает из-за шторы в своей спальне и видит двух небритых мужчин рядом с грузовым пикапом «ниссан», который стоит у контрольно-пропускного пункта. Мужчина в импровизированном боевом снаряжении, коричневых беговых кроссовках и с штурмовой винтовкой на груди, кажется, пытается поймать сигнал телефона, другой в футболке, джинсах и с винтовкой на плече поднимает бейсболку, чтобы почесать затылок. Навострив уши, джек-рассел-терьер наблюдает из окна через дорогу, как на улице появляются четверо вооруженных мужчин с покрытыми пылью и грязью лицами в пестрой смеси гражданской одежды и армейской формы. Они начинают разбирать контрольно-пропускной пункт, оттаскивая мешки с песком к обочине и складывая их штабелями, беззубый бывший торчок снова здесь, предлагает сигареты и помощь в разборке блокпоста, который помогал возводить. Значит, свобода, думает она, но сердце не может освободиться, наблюдая за повстанцами, она не чувствует радости, скорее облегчение, и даже не облегчение, а глубочайший страх, холод, который пронизывает насквозь, мысль, которая окружает все остальные мысли: что, если ее муж и сын не вернутся? Наблюдая за этими мужчинами, как они закуривают и пытаются поймать сигнал, она испытывает отвращение, видя не людей, но тени, бравирующие днем, рожденным из тьмы, смертью положившие смерти конец. Как быстро пропали флаги с окон, не осталось ни одного. Спустя полчаса солдаты уходят, дорога свободна, и люди высыпают из домов. Джерри Бреннан подметает двор, огромный лысеющий мужчина в ярко-розовой футболке стоит рядом с пуделем, задравшим на дерево лапу. Я хочу наружу, говорит Бейли, заметив идущего по улице подростка, хочу выйти и купить мороженого.