Впрочем, ничего удивительного, изображать мишень для арбалетных болтов несколько утомительно. Хотелось бы верить, что не зря.

Сунул руку в переметную суму, вытащил флягу с арманьяком, сделал несколько глубоких глотков, а потом протянул ее Уильяму.

— Промочи глотку, братец.

Шотландец неловко покачивался в седле с опущенной головой и молчал.

— Братец? Клаус, Луиджи, живо его с седла!

— Нет!!! — вдруг встрепенулся Логан. — Нет, сир. Не надо. Пусть не думают, что могут свалить настоящего скотта жалкой палочкой…

— Тьфу ты, напугал. Сильно зацепило?

— Сдюжу… — наигранно весело ответил шотландец. А потом, помолчав немного, поинтересовался: — А правда красиво вышло, сир?

— Очень красиво. Я горжусь тобой, братец!

— Правда? Гордитесь?

— Чистая правда. Братец… Не спите, поддерживайте его в седле…

Как позже выяснилось, Логану болт попал между сочленением наплечника и кирасы, пробил кольчугу и разорвал мышцы на плече. Но скотт не дал себя перевязать, стойко доехал до лагеря и только там соскользнул с седла на руки латников.

Убедившись, что шотландцем занялся лекарь, я прямым ходом направился в шатер Франциска.

Феб поднял взгляд от расстеленной на столе карты и коротко приказал:

— Оставьте нас.

Я проводил взглядом придворных, спешно покидающих шатер, и на все еще подрагивающих ногах подошел к накрытому закусочному столику.

— Что-то ты бледноват, Жан Жаныч. — Феб сочувствующе покачал головой. — Струхнул?

— А сам как думаешь? Конечно, струхнул. Тут не только побледнеешь, но и поседеешь… — Я плеснул в кубок вина и осушил его одним глотком.

— Верю. Мои лизоблюды даже ставки наперебой делали, пристрелят тебя или нет.

— Надеюсь, ты на меня поставил?

Феб удивленно вздернул бровь:

— А на кого еще? Полтора десятка дукатов поднял. Но не суть. Как все прошло?

— Терпимо. Не пристрелили — и то хлеб. Правда, братцу Туку шкурку все-таки подпортили.

Феб усмехнулся.

— Шальной ты, Жан Жаныч. Видел, что местные пошли на разговор.

— Пошли.

— Результат?

— Не знаю… — честно признался я. — Я сделал все, что мог. Но, думаю, шансы есть.

— У нас нет времени, — жестко сказал король Наварры. — Армия Паука уже на подходе к Лектуру.

— Я дал им время до утра. В любом случае начать штурм раньше у нас не получится. Теперь только ждать.

— Только ждать, — согласился Феб. — Как только закончат апроши, потянут артиллерию на позиции. А ты пока отдохни. Справимся без тебя.

— Попробую… — Я кивнул Франциску и отправился в свой шатер. Позволил оруженосцам снять доспех, а потом завалился на походную койку. Спать совершенно не хотел, но неожиданно быстро провалился в сон. И проснулся только от взволнованного голоса Клауса:

— Сир, проснитесь, сир!!!

— Какого черта? — Я открыл глаза и недовольно поморщился. Сон ничего, кроме головной боли, не принес.

— Сир! — На лице Клауса расплылась широкая улыбка. — Сир, хорошая новость!

— Не скалься, вышибу зубы! Что там?

— Из Оша прибыла делегация! — поспешно выпалил эскудеро. — Вести переговоры о сдаче города!

— Тысяча распутных монашек! И какого черта молчал? — Я пулей соскочил с койки. — Облачаться в доспех, живо!

Перед шатром Франциска уже стояла группа дворян. Смуглые надменные лица. Зло зыркают на окруживших их латников. Молодые и пожилые, почти все — в устаревших, не раз чиненных доспехах, при мечах, с поднятыми забралами. Гасконцы. Бедные, но дерзкие.

Завыли фанфары. Из шатра появился Феб. Провел по делегации взглядом как по пустому месту, помедлил немного, а потом небрежно бросил:

— Я пришел сюда не как враг, а как друг. Но не ваш. И только от вас зависит, стану я им для вас или нет. А пока, — показал он на меня взглядом, — у вас есть свой сеньор. Его и молите о прощении.

После чего спокойно развернулся и скрылся в шатре.

Я занял его место. Взгляды дворян скрестились на мне как клинки мечей. И я бы не сказал, что все они были благожелательные. Повисла тяжелая пауза, прервавшаяся холодным лязгом. Брякнув доспехами, опустился на колено Саллюстий де Монталкж. Следующим стал Анри де Рокелор.

А следом по очереди преклонили колени остальные.

«Да уж… — усмехнулся я, смотря на злые недовольные рожи некоторых дворян. — Тут работы — непочатый край. Но вами я займусь потом. А пока…»

— Я, граф божьей милостью Жан Шестой д’Арманьяк, де Фезансак и де Роде, простираю над вами, дети мои, свою милосердную длань, прощаю все ваши прежние заблуждения и принимаю вас на службу дому Арманьяк во имя бога, матери нашей католической церкви и наказания еретика Луи Паука. Во имя нашей общей родины — Гаскони.

Недовольных среди гасконских дворян хватало, но от оммажа мне никто не отказался.

Сенешаля Оша вместе с его приспешниками, пытавшимися помешать сдаче города, повесили на площади при полном стечении народа.

Я толкнул проникновенную пылкую речь, после чего махом отменил кучу лишних налогов, существовавших чуть ли не со времен Салической правды, чем поверг население в буйный благоговейный восторг. Город даже выделил мне сотню пикинеров и еще столько же горожан с шанцевым инструментом для использования в инженерных целях.

После того как вопрос с Ошем был окончательно решен, настало время сосредоточиться на Пауке. По линии ордена францисканцев Фебу поступили подробные разведданные о армии франков. И эти сведения оказались не особо утешительными. Французы превосходили нас по численности по меньшей мере в полтора раза. Навстречу шли не менее двадцати пяти тысяч солдат при сорока бомбардах, из которых две с половиной тысячи составляли конные тяжеловооруженные жандармы. Саму армию возглавлял маршал Франции Филипп де Кревкер, а еще, по некоторым данным, среди франков находился сам Паук.

— Кто такой этот Филипп де Кревкер? — Феб озадаченно нахмурился. — Говорят, что он в свое время служил Карлу Смелому.

Я отхлебнул из бокала вина и кивнул.

— Служил.

— Знаком с ним?

— Не просто знаком. Как и я, он кавалер ордена Золотого Руна. Живое воплощение рыцарской доблести и чести. Был ближайшим соратником Карла. А еще он… — я запнулся, — …мой личный враг. Попадется на пути — убью без сожаления.

— Что случилось? — Франциск улыбнулся. — Зная тебя, думаю, бабу какую-нибудь не поделили?

— Между нами — ничего. Мы в свое время даже крепко дружили. Он предал Бургундский дом.

— При жизни герцога?

— Нет, при жизни служил без страха и упрека. Предал после смерти.

— Это как? — Франциск удивленно вздернул бровь.

— Все сложно… — нехотя ответил я. — Филипп со своими людьми прикрывал отход герцога в его последнем сражении при Нанси. Бился до последнего и попал в плен к лотарингцам в числе многих соратников Карла. А потом перешел на службу Пауку.

— То есть уже после смерти своего сюзерена? Так в чем предательство?

— Мы все перед той злосчастной битвой принесли обет Карлу Смелому служить Бургундскому дому в лице герцогини Мергерит и его дочери даже после его смерти. Большинство дворян, томившихся в плену, отринули предложение Паука именно по этой причине. А Филипп нарушил обет и согласился из-за шкурных интересов. Луи оставил за ним все его владения в Артуа и Пикардии и сделал маршалом Франции.

— Но ты тут при чем?

— При том. — Я криво усмехнулся. — Я здесь выжил только потому, что стал плотью от плоти этого времени. Принял правила игры от начала и до конца. Обет никто не отменял. В этой части я все еще служу Бургундии. А значит, Филипп рано или поздно умрет. Но это все лирика. Вернемся к насущным делам. Итак, Филипп де Кревкер, сеньор де Корд, пожалуй, один из самых талантливых военачальников покойного герцога Бургундии. Умный, расчетливый и хладнокровный, в свое время отлично провел битву при Мюнстере, в хорошем стиле взял Льеж. При Геннегате он командовал армией Паука и чуть не нахлобучил меня с Максимилианом, хотя Макс сам полководец не из худших. Еле выгребли, да и то, думаю, историки долго будут спорить над тем, кто на самом деле победил.