Бешеный стук сердца в груди заглушал слова. Страшно было так, что даже челюсти сводило. Черт... в бою никогда так не боялся. Впрочем, как ни крути, там совсем другое дело...

Юсуф щелкнул пальцами и, что-то коротко сказал ввалившимся в комнатку надзирателям. Думал, что они сразу потащат в пытошную, но ошибся, те просто заволокли меня обратно в камеру, правда, перед расставанием, не забыли пригладили плетками. Но без фанатизма. Так, в двух местах кожу просекли и все.

- Я вам эти нагайки в жопу засуну, псы шелудивые!!! – заорал я им в спину, за что удосужился еще несколько пинков.

Но, как ни странно, на этом все закончилось.

- Мать вашу... – ругнулся я по инерции и осмотрелся.

Камера низенькая, в рост не встанешь, со стороны коридора сплошная, кованная из толстых железных прутьев, решетка. Напротив, еще камеры, идут рядком, но есть там кто или нет – рассмотреть невозможно – все скрывает полумрак. Хотя кто-то едва слышно стонет – значит есть.

Неожиданно послышались приближающиеся медленные шаркающие шаги и скрип. Через несколько минут, с обратной стороны решетки, появился высокий, заросший до глаз сбившейся в колтуны бородой, сильно сгорбленный старик, в грязном рубище. Он едва шел, подволакивая странно полусогнутые ноги и с трудом тянул за собой тележку с отвратительно смердевшей гнилью бочкой.

Остановившись напротив, он плеснул черпаком в глиняный черепок бурого варева и с трудом согнувшись, толкнул его по полу между прутьями решетки в камеру. Потом точно так же просунул вторую плошку.

- Как тебя зовут, старик? – тихо спросил я. – Ты русич?

Тот сильно вздрогнул, словно его перетянули плетью, быстро опустил голову и не ответив, потащил тележку дальше.

- Не бойся, скажи! – прошептал я ему вслед, но ответа так и не дождался.

И едва не прикусил себе язык от испуга, когда услышал за спиной хриплый надтреснутый голос. Голос доносился из скрытого мраком угла, причем, говорили на русском языке.

- Русич он, из Твери. Осипом кличут... – прохрипел неизвестный. – Но сам не ответит тебе, боярин...

- Почему? – я всмотрелся и наконец разглядел у дальней стены, что-то напоминающее кучу тряпья.

- Язык... ему урезали уже давно... – голос прервался надрывным кашлем, – ... и не старик он, едва три десятка годков минуло... а ходит так, потому что поджилки подсекли, дабы не сбежал...

- Твою мать... – не сдержавшись выругался я. Седой выглядел, как древний старец. Это сколько же надо перенести, чтобы так постареть? Будь моя воля, я бы в городе всех подчистую вырезал за такие измывательства. Но ничего, может и будет...

- Вот так-то, боярин... – куча тряпья зашевелилась и из угла выполз страшно худой, покрытый сплошной коркой грязи, голый человек. Он полз только на руках, ноги безвольно тащились за ним по полу. Добравшись до миски, он прямо руками стал запихивать себе в рот бурую кашицу.

- А ты кто? – подождав, пока он закончит есть, поинтересовался я.

- Я – Лука... – коротко ответил калека, потом показал на вторую миску и вопросительно посмотрел на меня.

- Ешь...

Несколько минут в камере было слышно только жадное, перемежающееся кашлем чавканье. Покончив с едой, Лука на некоторое время замолчал, а потом опять заговорил:

- Лука я, вятский. Уже почитай год в полоне.

- Что с ногами?

- Дык, хребет перебили... – обыденно объяснил калека. – После того, как бежал... в третий раз...

- А после первого и второго? – машинально поинтересовался я.

- По первому разу шкуру со спины и задницы спустили. А по второму, – Лука откинул слипшиеся пряди волос повернул голову боком ко мне. – Ухи обрезали. Вот так-то боярин...

- С чего взял, что я боярин?

- По голосу узнал... – язвительно хмыкнул Лука. – Да полотно на подштанниках дорогое, тонкое, да борода стриженная, да патлы длинные. Я приметливый...

- Не боярин, сотник я.

- А мне все одно... – безразлично ответил калека.

- Меня в бою в полон взяли. А ты чего здесь сидишь?

- Дык, жду, когда на кол за побег посадют, али зверью прилюдно скормят, – Лука криво усмехнулся. – Тока все не садють и не садють. Видать, не до меня им. Чуял, татарва болтала, хана наши разбили, а теперича к граду приступают?

- Приступают.

- Ну и как, скоро возьмут?

- Не скоро, – честно ответил я. – Если возьмут вообще.

- Плохо, – Лука немного помолчал, а потом спросил у меня. – А ты, сотник, чего собрался делать?

- Плясать... – зло буркнул я в ответ.

- Не злись, сотник... – примирительно прохрипел Лука. – Можить за выкуп договорился, али как?

- Али как. Скажи лучше, где мы? Ну... что рядом, сколько татарвы, все что знаешь...

- Бежать никак собрался? – хмыкнул калека. – Ишь, какой скорый...

- Какой есть.

По коридору прошелся один из надзирателей, пришлось замолчать. Лука заговорил первым.

- Руки ноги у тебя целые, сотник?

- Вроде целые... – я попытался встать, опираясь руками об стену и встал, правда пришлось стиснуть зубы, чтобы не заорать. Дико болели все мышцы и подранная кожа на боку, но кости, к счастью, остались целые.

«Если слегка размяться... – довольно подумал я. – То не все так плохо. Через не могу, должно получиться. Вот только что?..»

- Целые, хвала господу нашему, – удовлетворенно прошептал Лука. – А духу хватит?

- Чего-чего, а духа точно хватит... – ответил я, все еще не понимая, к чему клонит калека. Ну ладно, расскажет он мне, что, где и сколько. А дальше? Надзирателей куча, и я не птичка, чтобы через решетку пролететь. Гвоздь бы какой завалященький, да где его возьмешь. Да и с гвоздем... Кандалы не на замках, заклепаны, далеко в них не убежишь...»

Калека пристально посмотрел мне в глаза, помолчал, а потом решительно сказал:

- Раз так, значитца, сотник, тогда слушай меня. Я здеся все знаю, тока мне уже без пользы...

- Да, без пользы... – повторил Лука, ненадолго замолчал и продолжил: – Темница под землей, неподалеку от одной из башен. Ход в нее отсюда заложили, но есть другой, во второе узилище. Оно тоже подземное, рядом здесь. Узников оттуда недавно перевели в главную темницу, она под ханским дворцом, а вместо них туда недавно перетаскали разный припас воинский, ибо то место, где его раньше хранили, стало подтапливать.

Я моментально насторожился.

- Откуда знаешь?

- Не перебивай, сотник! – строго оборвал Лука. – Я все знаю, долго сижу, все слышу и примечаю...

Он недоговорил и снова зашелся в грудном, глухом кашле. Откашлявшись, калека отхлебнул воды из черепка, долго отплевывался и только потом снова заговорил.

- Для себя примечал, сотник, но вишь, как вышло, не судьба теперь...

- Ладно, верю. Что еще?

- Опять спешишь... Кхе-кхе... твою же мать... так вот, уже из него есть выход прямо в башню. А дале, как уже получится. Можно в ров сигануть, он с водой, али что еще... но сам понимаешь, тудой еще добраться надо...

- Понимаю. Продолжай.

- Тутой раньше тюремщиков поболе было... – начал Лука, – но как наши начали приступать, оных на стены забрали, оставили только четверых, они друг друга по двое сменяют. Сейчас Мустафа и Фарид, скоро придут Али и Ибрагим. Али, тот добрый, иногда даже кости за собой догрызть отдает, не бьет почти. Он как приходит, сразу дрыхнуть заваливается. А вот Ибрагимка, сволота... – калека зло сплюнул. – Первым делом узников сечь починает. Пока не перепорет всех, не угомонится. Смекаешь? Ты еще сильный, как зайдет...

Я молча показал ему свои кандалы. Сильный то сильный, но голыми руками в этих железяках, справится с вооруженным здоровым мужиком будет трудновато. Особенно без шума. Твою мать... в железе даже полного шага не сделаешь, семенить приходится. И на ручных кандалах цепь длиной всего сантиметров пятнадцать.

Лука пожал худыми плечами.

- Тама, в каморке, есть инструмент кузнеца. Сымешь, али цепи пересечешь. А до того... – калека уполз в угол и долго там шебаршился, а когда вернулся, протянул мне на ладони длинную деревянную щепку. – Вот, держи... на раз должно хватить... Дале разберешься...