— У тебя самая идеальная задница, которую видел в своей жизни.

Насытившаяся и сонная, с отяжелевшими конечностями и переполненным сердцем, я едва могу смеяться.

— Да? Она правда стоит того, чтобы ее увековечили в гипсе. Нет, что-то более долговечное. Отлита из бронзы.

Деклан тихо смеется:

— Когда-нибудь ты расскажешь мне, откуда у тебя такая уверенность в себе.

— У тебя тоже есть уверенность в себе.

— Она и в подметки не годится твоей.

— Как и твой IQ.

— Я пока спущу тебе это замечание, учитывая состояние твоей задницы, но я это тебе еще припомню.

Некоторое время мы молчим, пока он продолжает осторожно распределять лосьон по моей пульсирующей попке. Странно, что руки, привыкшие к такому грубому делу, как у него, могут быть такими нежными.

— Деклан?

— Да?

— Я не хочу, чтобы ты умирал.

Рука, поглаживающая мою ягодицу, замирает, затем Деклан скользит ею вниз к верхней части бедра и сжимает.

Он тихо говорит:

— Я не могу обещать тебе, что не умру.

— Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы завязать?

Деклан молчит так долго, что начинаю нервничать. Но я не сдвинусь ни на дюйм - просто жду, мое сердцебиение учащается.

— Человек не может бросить то, что делает его тем, кто он есть.

— Гангстер - это не тот, кто ты есть. Это то, что ты делаешь. Есть разница.

Наступает еще одна долгая пауза, на этот раз наполненная напряжением. Как будто Деклан борется сам с собой из-за того, что сказать. Когда он снова заговаривает, его голос такой тихий, что приходится напрячься, чтобы расслышать его.

— Скажи мне, что могу доверить тебе свою жизнь и делать это искренне, и я скажу тебе, думал ли я когда-нибудь о том, чтобы завязать с тем, что делаю. И что произойдет, если завяжу.

Я поворачиваюсь лицом к подушке и выдыхаю воздух, который задерживала.

— Скажи мне, что мне не придется выбирать между тобой и Нат, и я серьезно тебе все расскажу; можешь доверить мне свою жизнь.

— Ты бы выбрала не только ее. Это распространяется на все и всех.

Я шепчу:

— Знаю.

— Я бы никогда не попросил тебя сделать такой выбор, девочка. — Деклан делает паузу. — Но Нат могла бы.

— Ни за что, черт возьми, Нат бы этого не сделала.

— Ирландская мафия убила всю семью Казимира. Ты знала об этом?

Ошеломленная, я смотрю на него через плечо.

— Что?

Деклан кивает:

— Его родителей убили из-за неуплаты страхового взноса. Как и обеих его младших сестер, — говорит и отводит взгляд, понижая голос, — перед их смертью с ними проделали и другие вещи. Вещи похуже. Они прислали Казимиру фотографии.

Я думаю, что, возможно, меня сейчас стошнит.

— Ты знаешь тех, кто это сделал?

— Они мертвы. Казимир убил их всех.

— О боже.

— Это было очень давно. Я только-только вступил в их ряды. Я лично не был знаком с вовлеченными в это людьми, но для Казимира это не имеет никакого значения. Ирландцы убили его семью. Его ненависть к нам глубока.

— Но все вы, ребята, сотрудничаете друг с другом в бизнесе.

— Иногда. В других случаях мы убиваем друг друга. Если бы у него был шанс, он без колебаний убил бы меня.

Я переворачиваюсь на бок и приподнимаюсь на локте.

— И ты, не колеблясь, убил бы его. — Его лицо мрачнеет. Я расцениваю это как «да». — Ты не можешь причинить ему боль, Деклан.

Мгновение он смотрит на меня суровым взглядом, затем говорит:

— Малышка.

— Не говори так, будто я веду себя абсурдно. Ты же сам сказал, что пообещаешь мне все, что угодно.

— И ты - единственная, кто не сказала, что могу доверить тебе свою жизнь.

От гнева у меня краснеют щеки.

— Значит, это око за око?

— Нет, о доверии нельзя договориться.

Несмотря на то, что пытаюсь сохранять спокойствие, я начинаю переходить на крик.

— Натали - моя лучшая подруга. Она влюблена в него. Если с ним что-нибудь случится, это убьет ее.

Деклан выдыхает коротко и насмешливо.

— Значит, она подписалась не на те отношения. У него на спине столько же мишеней, сколько и у меня.

— У него могло бы быть на одну меньше.

— Ты понятия не имеешь, о чем просишь.

— Я точно знаю, о чем прошу, и ответ прост: «да» или «нет».

— Тогда мой ответ «нет».

Он холоден, непреклонен, и у меня перехватывает дыхание.

Изучая выражение моего лица ледяными глазами, Деклан говорит:

— Мы - враги. Мы - убийцы. Как ты думала, чем закончится эта история?

Горем, очевидно, для всех, кто в этом замешан.

Я переворачиваюсь, отодвигаясь от него, сворачиваясь в клубок от боли.

Через мгновение Деклан встает с кровати. Вскоре он возвращается с одеялом, которым накрывает меня, подоткнув его вокруг моего тела. Он наклоняется и целует меня в висок, затем идет в гардеробную. Когда возвращается, на нем джинсы, кожаная куртка и армейские ботинки, все черного цвета.

Деклан молча выходит из комнаты, выключая свет и тихо закрывая за собой дверь.

Я сухо говорю в пустой комнате:

— Вот тебе и объятия после секса.

Я переживаю момент отвращения к себе за то, что жажду объятий после секса, затем сбрасываю одеяло и встаю с кровати.

В этом доме нет автоматического включения освещения, как в том месте, но мне хватает света от сияющей луны, чтобы ориентироваться в комнате. Я нахожу выключатель на стене в хозяйском шкафу и включаю его.

Оглядываясь по сторонам, я громко смеюсь.

Я никогда раньше не видела шкафа с французскими дверцами, но в этом есть гарнитур, который выходит на балкон Джульетты. Над головой сверкает люстра из золота и хрусталя. Одна стена полностью до самого потолка уставлена освещенными полками с обувью и сумочками.

Предположительно, моими.

На другой стене под вешалками с рубашками с длинными рукавами, платьями, слаксами и пальто расположены выдвижные ящики с золотыми набалдашниками. Третья стена заполнена черными костюмами и белыми рубашками Деклана. Посреди всего этого стоит гигантский квадратный комод, отделанный кремовым мрамором, с витриной белых орхидей в стеклянных вазах, заполненных мхом.

Этот шкаф размером с розничный магазин одежды в торговом центре.

Я роюсь в ящиках, пока не нахожу прекрасный выбор нижнего белья La Perla в оборках на шелковой подкладке. Я замираю, уставившись на изысканную пару фиолетовых трусиков бразильского кроя из шелка и тюля.

Ценник все еще прикреплен. Трусики, одна из примерно пятидесяти пар в ящике, стоили двести сорок долларов.

Неудивительно, что Деклан высмеивал мой сберегательный счет.

Я срываю ценник, нахожу подходящий фиолетовый бюстгальтер и примеряю его перед зеркалом в полный рост.

Медленно поворачиваясь взад-вперед, любуясь отражением, понимаю, что никогда больше не смогу надеть свои хлопковые трусы - три пачки за тридцать баксов.

Я роюсь в других ящиках и нахожу пожизненный запас спортивок, а также джинсы, свитера, футболки и все остальное. Я надеваю джинсы от Dolce&Gabbana за одну тысячу триста долларов и черный кашемировый свитер, такой мягкий, что я чуть не плачу, и все это время пытаюсь не злиться на Деклана.

Когда я открываю один из верхних ящиков большого центрального островка, я резко останавливаюсь, втягивая воздух.

Очевидно, его поход по магазинам также включал остановку у Tiffany’s.

Я закрываю ящик, жду, пока ослепительный блеск бриллиантов исчезнет из поля зрения, затем оставляю шкаф и его соблазны позади. Я босиком направляюсь на кухню.

Деклана там нет. Его нет ни в гостиной, ни в медиа-зале. Мне требуется двадцать минут, чтобы обойти весь дом, пока, наконец, я не решаю, что в доме одна.

Если не считать темных фигур, движущихся по периметру двора. Те, что с большими винтовками наперевес.

Я приоткрываю стеклянную дверь в закрытую комнату для завтраков рядом с кухней, и врывается соленый воздух. Холодный морской бриз шевелит волосы. Я высовываю голову и зову: