И тут я вижу движение, и на глазах у всей компании, совета директоров и совета IllumaGen Ашер бьет Стива по лицу, отчего тот падает на пол.

Мудрость, сострадание и

мужество — это три уни-

универсально признанных моральных

качества человека.

Конфуций

Во всем зале царит жуткая тишина. Когда я смотрю на пол, то вижу Стива, распростертого на темных деревянных досках с закрытыми глазами.

Вот дерьмо.

Ашер вырубил его.

Когда мне, наконец, удается взглянуть на Ашера, его трясет. Не знаю, от ярости это или нет, но это поражает меня сильнее, чем встреча со Стивом.

Скрип стула — первый звук, нарушающий тишину, и все поворачиваются, чтобы посмотреть, как Рене поднимается со стула и направляется в мою сторону. Ашер тут же вступает в игру и пресекает его, прежде чем он достигнет меня, но Рене все равно удается наклониться глубоко вправо и ткнуть пальцем в мою сторону.

— Ты, — прорычал он. — Ты все испортила.

Я не знаю, почему он делает мне такой комплимент, но уверена, что его поведение крайне непрофессионально и публично, чтобы вся его компания видела.

Но, опять же, как и поведение Ашера.

О, Боже.

Голосование.

Я не верю, что Рене останется в «Блэк Энтерпрайз» после сегодняшнего вечера, но я также не знаю, останется ли Ашер. Он ударил парня на глазах у совета директоров своей компании, своих сотрудников и совета IllumaGen. Это не то, что должен делать генеральный директор, способный возглавить компанию стоимостью в миллиард долларов. Если бы все произошло иначе, это, несомненно, стало бы победой, которую искал Рене, — Ашер, ведущий себя агрессивно, подпитывающий слухи о мафии.

Но все произошло иначе.

Это произошло из-за меня.

И Ашер может пострадать за это.

Меня осеняет, какая это жертва. Возможно, ради Ашера я отбросила свое достоинство и столкнулась со своими демонами, но я не потеряла ничего, что не могла бы вернуть. С другой стороны, Ашер рисковал своей компанией ради меня. Компанией, которую он любит настолько, что попросил совершенно незнакомую женщину выйти за него замуж. Он поставил ее под угрозу ради меня.

Нельзя делать что-то настолько серьезное ради женщины, которая тебе нравится. Ты делаешь это ради женщины, которую любишь.

О, Боже мой.

Мне кажется, Ашер любит меня.

Моя рука инстинктивно тянется к его спине. Он все еще стоит передо мной, заслоняя меня от Рене, но в ответ на мое прикосновение он откидывается назад, вжимаясь в мою руку. Это движение настолько естественно, что я чувствую его внутри себя, как будто он — продолжение меня.

Положив руку ему на спину, я подхожу к нему сбоку, так что мы оказываемся рядом друг с другом.

Я смотрю Рене прямо в глаза, когда говорю:

— Я получу запретительный судебный приказ.

Я ничего не смыслю в юриспруденции, поэтому не знаю, есть ли у меня для этого юридические основания, но мне показалось, что это правильное решение. Как последний удар Рене перед всеми. А потом я беру Ашера за руку и ухожу, кивнув на прощание всем остальным за столом.

Я чувствую на себе тысячи взглядов, пока мы не выходим из комнаты. Как только мы оказываемся в коридоре, из ниоткуда появляются Ксавье и Доминик. Они провожают нас до машины, где мы с Ашером сидим в тишине, пока не возвращаемся в пентхаус.

Только когда мы остаемся одни в его комнате, Ашер, наконец, заговаривает.

— Почему он не в тюрьме?

— Никаких веских доказательств не было. Это было мое слово против его. Я попросила своего социального работника помочь мне уйти, и она помогла.

— Я позабочусь о Стиве.

— Хорошо.

Мне уже все равно. Я поднялась над болью и неуверенностью, которые причинил Стив, и наконец-то чувствую, что отпускаю это. Но будет приятно знать, что о Стиве позаботятся и он больше никому не сможет навредить.

— Юридически, — добавляю я на всякий случай.

Ашер сдерживает улыбку, целуя меня в лоб.

На мгновение мы замираем в тишине, прежде чем я говорю:

— Ты любишь меня.

Его глаза расширяются, но он не отрицает этого.

Тогда я спрашиваю:

— Почему?

Когда он садится на кровать и жестом приглашает меня присоединиться к нему, я так и делаю.

— Помнишь, как я отвез тебя домой в первый раз? — После того как я киваю, он продолжает: — Ты так боялась меня, но при этом умудрилась потребовать что-то взамен. Я не мог в это поверить.

— И ты любил меня тогда? — спрашиваю я с сомнением.

Он качает головой.

— Нет, но я совру, если скажу, что мне не понравилось то, что я увидел. После этого я стал уделять тебе больше внимания, замечая твои случайные приступы храбрости. Несмотря на свои страхи, а их у тебя немало, — я фыркнула, — ты способна преодолеть все. Я никогда раньше не видел такой настоящей храбрости.

— Не пойми меня неправильно. Я видел, как солдаты Романо идут в бой, зная, что они не хуже мертвецов, но эти люди не боятся. Им не нужно преодолевать свои страхи, чтобы выполнить работу. Но тебе приходится, и это прекрасно.

— И когда ты заступилась за меня, тебе даже не пришлось останавливаться и раздумывать. Ты просто действовала. В твоем инстинкте защитить меня было что-то настолько чистое, что я не мог не отдать тебе часть своего сердца в тот день. После этого я уже не мог оторваться от тебя. Я влюбился в твое сострадание, твою смелость, твою силу и…

Я прерываю его поцелуем, прижимаясь к его губам с удивительной настойчивостью. Когда я отстраняюсь и говорю:

— Я больше не хочу медлить, — я с тем же успехом могу сказать: — Я люблю тебя.

Потому что люблю.

Боже мой, правда люблю.

Ашер смотрит на меня так, будто собирается потребовать от меня всего. И прямо сейчас я готова сделать практически все, что он попросит, если это означает, что он толкнет меня на кровать и прижмется своими губами к моим. Прервет мой застой. Обнажиться передо мной.

— На колени, — говорит он, и от его требовательного голоса мои соски под рубашкой напрягаются.

— Хорошо, мистер Грей, — говорю я, дразня его, но все равно делаю это.

— Не надо. Я не пишу романтические романы, — отвечает он, и я понимаю, что сейчас меня будут трахать.

Грубо. Страстно. Жестоко.

Предупреждение звучит громко и четко, но я знаю, что лучше. Ашер, может, и не "пишет" романы, но он — роман.

Я подмигиваю ему, радуясь, что хоть на мгновение отодвинула стресс этого вечера на задний план, придав ему игривости.

— Но ты бы сделал это для меня.

Он не отрицает этого.

— Хорошо, что ты никогда не просишь. Для меня.

А потом он встает, и мое лицо оказывается на уровне его бедер, и обходит меня так, что оказывается лицом к моей спине. Я дрожу, когда он проводит одиноким пальцем от моего плеча до шеи и вниз по позвоночнику. Дойдя до молнии моего вечернего платья, он тянет ее вниз и спускает бретельки с моих плеч. Ткань соскальзывает с меня, собираясь вокруг коленей в красный круг, полностью обнажая меня перед ним.

Он благодарно стонет, когда видит, что на мне нет ни лифчика, ни трусиков. Звук доносится прямо до моего клитора, и я рывком подаюсь вперед, отчаянно хватаясь за пустой воздух. Он слегка хихикает над моим нетерпением и обходит меня, пока я не оказываюсь перед ним.

Я внимательно наблюдаю за тем, как он снимает пиджак со смокинга и начинает снимать пуговицы, при этом каждая пуговица обнажает гладкую, загорелую кожу. Когда он стаскивает рубашку с плеч, позволяя ей упасть на пол, я любуюсь твердыми плоскостями его груди и живота, отмечая легкую россыпь волос, которые спускаются за V-образный выступ бедер и попадают в брюки.

Не в силах остановиться, я тянусь вперед, чтобы снять с него брюки. Мои пальцы нащупывают его ремень, и я едва успеваю снять его в спешке. Не желая ждать, я стягиваю с него трусы-боксеры и штаны сразу, обнажая толстую, длинную эрекцию, от которой у меня замирает рот в предвкушении.