Я до сих пор не уверена, было ли это сделано специально.

Хуже всего то, что часть меня благодарна за то, что происходит только это. У меня есть — я смотрю на часы — еще 14 минут гарантированной безопасности, даже если мне придется терпеть его пальцы на моей груди. Я утешаюсь тем, что он не сможет причинить мне боль в комнате, полной свидетелей, но на самом деле я живу в долг.

Последний месяц жизни был щедрым подарком. Задним умом я это понимаю. Было бы глупо думать иначе. С семьей Романо не стоит шутить. Гораздо более великие люди, чем я, погибли, пытаясь это сделать.

Глупая, бессмысленная часть меня говорит мне забыть о том, кто такой Ашер. Признать и смириться с тем, что моя жизнь скоро закончится. Эта часть меня призывает меня просто насладиться прикосновением великолепного мужчины, пока это не случилось.

Даже если этот красавец в итоге станет моим убийцей.

Это та часть меня, которая не получала секса уже много лет. Годы. Это та часть меня, которая помнит, каково это — чувствовать его палец в себе, его язык на моем клиторе. Это также та часть меня, которая ответственна за мои затвердевшие соски, которые в настоящее время находятся острыми пиками под моим камзолом.

В этот момент доктор Ролланд решает надеть очки. Его глазам требуется мгновение, чтобы приспособиться, прежде чем они сфокусируются.

Точно.

На.

Мне.

А точнее, на моих сосках.

Он смотрит в тревоге в течение неловкого момента, прежде чем его глаза поднимаются к моему лицу. Его глаза не настороженные. Они просто ошеломлены. А потом он замечает руку, обхватывающую мои плечи, и следует за ней к ее владельцу. Я не удивляюсь, когда пульт в его руке тут же падает на пол.

Это ужасно. Со мной мафиози, играющий с моими сосками посреди урока, профессор, который только что уставился на эти соски и боится этого мафиози, и 299 взглядов на меня. 301, если считать взгляды доктора Ролланда и Ашера.

Я настороженно наблюдаю, как доктор Ролланд берет в руки пульт. Его руки трясутся, как и голос. Он что-то бессвязно рассказывает о том, что Гейзенберг якобы сказал на смертном одре, но его слова не имеют никакого смысла. Я чувствую напряжение в комнате, наполовину сочувствующее, наполовину предвкушающее. Многие студенты с нетерпением ждут, что же сделает доктор Ролланд.

Он берет в руки толстую пачку бумаг и просматривает их. Он все еще бормочет о Гейзенберге, и его руки все еще дрожат. Один лист бумаги выскальзывает из его пальцев и скользит по полу, приземляясь у моих ног.

Я смотрю на Ашера, ненавидя себя за то, что инстинктивно попросила разрешения поднять его. Он придает мне довольное выражение, которое сильно контрастирует с отстраненностью его глаз, и кивает. И тут, поскольку я явно идиотка и не хочу, чтобы он думал, что может меня контролировать, я высовываю язык. Это происходит быстро, всего лишь вспышка языка длится не более четверти секунды, но все же…

Я. Высунула. Язык.

Я двадцатилетняя женщина, и я только что высунула язык перед мафиози.

Конечно, высунула.

Я с досадой наклоняюсь вперед, чтобы взять лист. Не удержавшись, я опускаю взгляд на него. Это часть списка класса. Я думаю, что доктор Ролланд искал имя Ашера в списке. Он его не найдет, но я все равно передаю листок обратно доктору Ролланду.

Меня даже забавляет, когда доктор Ролланд, с потным лбом и красным от страха лицом, кивает головой на бумагу и продолжает лекцию. Он притворился, что Ашер зачислен в класс, вместо того чтобы выгнать его, — такова политика университета в отношении нарушителей лекций, что на самом деле удивительно распространено в Уилтоне. Доктор Ролланд — ужасный актер, и его реакция — лишнее напоминание о страхе, который Ашер вызывает у респектабельных людей из всех слоев общества.

Мое веселье по поводу плохого актерского мастерства доктора Ролланда исчезает, когда рука Ашера вновь обхватывает мои плечи — тяжелое напоминание о том, что должно произойти. Я замираю, когда люди вокруг нас начинают собирать свои вещи. Я бросаю взгляд на часы. Без десяти минут десять утра. Я слышу звон колокола смерти, который дразнит меня в моей собственной голове.

Я умру.

Я умру.

Я умру.

Мужество — это сопротивление

страху, овладение страхом,

а не его отсутствие.

Марк Твен

Когда все встают, девушки, заполнившие первый ряд, задерживаются, их взгляды перескакивают с Ашера на меня. Нелла даже остается сидеть рядом со мной, пока Ашер не встает, перекидывает мой рюкзак через свое широкое плечо и берет меня за руку. Когда мы встаем и уходим, более дюжины девушек следуют за нами, включая Неллу.

Никогда не думала, что буду благодарна за компанию Неллы, но это так. Это значит, что у меня есть свидетель. Но при звуках громкого хихиканья Ашер бросает грозный взгляд на девушек позади нас. Они мгновенно разбегаются, причем быстрее, чем я могла предположить на своих высоченных каблуках. Вот и мои свидетели.

Мы с Ашером выходим, рука об руку. Я думаю о том, что именно так и выглядят наши отношения: двое людей держатся за руки и идут с урока. Но мы даже не близки к тому, чтобы быть парой, и я изо всех сил стараюсь держать себя в руках, чтобы не выглядеть беспорядочно со стороны. Мне не нужно, чтобы Ашер знал, насколько я уязвима, и использовал это против меня.

К тому же я должна выглядеть нелепо в своей рубашке, которая практически является нижним бельем. Джинсы хотя бы прикрывают ноги. А Ашер, как бы он ни был великолепен, выглядит неуместно с опасным блеском в глазах и костюмом на заказ, который он носит как вторую кожу.

Итак, мы совсем не похожи на обычную пару.

Меня печалит осознание того, что у меня никогда не будет возможности испытать настоящие отношения. Мне нужно найти способ спасти себя. Я так много хочу сделать в своей жизни, чего никогда не испытывала и не испытаю, если умру сейчас. Я решаю, что тянуть время не стоит.

Я поворачиваюсь к Ашеру и говорю:

— Мне нужно успеть на еще одну лекцию.

Я ошеломлена, когда он кивает головой. Но он не отпускает мою руку. Вместо этого он наклоняет голову, как бы прося меня вести его за собой. Я вздыхаю, и мы направляемся в сторону зала Спраул, где проходит моя лекция по расширенному применению статистики в генетике. Этот класс меньше, в нем меньше десяти человек, и мне интересно, что произойдет, когда я войду в класс с Ашером рядом.

Пока мы шли, я обдумывала свои весьма ограниченные возможности. Я знаю, что Ашер в ближайшее время не спустит с меня глаз, поэтому, что бы я ни делала, мне придется делать это под его пристальным взглядом. Я не знаю никого настолько хорошо, чтобы скрывать, что я собираюсь быть убитой самым сексуальным мужчиной в мире.

К тому же, если я кому-то расскажу, есть большая вероятность, что мне не поверят или не смогут ничего сделать. И тогда я останусь в том же положении, только у Ашера будет еще больше причин ненавидеть меня. Я решаю следить за тем, чтобы не упустить ни одной возможности сбежать.

Отчасти я даже не думаю, что мне стоит пытаться сбежать. Похотливая Люси оживляется, и я усаживаю ее на место. У меня и так хватает забот, если не добавлять сюда озабоченную Люси.

Разумная Люси рассуждает, что нет ничего хуже того, что происходит сейчас. Если бы он хотел моей смерти, я бы уже была мертва. Я не могу от него спрятаться. Я не хочу бежать от него и уехать из Уилтона. Получение здесь диплома почти наверняка изменит мою жизнь к лучшему, и я ни за что не пожертвую этим.

В полицию я тоже не могу пойти. Я посмотрела достаточно фильмов и прочитала достаточно блогов фанатов Романо, чтобы понять, что у них наверняка много полицейских в штате. Я не буду знать, кому доверять. Обращаться к ним было бы рискованно. Кроме Эйми, у меня в жизни нет никого, кто бы посоветовал переспать с Ашером.

Внутри меня возбужденная Люси поднимает голову. Я мысленно заклеиваю ей рот скотчем и заставляю себя перестать думать об Ашере, пока возбужденная Люси не завладела моим мозгом и телом, и я не наделала глупостей. Например, попытаюсь наброситься на его кости.