Голубоглазый кивает охраннику, который снова закрывает дверь. Он поворачивается в мою сторону, и завороженное выражение одобрения на его лице посылает дрожь восторга по моему позвоночнику.

— Ты проверяла меня.

Я киваю.

— Да.

Он делает шаг ближе ко мне.

— А если бы я не прошел проверку?

Я продеваю палец в петлю его ремня и притягиваю его ближе.

— Вероятно, мы были бы в том же положении, только я бы лгала нам обоим, когда говорила бы, что не хочу этого.

Он упирается руками в стену по обе стороны от моей головы, заключая меня в клетку.

— А сейчас?

Пальцы моей левой руки касаются его лодыжки и медленно поднимаются вверх по ноге, пока не зацепляются за его талию. С ее помощью я толкаю его вперед, пока мы не оказываемся плотно прижатыми друг к другу.

— Мне не нужно лгать. Я хочу этого.

Не успеваю я моргнуть, как его губы оказываются на моих, его язык трахает мой рот так, как я надеюсь, он будет делать это с моим телом. Я с нетерпением отвечаю на его прикосновения, языком смакуя отчетливый вкус мяты и амаретто. Это грязный поцелуй, грубый, жестокий и грязный, наполненный зловещими обещаниями, которые я жду не дождусь, когда он выплеснет на мое жаждущее тело. Невероятно, как сильно я этого хочу, как сильно я жажду этого с тех пор, как мои глаза встретились с его глазами и увидели желание, таящееся в их глубине.

Его губы переходят на кожу под моим ухом, слегка посасывая ее, а затем он легонько прикусывает, посылая толчок боли прямо к жестким пикам моих сосков. Из моего рта вырывается звериный стон, когда его язык проводит по чувствительной коже, слизывая восхитительную боль. Его губы проходят по моему горлу и встречаются с его руками у моей груди.

Он сжимает сосок одной рукой, а его рот грубо посасывает другой бутон, пробивающийся сквозь тонкую ткань моего платья. Мои руки запутываются в его волосах, подталкивая его ниже, желая, чтобы он был рядом. Он позволяет мне, посмеиваясь над моим отсутствием терпения, а сам нарочито медленно проводит пальцами по внутренней поверхности моих бедер, дразняще прикасаясь к ним.

Я стону, беру ногу, которая обвивалась вокруг его талии, и закидываю ее ему на плечо. Это движение поднимает юбку моего платья выше, обнажая больше моей кожи для хрустящего осеннего воздуха. Он наклоняется вперед и утыкается носом в мою чувствительную плоть, погружая его в мою щель через хлопчатобумажную ткань нижнего белья.

Зацепившись пальцами за резинку трусиков, я сдвигаю их вниз, слишком жаждая контакта кожи с кожей, чтобы ждать. Вибрация его ответного рыка заставляет мои бедра податься вперед, заставляя наши губы столкнуться.

Я вскрикиваю от ощущения его языка, проводящего по моему бугорку. Он полностью берет одну из моих губ в рот, нежно посасывая, а затем отпускает ее. Подушечка его большого пальца касается моего клитора, распределяя по нему влагу из моего отверстия и потирая медленными кругами.

Когда его губы занимают место большого пальца на моем клиторе, я почти теряю сознание. Он проводит по нему языком, дразня меня медленными движениями. Я задыхаюсь, когда один из его пальцев входит в меня, с легкостью проникая в мое тело. Второй палец присоединяется к первому, и я оседлала их оба, смакуя ощущение его теплого рта на моем клиторе и его длинных пальцев в моем теле. С каждым движением его языка я чувствую, как подхожу к краю, все ближе и ближе к разрядке, в которой отчаянно нуждаюсь.

Вот оно. Этого момента я ждала годами. Конец моей засухи. Начало экстаза. Я так близка к тому, чтобы кончить. Я чувствую это по учащенному сердцебиению, по призрачному вкусу его языка в моем рту, его губ на моих губах, по скрежету моих ногтей о его шею.

Я громко стону, мой голос густой от удовольствия.

— Я близко. Я близко. Я так близко, — говорю я, задыхаясь между каждым вдохом.

Он резко отстраняется, и его тепло сменяется прохладой воздуха.

— Это может подождать? — спрашивает он, его тон резкий и требовательный.

— Ч-что? — спрашиваю я, пытаясь успокоиться сквозь плотную дымку вожделения.

Она не поддается навигации.

Он…?

Я смотрю на него снизу вверх, следя за его взглядом. Он все еще смотрит на мою обнаженную плоть внизу.

У меня отпадает челюсть.

Он только что спросил мое влагалище, может ли оно подождать? Чтобы кончить?

Потому что ответ — категорическое "нет". Оно уже два года ждет, чтобы кончить на чьей-то чужой руке.

Я тянусь вниз и натягиваю трусы с колен. Когда они как следует закрывают меня, я быстро прикрываюсь платьем, запоздало осознавая, насколько уродливо выглядит обнаженное хлопковое белье. С таким же успехом я могла бы надеть бабушкины трусики.

Воцаряется гробовая тишина, пока я жду, когда он перестанет пялиться на мою теперь уже прикрытую промежность. Когда я бросаю взгляд на его красивое лицо, то обнаруживаю, что он смотрит не на меня. Он смотрит в пространство — туда, где когда-то были мои уродливые трусики. Я осторожно отхожу в сторону, стараясь как можно больше отстраниться от него.

Может, он и самый сексуальный мужчина из всех, кого я когда-либо видела, но я не стану встречаться с сумасшедшим. Даже если он придет с ртом, способным на немыслимые удовольствия. Я бросаю взгляд на дверь, размышляя, смогу ли я быстро сбежать, чтобы он не заметил, что я ухожу.

— Отлично, — говорит он, и я понимаю, что он обращается не к моим девичьим кусочкам.

Он говорит в наушник. Он меньше, чем те, что носят охранники. В то время как их наушники более крупные и проводные, его — беспроводной и крошечный, полностью помещается в ухе и маскируется под цвет плоти.

Он встает, поправляет костюм и говорит:

— Буду через минуту.

С этими словами он трижды стучит в дверь и входит в клуб, как только она открывается, оставляя меня глазеть в одиночестве, моя засуха все еще в силе.

Никаких извинений.

Никаких прощаний.

Этот придурок даже не удостаивает меня взглядом.

Мужество — это постоянное

преодоление страха.

Эрнест Хемингуэй

Мне требуется несколько изнурительных минут, чтобы унять свой гнев.

Потому что, серьезно, кто так делает?

Он не мог дать мне еще тридцать секунд?

Я была так близка!

Я все еще злюсь, когда понимаю, как ужасно я выгляжу. Волосы торчат во все стороны, я раскраснелась с ног до головы, и от меня пахнет сексом, которого у меня почти не было. Мне нужно пойти в уборную и разобраться с этим, прежде чем я найду Эйми и сбегу из этого убогого места.

Одно я знаю точно: я больше никогда не пойду в «Бродягу».

Я могу встретить Голубоглазого в аду хоть через сто лет, и все равно это будет слишком рано. Я точно знаю, что он тоже туда отправится. Я не сомневаюсь, что там есть особое место для мужчин, которые вот так бросают женщин на произвол судьбы.

Я стучу в дверь три раза. Я быстро огрызаюсь, когда дверь распахивается, и встречаю забавную ухмылку охранника.

Да пошел он.

К черту Голубые Глаза.

И к черту это дурацкое место.

Я топаю в ванную, заставляя себя успокоиться.

Глубокий вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Вдох.

Выдох.

Я повторяю эту мантру до тех пор, пока не перестаю чувствовать, что нахожусь на грани превращения в некое зеленое чудовище с гениальным IQ.

Когда я дохожу до коридора, ведущего к женскому туалету, мимо меня проходит мужчина с блондинкой из предыдущего зала, той, что поднялась на VIP-уровень с Голубыми Глазами. Они слишком заняты спором, чтобы заметить меня.

На самом деле, кажется, они вообще меня не видят, поэтому я опускаю голову и отвожу лицо и тело подальше от них, стараясь не лезть не в свое дело. Это же "Приемная семья 101": держи рот на замке, голову опущенной, а свое мнение — при себе. Проходя мимо них, я понимаю, что, несмотря на то что прошло уже два года с тех пор, как я покинула семью, "Приемная семья 101" все еще остается для меня второй натурой.