— Десять минут еще, — сказала она.

— Дай микрофон тогда, — я отобрал у нее микрофон, нажал на кнопочку и, следуя ее же примеру прокричал. — Астарот! Если ты меня слышишь, подойди на сцену!

Со своим сценическим образом я поступил просто — выпросил у Астарота кожаную жилетку из его сценического костюма, напялил ее на голое тело, а чтобы образ смотрелся цельным, измазал руки длинными полосами черной акварельной краски. Благо, этого добра у нас было еще довольно много. Посмотрел в зеркало и добавил пару черных полос на лицо. Когда стоишь рядом с Наташей, трудно выглядеть как-то небанально. Рядом с ней вообще кто угодно кажется заурядным.

— Даже завидую ей немного, — прошептала мне на ухо Ева, кивнув на сцену, где Наташа стояла с задумчивыми видом и загибала пальцы на одной руке, будто что-то или считала, или запоминала. — Я вообще так не смогу, мне все время будет казаться, что я глупо выгляжу.

— Она уникальная, точняк, — усмехнулся и и поцеловал свою девушку в щеку. — Если бы все были такие, как она, то… Ой, нет, даже думать страшно!

Я засмеялся и привлек Еву к себе. Обнял, почувствовал под руками ее гибкую талию…

— Ты не увлекайся, тебе на сцену уже пора, — ехидно проговорила Ева мне в самое ухо.

— Эх, а я-то строил планы побездельничать… — я с сожалением разомкнул объятия. — Прощайте, голосовые связки!

Я запрыгнул на сцену, мысленно настраиваясь, что сейчас опять придется кривляться и дурачиться, нести всякую чушь, орать, показывать язык и прочее-прочее. И начал с того, что положил голову Наташе на плечо и спросил тоном кота Бегемота:

— Время распахнуть ворота, моя госпожа?

А хорошо, что кому-то пришло в голову запереть дверь ровно до указанного в объявлениях часа. Когда Бегемот открыл задвижку, сходство нашего действа с балом Сатаны стало не только гипотетическим. Света с Бегемотом впускали гостей парами или по трое, и людской ручеек казался много длиннее, чем если бы они все заходили не все разом. В этот раз посетители были другие. Неформально-волосатого вида люди среди них попадались, но были скорее исключением. Неожиданно много было мужичков среднего возраста, которых я мысленно обозвал реднеками.

Наташа схватилась, было, за микрофон сразу же, как только первые гости зашли внутрь, но я схватил ее за руку.

— Ты хочешь каждого встречать и сообщать, что королева в восхищении? — хохотнул я. — Расслабься. Присядь на монитор, попей водички.

— А мне было бы приятно, если бы ведущие конкретно ко мне обратились, — сказала Наташа, но послушно вернула микрофон на стойку и села. Став ещё больше похожей на паучиху.

— А если бы ты пришла одной из первых и сорок минут слушала бесконечное «здрасьте, вы прекрасно выглядите этим зимним вечером!»

Наташа посмотрела на меня своими огромными инопланетными глазами, потом перевела взгляд на потолок и загадочно улыбнулась.

— Я в ноябре была у тетки в Новосибирске, — напевно начала рассказывать она, покачивая головой в такт ритму, который был слышен только ей. — И там соседи купили игровую приставку. Ну, знаешь, такую коробочку, в которую вставляется другая коробочка, и на телевизоре можно играть в… Не знаю, как там это все называлось.

— Супермарио? — подсказал я.

— И когда тот говнюк… Сын соседки правда редкий урод, это я ему польстила, когда говнюком назвала… В общем, когда он играл, все телевизоры вокруг сначала шипели и покрывались рябью, а потом начинали играть мерзкую писклявую музыку. Такую, знаешь, которая ввинчивается в череп, будто тебе его сверлят.

— А тебе правда сверлили череп? — спросил Бельфегор, тоже прислушивающийся к рассказу Наташи.

— Сверлили, — кивнула Наташа. — Я тогда в седьмом классе училась и упала с третьего этажа, когда… Но я не о том! Так вот. Сначала он включал свою адскую машину ненадолго. По утрам, кажется. Ему сообщили, что с телевизорами такая беда, но…

— Говнюк не внял? — уточнил я.

— Ага, — безмятежно кивнула Наташа. — И вообще запустил эту дурацкую игру во время сериала… Этого, как его…

— «Богатые тоже плачут»! — подсказал Бельфегор. — У меня мама его смотрит. И они с подругами каждые выходные обсуждают!

— Да, точно… — покивала Наташа, задумчиво глядя в потолок. — Там была какая-то Марианна, кажется… Но вместо нее экраны всех телевизоров показывали мутный разноцветный шум и играла эта долбучая музычка.

Я слушал историю Наташи, и вполглаза наблюдал, как зал заполняется людьми. Вот первые вошедшие избавились от верхней одежды… О, кстати, я ведь даже не обратил внимания, что наша «Фазенда» теперь обзавелась вешалкой! Да, из гвоздей, вбитых в доску, но это все равно лучше, чем в прошлый раз. Когда куртки, пальто и шубы просто свалили кучей в углу. Часть народа слонялась по залу, разглядывая рисунки на обоях. Судя по бодрому ржачу в дальнем углу, они разглядели рогатого мужика. Небольшая кучка людей столпилась вокруг столика «Африки». И Жан им что-то жизнерадостно рассказывает, размахивая свежим номером. Кстати, надо бы почитать, даже не заглядывал ведь…

— Он жил на втором этаже, а я на четвертом, — продолжила Наташа. — И как опытным путем выяснилось, что до пятого этажа эта его зараза не добивает. Зато с первого по четвертый все телевизоры были… Ну, вы поняли. Перед дверью квартиры этого говнюка собралась настоящая демонстрация. Как первое мая, только громче. Они долбились изо всех сил, но говнюк был умный и не открывал. Кто-то предложил выйти во двор и побить ему стекла. И только потом выяснилось насчет пятого этажа, и все обманутые в лучших чувствах женщины придумали план всем вместе пойти к тете Оле с пятого этажа сейчас, а уже потом разбираться с говнюком.

Под эту негромкую и, в общем-то идиотскую историю, оторваться от прослушивания которой было решительно невозможно, народ продолжал пребывать. На входе даже пару раз возникли какие-то трения, но команда Светы и Бегемота усилилась примкнувшим к ним Астаротом и еще каким-то рослым парнем из редакции Жана, и заминка была устранена. Я сначала пытался посчитать, сколько людей входит, но быстро сбился и забил на это дело. Потом спрошу у Светы, она стопудово все тщательно задокументирует.

— Лично мне на судьбу Марианны было наплевать, — с интонациями сказочницы продолжала Наташа. — И телевизор я смотреть не очень люблю, обычно он просто шуршит там что-то себе, а я занимаюсь своими делами. Но эта ужасная музыка! В общем, вы же понимаете, что терпеть было нельзя?

— Это точно! — подтвердил Бельфегор. — У меня однажды сосед пластинку с детской песенкой включал тридцать раз, так я…

— Говнюк этот не знал одной вещи, — Наташа перевела взгляд на меня, уголки ее губ дрогнули, обозначив хищную улыбку. — У моей тетушки хранился запасной ключ от его квартиры. Ну, в смысле, от квартиры его мамы. Тетушка моя вообще знатный Плюшкин, у нее полный дом всякой всячины, кажется, она в принципе ничего выбросить не в состоянии. Я взяла ключ. Потом подумала и прихватила с собой банку с краской для пола. Такая коричневая мерзкая краска, я не знаю, почему у нас принято красить пол в такой цвет. У тетушки от ремонта осталось. Или у кого-то осталось, а она не смогла пройти мимо, чтобы не спасти половину банки краски цвета говна.

Часть гостей с любопытством окружили наш импровизированный ринг и громко обсуждали правила. Скорее всего, оформляла их педантичная Света. При помощи трафарета и фломастеров. На сам ринг пока никто лезть не решался. Я усмехнулся, подумав, что все-таки публика пока еще довольно шуганная. Не сравнить с той, которая в двадцать первом веке. Миллениалы в комплекте с зумерами уже давно бы прыгали по скамейке и пререкались с охранниками, если бы таковые были. Пожалуй, завсегдатаи рок-концертов тоже, но сейчас их было совсем немного. Так что люди стояли вокруг «ринга», тыкали пальцами в правила и переговаривались. И головами крутили, будто искали вокруг запретительные таблички на тему, что здесь нельзя трогать руками, и куда не лезть.