— А там? — я подался вперед, теперь уже с неподдельным любопытством.

— Ой, даже не спрашивай! — заржал Грохотов. — Его козлячий вокал мы уже слышали, а тут он, понимаешь, как бы пел с пояснениями для будущих музыкантов. «Тут надо на тарелках — дуц-дуц-дуц!» или «Виииииииууууу на синтезаторе, а потом барабаны бум-бум-бум!» И еще подстукивал себе на чем-то, вроде крышки от кастрюли. Ты понимаешь, мы так смеялись, что даже вахтера нашего напугали. И потом на собраниях шепотом перлы из этой звукозаписи говорили. Нудит какой-нибудь докладчик, делает паузу, а Прохоров, такой: «Тут надо на тарелках — дуц-дуц-дуц!»

— А у вас случайно не сохранилось экземплярчика этой кассеты? — осторожно спросил я.

«Ну это было бы слишком хорошо», — думал я, когда мы с мамой спускались по лестнице. Разумеется, упомянутую кассету Грохотов не сохранил. Не самая ценная штука при переездах, все-таки. Но сама история уже стоила того, чтобы ее услышать. Узнает ли он подробности основания рок-клуба, хрен знает. Поглядим. Вдруг выгорит?

На всякий случай, у меня был запасной вариант для получения информации. Василий. Он тоже имел какое-то отношение к городской администрации.

— Мам, а может все-таки в милицию? — спросил я, остановившись входа в подвальную качалку.

— Володь, ну что сейчас милиция сделает, сам подумай? — грустно улыбнулась мама. — И что я им скажу? Что придурок один намеками туманными разбрасывается?

— Ладно, — чуть помедлив, кивнул я. Подробностей о деятельности Француза я специально не узнавал. Меньше знаешь — крепче спишь. Но в целом, вроде он нормальный мужик. Вменяемый и договороспособный.

Я решительно открыл дверь. Нас сразу же окутало облако типично качалочных запахов и звуков. Внизу грохотало железо, раздавались резкие выкрики, пахло потом, резиной и чуть-чуть свежей краской. Я недавно подновлял скамейки и стойки, чтобы выглядели поприличнее.

— Здорово, Вован! — расплылся в улыбке Боба. — Что-то ты рано сегодня… О, прошу пардону! Дамочка, извиняйте, что не во фраке!

— Остынь, Боба, — усмехнулся я. — Это моя мама! Француз у себя?

— Только приехал, еще даже не переоделся, — кивнул Боба. Мы прошли сквозь качалку, периодически я пожимал руки, некоторым кивал. Мама шагала следом, и я всей спиной чувствовал ее напряжение.

Француз сидел за столом и листал страницы ежедневника. На носу — узкие очки для чтения, одет в джинсовый костюм и водолазку. Рядом на полу валяется открытая спортивная сумка.

— Что-то хотел? — спросил он, не поднимая взгляда.

— Привет, Француз, — вежливо сказал я. — Это Валентина Семеновна, моя мама. Она хотела с тобой поговорить.

Тут Француз поднял, наконец-то глаза и стянул с носа очки. Уголки его губ едва заметно дернулись, он медленно поднялся и выпрямил спину. Показалось даже, что сейчас отвесит поклон и маме руку поцелует.

— Если бы он не сказал, то я решил бы, что вы его сестра, — улыбнулся он. Ну да, подкат восьмидесятого уровня, но щеки мамы слегка порозовели. — Присаживайтесь… Или нет, подождите, я нормальный стул принесу, а то неудобно как-то такой красивой женщине предлагать убогую табуретку. Вовчик, ты бы выкинул ее уже. Или отремонтрировал…

— Заметано, — кивнул я.

— И погуляй где-нибудь, — кивнул головой в сторону выхода из его закутка. — Я так понимаю, что у вас ко мне дело, Валентина Семеновна?

— Да, — мама так крепко сжала ручки своей сумки, что у нее пальцы побелели.

— Если что, я недалеко, — прошептал я маме на ухо, покидая место «высоких переговоров». Но далеко отходить не стал, чтобы слышать, о чем там идет речь. Чтобы поддержать получилось в случае чего. Драку, ясен пень, тут затевать идиотская идея, но хоть морально.

Я присел на скамью и привалился спиной к стене. Что-то я нервничаю больше, чем когда сам первый раз сюда пришел.

— Честно говоря, я не знаю, как вести подобные разговоры, так что можно я напрямую, хорошо? — решительно спросила мама.

— Я очень внимательно вас слушаю, — подчеркнуто вежливо сказал Француз.

Мама торопливо, но вполне уверенно, не путаясь и не заикаясь, изложила историю про охреневшего охранника, который принялся щипать мелких торговцев, требуя с них платы за защиту. Француз слушал молча, не перебивал, не поддакивал.

— Понимаете, эээ… Француз… — перешла мама к сути своей просьбы. — Это нормально вас так называть? Или, может быть, мне как-то по-другому следует к вам обращаться?

— Можно Женя, — сказал Француз. Видеть его лицо было необязательно, чтобы понять, что он улыбается. — Евгений Павлович, если по батюшке.

— Очень приятно, — сказала мама. — Ну так вот… Видите ли, Евгений Павлович, у меня небольшое швейное производство, и такие вот ушлые типы, шляющиеся вокруг, меня совсем даже не радуют. Такому денег дашь, он тут же больше захочет, а то еще и пожар может устроить… Ненадежный он, в общем. Не верю я ему.

— А вам надежные мужчины нравятся? — вдруг спросил Француз.

— Это очень ценное качество, — подтвердила мама.

— Валентина Семеновна, вам говорили когда-нибудь, что у вас восхитительные глаза? — сказал Француз. — Вы похожи на даму под покрывалом с картины Рафаэля. Только он рисовал совсем юную девчонку, а вы… Именно такая, какой я представлял ее в зрелости и расцвете.

«Француз клеит мою маму?» — удивленно подумал я. Хотя чему я удивляюсь? Мама у меня очень красивая женщина. Хотя неловкая ситуация, конечно.

— Евгений Павлович, мне бы не хотелось чтобы наш разговор продолжался в этом ключе, — тихо, но твердо сказала мама. — Я пришла к вам как деловой человек. С деловым предложением. И если вы не готовы…

— Все-все, понял-отстал, как говорит ваш сын, — тут же сдал назад Француз. — Просто был так очарован, что забылся! Так вы говорите, швейное производство у вас?

— Да, небольшой цех, — сказала мама. — Мы шьем как массовые вещи, так и на заказ. И очень качественно! Лучше, чем барахло, которое возят на рынки. Вот, давайте я вам покажу, я взяла с собой фотографии…

Некоторое время раздавался только шелест бумаги и технические пояснения мамы.

— Знаете, я подумала, что если вы захотите сшить вашим ребятам что-то вроде униформы или… Или мы недавно линейку джинсовой одежды запустили, вот, смотрите, — говорила мама.

— Так, секунду, — остановил ее Француз. — Давайте внесем небольшую ясность. Если я правильно вас понял, вы предлагаете мне посетить ваше производство под благовидным предлогом, что мы заказываем у вас одежду, верно?

— За качество я ручаюсь! — заверила мама. — У меня очень хороший технолог, и ткани мы подбираем исключительно…

— И этот ваш ушлый перец, который по-тихому начал беспределить на НЗМА увидит нас и подожмет хвост, так? — продолжил Француз.

— Ну… Я надеюсь, что так и будет… — вздохнула мама.

— Подождите пять секунд, — сказал Француз, потом раздались шаги, и он высунулся из своего закутка. — Бендер, сюда иди!

— Пять минут, босс, — отдуваясь, ответил Бендер. — Два подхода осталось…

— Быстро! — рыкнул Француз. — Потом еще раз подойдешь, не развалишься.

Качок живенько бросил здоровенные гантели и зашаркал шлепанцами в закуток Француза.

— Слушай, Бендер, как так получилось, что у тебя под носом какой-то ушлепок торговцев грабит, а ты ни сном, ни духом, а? — спросил Француз с язвительной иронией.

— Чего? — пробубнил Бендер. — Никого я не моргал…

— Ну как же, вот Валентина Семеновна говорит, что у них на НЗМА завелся такой… Как, говорите, его фамилия? — в закутке у Француза что-то стукнулось об пол и покатилось.

— Шорохов, — ответила мама. — Он в охране раньше работал, а теперь…

— А, так на НЗМА! — обрадованно воскликнул Бендер. — Так сейчас завод совсем остановили, я там с Нового года не был!

— Получается, что зря… — хмыкнул Француз. — А Шорохова знаешь?

— Конечно! — бодро отрапортовал Бендер. — Его у нас каждая собака знает, он в свое время Борисыча перепил, вот была движуха…