Андре застыл, словно поражённый громом. Сперва он не мог подыскать ответ, потом вдруг понял, что слова вырываются сами собой:

— Нет, мой синьор, простите, но я не могу... Никак немоту... Мне, послушнику ордена, запрещено иметь дело с женщинами. Это один из самых строгих запретов, за нарушение которого могут отказать в посвящении.

— А, понимаю. Но с чего бы тебе так беспокоиться насчёт посвящения? Для тебя всегда найдётся занятие у меня на службе, стоит лишь захотеть.

— Нет, мой сеньор, это невозможно... Хотя я понимаю, что произносить такое перед вами непростительно. Но честь уже не позволяет мне повернуть назад. Может, формально я ещё не посвящён, но уже стою на пороге посвящения и было бы странно, если бы я от него отказался. И я не понимаю, что вы имеете против? Ведь именно вы подали мне мысль о вступлении в орден.

— Да, что правда, то правда. Но тогда у меня не было возможности продумать всё толком, да и чёртовы святоши, обвинившие тебя, были ещё живы. С тех пор многое изменилось, и ты мне нужен.

Андре начал качать головой, но Ричард властно проговорил:

— Довольно, ни слова больше. Я пошутил, хотя, может, в моей шутке была доля истины. А может, я тебя проверял... Поразмысли об этом на досуге. Ты пока не принёс формальных обетов, значит, при наличии веских оснований у тебя есть возможность передумать. И в любом случае ты понадобишься мне завтра утром, чтобы сопровождать на охоту моих дам. Я могу договориться об этом с магистром Храма в Пуату, де Труайя, — и будь уверен, договорюсь. У тебя нет выбора, Андре. Это не просьба, это приказ. Находиться постоянно в окружении женщин — да я такого просто не выдержу! Я сойду с ума! Иоанна решила, что желает поохотиться, а я знаю свою сестру. Она не перестанет твердить об этом, пока не добьётся своего. Да я и сам буду рад, если она отправится на охоту и прихватит с собой мою жену Беренгарию. Мне говорили, что Беренгария — славная охотница, ездит верхом не хуже мужчины, и чутьё у неё, как у лисицы. Да и Иоанна ей не уступит. Уверен, тебе понравится охотиться с ними; от тебя только и требуется, что пересилить свои монашеские привычки ради такого случая.

Андре промолчал.

— Я предложил послать с ними мою стражу, — продолжал Ричард, — но Иоанна и слышать об этом не желает. Ей нужен тот, с кем она сможет беседовать, некто, равный ей по уму. Или, как она говорит, тот, кто может разговаривать, не спотыкаясь на ходу о свой член. А главное, она вообще против стражи и свиты. Ей нужна только охота, без помпы, без шума, чтобы не привлекать к себе внимания. Как всегда, она оденется для охоты по-мужски и с расстояния больше десяти шагов никто и не заподозрит в ней женщину. Беренгария, несомненно, поступит так же. По словам Иоанны, у моей жены есть собственное охотничье снаряжение. Ещё Иоанна говорит, и я с ней согласен, что нет необходимости в многочисленном эскорте. Но тем не менее Беренгария — моя жена, королева Англии, и я не могу допустить, чтобы она рыскала по буеракам без сопровождения. Мало ли что? Всегда возможны непредвиденные обстоятельства, несчастный случай, опасная ситуация. Надо, чтобы рядом был человек, заслуживающий доверия.

Ричард пожал плечами.

— Естественно, я избрал тебя в телохранители моей жены. Андре протестующе развёл руками.

— Но почему меня, мой сеньор? Это мог бы быть...

— Иоанна просила, чтобы это был именно ты. Она назвала твоё имя, Андре, так что разговор окончен. Ты явно произвёл на неё сильное впечатление.

— Не может быть, мой сеньор. Я провёл с ней и госпожой Беренгарией меньше часа.

Король слегка улыбнулся и лукаво прищурился.

— Мой юный друг, этого более чем достаточно для того, чтобы женщина начала плести интриги и строить планы. Я сообщу сестре, что рано утром ты будешь ждать на конюшне. Ты ведь будешь там?

— Разумеется буду, мой сеньор, раз вы настаиваете.

— Превосходно. Да, я настаиваю. И ты отобедаешь с нами сегодня вечером. Так или иначе, Андре, пора тебе встретиться с королём Ги и познакомиться с некоторыми из его рыцарей. Они тебе понравятся. Это люди нашего склада, благородные, прямые, не боящиеся открыто говорить, что у них на уме. Кроме того, на пиру будет твой отец. Несколько дней назад я послал его в Фамагусту, и он вернулся как раз сегодня пополудни. Он обрадуется возможности повидаться с тобой, а ты будешь рад увидеть его. Вот вечером и повидаетесь. До встречи за столом.

Андре не знал, заметил ли король его присутствие за ужином, потому что Ричард с ним не разговаривал. Тем паче, в трапезной было слишком шумно, чтобы говорить, не повышая голоса, и там собралось слишком много людей, с которыми стоило познакомиться. В первую очередь Андре заинтересовали латинские рыцари: у каждого из них он выспрашивал, не слышал ли кто-нибудь в последнее время о его родиче, рыцаре-тамплиере, мессире Александре Синклере. Трое неплохо знали Алека, но ни один не мог припомнить, чтобы видел его после Хаттина. Андре проглотил разочарование и продолжил задавать вопросы, но уже не про Александра Синклера, а про Саладина, сарацинов и их методы ведения войны.

Угостился Анд ре отменно — как-никак стол был королевский, — зато пил умеренно и осторожно, потому что не хотел упустить ни единого слова своих собеседников. Он вдруг понял, что очарован этими людьми, и с жадностью выслушивал их ответы на свои вопросы. Благо все латинские рыцари были ветеранами войн в пустыне и каждый из них сражался с неверными лицом к лицу.

Искать отца Андре начал позже, в разгар пира, когда повсюду уже закипали свары; накал этих стычек и доводы, которыми обменивались противники, зависели от количества выпитого вина. Мессира Анри нигде не было видно, и Андре решил, что отец попросту ускользнул домой. Видимо, старший Сен-Клер резонно рассудил: в такое время никто не обратит внимания ни на отсутствие, ни на присутствие главного военного наставника. Несмотря на свою должность, напрямую связанную с оружием и вояками, мессир Анри отличался чрезвычайной разборчивостью и старательно избегал пирушек, на которых рисковал ненароком получить удар от одного из перебравших выпивох.

Поскольку Андре почти не пил, он начал чувствовать себя среди пирующих белой вороной и решил, что его отец — человек умный и стоит последовать его примеру. Кроме того, Андре напомнил себе, что завтра ему вставать спозаранку, чтобы сопровождать на охоте двух царственных особ, хотя это поручение было для него как заноза в глазу. Он знал — осуждать его не станут, даже если Этьен де Труайя станет во всеуслышание громко его порицать. Сен-Клер быстро усвоил, что для Храма любая женщина — сосуд зла. Даже его мимолётные визиты к королевам Иоанне и Беренгарии, ограничивавшиеся недолгими беседами, не остались незамеченными и осуждались, хоть он и навещал дам по личному приказу короля. Андре понимал, что его завтрашняя отлучка тем более привлечёт внимание недоброжелателей, но выбора у него не было.

Он покинул пирушку, как только двое рыцарей начали кружить по спешно освобождённому месту с мечами наголо.

Стояла дивная ночь, и Андре сам не заметил, как, оставив позади гомон трапезной, вышел за городские ворота и двинулся к гавани.

Однако и здесь он скоро услышал громкие голоса и даже лязг металла о металл — куда более тревожный шум, чем тот, что Сен-Клер оставил позади. Рыцари в трапезной просто состязались в умении владеть оружием, прекрасно зная, что поединки в присутствии короля запрещены, зато тех, кто ссорился тут, не сдерживали подобные соображения. Вероятно, они либо не знали, где сейчас находится король, либо их это просто не волновало. По доносившимся до него проклятиям Андре решил, что дело быстро движется к кровопролитию и что ссорятся люди военные. Если он к ним приблизится, он обязан будет вмешаться, как рыцарь и командир, но пытаться в одиночку навести порядок ночью, вдали от лагеря, смахивало на безумие. Нарываться на такое стал бы только глупец: под покровом тьмы буяны вполне могли разделаться с некстати подвернувшимся под руку дворянином.