— Ну что, Андре, удалось тебе раздобыть нужные сведения?

— Да, мой сеньор.

— Прекрасно.

Ричард заговорил громче — чтобы его услышала вся собравшаяся за спиной свита:

— Оставьте нас. Не сомневаюсь, у вас есть о чём поговорить, а кое-кому есть и чем заняться. Но будьте уверены: если я замечу вас до того, как закончу беседу с мессиром Андре, лучше вам быть замеченными на солидном расстоянии, чтобы мне и в голову не пришло, что вы подслушиваете. Ступайте. Нет, погодите!

Король поднял руку, задержав придворных, которые уже начали расходиться.

— Перси, ты получил мои указания. Не мешкая донеси их до сведения своих людей, чтобы, когда прибудет флот, всё было готово. Ясно? Пусть никто не смеет сходить на берег без моего разрешения. Когда же я дам такое разрешение, высадка должна пройти гладко. Невилл, распорядись, чтобы возвели мой шатёр и выставили возле него охрану. Немедленно высади с дромонов своих воинов — пусть они при поддержке лучников и арбалетчиков займут высоты, вон там, справа, откуда открывается вид и на берег, и на главные ворота города. Возможно, так называемый император этого злосчастного края всё ещё в Лимасоле, поэтому постарайся сделать так, чтобы он не доставил нам никаких хлопот. А вы, лорд Ричмонд, перегоните мою баржу через бухту. Займитесь этим через час, ни минутой раньше, ни минутой позже, и позаботьтесь о безопасности короля Ги. Без лишней спешки проводите его на баржу и переправьте на берег. К тому времени, когда вы ступите на землю Кипра, королевский стан будет уже подготовлен и надёжно защищён. Невилл, тебе на всё про всё отводится три часа, отсчёт идёт с этой минуты. А сейчас идите и оставьте меня наедине с мессиром Андре.

Когда придворные разошлись, тихонько переговариваясь (многие бросали на Андре взгляды, в которых читалось всё, от обычного любопытства до подозрительности и откровенной враждебности), король поманил Сен-Клера и пригласил занять кресло рядом со своим.

— Ну, давай садись. Нам есть о чём поговорить. Основная часть флота прибудет не раньше чем через день или два — буря в нашем курятнике потрепала и цыпочек, и старых, облезлых петухов. Но самые быстроходные суда с отборными отрядами на борту подойдут сюда уже к ночи.

Ричард окинул взглядом порт.

— Судя по тому, что дома на берегу ещё не горят, моя стража пока находится на борту дромонов, и обе мои дамы пребывают в безопасности и добром здравии.

— Так и есть, мой сеньор, и обе они с нетерпением ожидают встречи с вами.

— А это ничтожество Комнин? Он не пытался угрожать им или как-то их донимать?

— Нет, до угроз дело не дошло. Он пытался действовать хитростью, но королева Иоанна никогда не теряет головы и видит насквозь таких людей и их намерения. Она сразу раскусила Исаака, когда тот всячески пытался выманить дам на берег, и решила, что будет разумнее остаться на борту дромона, подальше от его «гостеприимства».

— Да, Иоанна умница. Но хочется верить, что, не будь её на борту, де Брюс принял бы точно такое же решение...

Король умолк, заметив выражение лица собеседника.

— Ты с этим не согласен? — спросил Ричард.

— Нет, мой сеньор, при всём моём уважении. Сегодня утром я обстоятельно побеседовал с коммодором, и тот ясно дал понять, что не одобряет образа действий королевы. Он сказал, что, будь на то его воля, он бы принял приглашение Комнина начать переговоры и многого добился бы мирным путём. Разумеется, он подчинился желанию вашей сестры, но нехотя, считая, что она не права и вмешивается не в своё дело.

— Хмм. И как ты считаешь — он действительно сумел бы уладить дело миром с Исааком Комнином?

— Сомневаюсь, мой сеньор. Комнин уже продемонстрировал своё недружелюбие, допустив мародёрство и позволив ограбить потерпевшие крушение суда. Он начал разыгрывать из себя гостеприимного хозяина, когда понял, что на уцелевших кораблях находится более ценный груз, чем на затонувших. Он наверняка попытался бы захватить дромоны, если бы располагал флотом, способным атаковать такие огромные суда. Но у него нет ни флота, ни, судя по всему, настоящей, организованной армии. Поэтому ему ничего другого не оставалось, кроме как попытаться заполучить корабли с помощью обмана. Ваша сестра поступила правильно. Никто не знает, что бы произошло, прими она другое решение. Существовала реальная опасность того, что в руках этого островитянина оказалась бы тогда и военная казна, и две заложницы королевской крови.

— Что-то подсказывает мне, что именно так всё бы и произошло.

Голос Ричарда походил на приглушённое рычание.

— Расскажи мне об этом Комнине. Всё, что мне о нём известно, основано на слухах и давних донесениях, а ты наверняка раздобыл более свежие и точные сведения.

— Да, мой сеньор. Во всяком случае, постарался раздобыть.

Сен-Клер откинулся в кресле и сложил пальцы домиком под подбородком, приводя в порядок мысли и лишь смутно сознавая, как замёрзли ноги в тяжёлых, мокрых сапогах.

— Комнин — странный человек. Я выяснил это сразу. Он — тиран и, как поговаривают, безумен. Большинство подданных не просто не любят его, а ненавидят лютой ненавистью. И есть за что. С народом Комнин обращается просто невообразимо. Родом он, как известно, византиец, его дядя (во всяком случае, так уверяет сам Исаак) был императором Константинополя. Во всяком случае, сюда Комнин действительно прибыл из Константинополя шесть лет тому назад. Никто, похоже, не знает, как ему это удалось, но он сумел прибрать остров к рукам, отбив его у Византийской империи. Именно этот «подвиг», наряду с его предполагаемыми семейными связями, и побудил его назваться императором. Как я уже говорил, народ ненавидит Комнина, но тот правит железной рукой и крепко держится за власть. Молва рисует Комнина человеком алчным и коварным, о его жестокости рассказывают невероятные истории. Я слышал их от де Брюса сегодня утром, а ему многое порассказали жители Лимасола. За шесть лет правления Комнина множество самых видных и состоятельных горожан бежали за море; здесь остались лишь те, кто привязан к своему имуществу и не решается всё бросить, хотя и живёт в постоянном страже перед непомерными поборами и неприкрытым грабежом Исаака.

— Похоже, он чудовище, — проворчал Ричард, не желая замечать, что всё это ярко напоминает его собственные методы сбора средств на войну в Святой земле.

Однако Сен-Клер не обратил внимания на иронию ситуации.

— Это ещё не всё, — добавил он. — Со своими командирами, во всяком случае с младшими, Исаак обращается не лучше. Изводит их наказаниями и штрафами, поэтому войско любит его не больше, чем народ.

— В таком случае почему его не убьют? Не понимаю. Неужели этот глупец не знает, как следует править? Какое безумие побуждает правителя — любого правителя — жестоко обращаться с людьми, без которых он вообще не правитель? Этот субъект, вообразивший себя императором захолустного острова, наверняка безумен. Взять хотя бы, как глупо он поступил с нашими дромонами. Неужели он хоть на миг вообразил, что никто не станет искать потерянные сокровища? Или решил, что те, кто явится за ними, будут слабыми и безмозглыми? Да он просто идиот.

— Может, идиот, а может, и нет, — ответил Сен-Клер. — Многие говорят — и люди в это верят, — что в молодости, будучи храбрым и крепким воином, Комнин служил в византийском войске. Во время войны с Арменией он был взят в плен и продан в рабство. Согласно этой истории, которая на слуху у многих, хотя сам Исаак редко её вспоминает, он много лет провёл в заморских землях, закованный в тяжёлые оковы, как дикий зверь, потому что тогда был сильным и склонным к бунту. Вроде с тех пор он проникся лютой ненавистью к выходцам с Запада — таким, как мы. Он называет нас латинцами и считает виновными в своих страданиях.

Помолчав, Сен-Клер добавил:

— Возможно, это объясняет то, почему Комнин так разозлился, когда два незнакомых латинских корабля в поисках прибежища бросили якорь у его берегов.

— Да, как послушаешь тебя, так начитаешь верить, что истории о Комнине правдивы... Но мне по-прежнему хочется растоптать негодяя, как ядовитого паука. Что ещё ты разузнал? Насчёт кораблей и всего остального.