Алек цепко схватил Андре за предплечье и прохрипел:

— Сладчайший Иисус, до чего больно! Я был без сознания? Должно быть... Я был прав — аль-Фарух лежал подомной?..

Андре Сен-Клер покачал головой.

— Не знаю, Алек. У меня не было времени всматриваться. Вы лежали поверх какого-то сарацина, но откуда мне знать, кто он такой?

— Амулет... у него на шее, на серебряной цепи. Тяжёлые звенья... Амулет зелёного цвета... любимый цвет пророка. Есть на нём амулет? Ступай посмотри.

Андре шагнул в сторону и осмотрел тело мусульманина, на котором только что лежал Синклер. Сен-Клеру пришлось наклониться и ощупать шею, чтобы нашарить цепочку. На это ушло несколько мгновений, но вскоре Андре вернулся и снова опустился на колени рядом с Алеком.

— Да, — пробормотал он. — Резной амулет из бледно-зелёного камня, на цепи с большими серебряными звеньями...

— Жадеит, кузен. Этот камень называют жадеит или зеленчак... Аль-Фарух жив?

— Нет, он мёртв. Я старался нащупать пульс, но напрасно. Ваш друг мёртв. Что здесь произошло?

Мгновение Алек Синклер как будто готов был рассмеяться, потом у него перехватило дыхание, и он захрипел, явно не в силах вздохнуть из-за ужасной боли. Андре почувствовал, как пальцы Синклера, стискивающие его руку, сперва напряглись, а потом расслабились.

— Я увидел аль-Фаруха, когда мы пошли на прорыв. Сначала глазам своим не поверил...

Алек помедлил, тяжело дыша, и Андре молча ждал, не пытаясь его поторопить.

— Он стоял прямо напротив меня, раненный в лоб, — ему всё время приходилось утирать кровь, заливавшую глаза. Его конь, Дух Ветра, лежал рядом с ним мёртвый...

Алек снова с трудом перевёл дух.

— Вокруг аль-Фаруха осталось всего полдюжины телохранителей, и у меня на глазах один из наших рыцарей бросился вперёд, чтобы убить его. Но бросился слишком рьяно, забыв об осторожности, и один из телохранителей эмира взмахом симитара снёс ему голову... А потом я увидел, как ещё двое или трое наших рыцарей устремились к аль-Фаруху, чтобы покончить с ним. Ничто в его одежде и доспехах не указывало, что он эмир, но его выделяла осанка, манера держаться...

Неожиданно Синклер зашёлся в приступе судорожного кашля, конвульсивно содрогаясь от боли на руках Андре. Губы раненого окрасились кровью.

Кашель наконец стих, и Андре снова уложил Синклера на землю.

— Подождите здесь, Алек. Тут, совсем неподалёку, работают госпитальеры. Я разыщу кого-нибудь из них и приведу сюда.

Сен-Клер уже собрался встать, но Алек слабой рукой удержал его за запястье. Синклер сплюнул кровь и заговорил снова, всё ещё внятным, хотя и сиплым голосом:

— Не беспокойся о госпитальерах, кузен. Они ничем не смогут мне помочь. Со мной всё кончено. Лучше послушай... Послушай меня...Ты меня выслушаешь?

Андре молча кивнул, и Синклер продолжал:

— Может, люди будут говорить обо мне... О том, что я сделал... И наверное, это будет выглядеть так, будто я совершил нечто постыдное... Может, так оно и есть. Не знаю, просто мне уже не разобраться в этом. Конечно, я не собирался так поступать... Я не должен был... Я и думать не мог ни о чём подобном. Просто, как только я увидел аль-Фаруха... Не знаю, что на меня нашло... Но когда его ударом повергли на колени, когда он выронил меч, я вдруг прыгнул и встал над ним, желая его защитить... Может, взять его в плен... Я думал только об одном: как бы отблагодарить его за проявленную ко мне доброту... Но никто не хотел брать пленных. Все обезумели от жажды крови... Я пытался отогнать их, наших рыцарей, кричал, что это мой пленник, но тут один из наших ударил меня... И мне поневоле пришлось защищаться, сражаясь против своих соратников. Двое из них напали на меня одновременно, у одного была секира, и его мощный удар попал в цель... Второго нападавшего я прикончил мечом... А потом появился ты... Ты говоришь, что аль-Фарух мёртв?

— Да, Алек, да.

— Будь добр, дай мне его амулет.

Андре вложил амулет в руку Синклера, и тот некоторое время смотрел на зелёный камень. Потом болезненно сглотнул и протянул амулет кузену. Сен-Клер, приняв вещицу, молча взвесил её на ладони.

— Кузен, будь добр, сделай кое-что для меня, — хриплым шёпотом произнёс Алек. — Когда всё закончится, верни амулет брату аль-Фаруха...

У него снова перехватило дыхание, он со свистом втянул воздух.

— Господи, как больно. Но, слава богу, терпеть можно... Так вот, его зовут Юсуф. Юсуф аль-Фарух. Он живёт в селении близ Назарета.

После длинного, тяжёлого вздоха Алек договорил:

— Это тот самый Назарет, из которого, как говорят наши братья-христиане, происходит Иисус... Там есть оазис... где... где выращивают дивные финики.

— Знаю. Помню, вы рассказывали мне о брате аль-Фаруха — мулле.

Андре смотрел на амулет и не сразу понял, почему Алек не отвечает.

— Алек, этот Юсуф, он...

Алек молчал, вперив в Сен-Клера широко раскрытые, ничего не видящие глаза.

— Брат? С вами всё в порядке? Могу я вам помочь?

Казалось, прошло всего несколько мгновений, но, когда Андре поднял глаза и увидел стоявшего над ним облачённого в чёрное госпитальера, он понял, что просто утратил ощущение времени. Сен-Клер снова взглянул на Алека Синклера, на его застывшее лицо, и протянул госпитальеру руку.

— Да, вы могли бы мне помочь. Боюсь, я даже не представляю, сколько времени я здесь сижу.

Поднявшись с помощью монаха на ноги, Сен-Клер кивнул в знак благодарности и указал на лежащее на земле мёртвое тело.

— Этот человек был моим родичем и самым близким моим другом. Он мой кузен, сын старшего брата моего отца. Мне бы хотелось похоронить его в стороне от прочих. Может, ниже, на морском берегу, где его дух сможет взирать через воды туда, где он оставил свой дом. Не найдётся ли у вас лопаты, чтобы я мог вырыть могилу?

Понадобилось несколько часов тяжкого, изнурительного труда; Сен-Клеру пришлось сделать несколько е́здок к полю боя и обратно, но наконец он встал, опираясь на длинный черенок лопаты, возле большой, глубокой могилы. Она получилась достаточно широкой, чтобы два мертвеца могли упокоиться в ней бок о бок. В нескольких шагах отсюда виднелись вымоины в плотной песчаной почве — судя по всему, туда добирались воды Средиземного моря во время самых высоких приливов.

Позади Сен-Клера лежали тела сэра Александра Синклера и его друга, эмира аль-Фаруха.

Андре бросил лопату, повернулся, подхватил Алека Синклера за плечи и подтащил к краю могилы, после чего положил с другой стороны тело аль-Фаруха. Потом Сен-Клер выпрямился и обратился к обоим, объясняя, что с радостью оказал бы им бо́льшие почести, но ни его, ни их честь не пострадает оттого, что он в одиночку постарался обеспечить им подобающее погребение. Затем он попрощался с ними во имя Бога, которого чтили оба погибших (хоть и называли этого Бога разными именами), и скатил в могилу сперва тело Синклера, а потом — тело аль-Фаруха.

Понадобился ещё час, чтобы засыпать могилу, утрамбовать песок и навалить сверху камни, которых немало валялось вокруг. Теперь никто бы не догадался, что здесь находится свежее захоронение.

Наконец работа была закончена. Солнце уже почти зашло, когда Сен-Клер сел, скрестив ноги, возле могилы и подтащил к себе по песку жёлтую ткань. То было знамя с пятью полумесяцами, которое днём привлекло его внимание. На знамени лежали три предмета: жадеитовый амулет, который Андре обещал передать мулле Юсуфу аль-Фаруху, великолепный кинжал, полученный Алеком Синклером от эмира, и кинжал, снятый Андре с пояса мусульманина. Сен-Клер знал, что найдёт там кинжал, потому что Алек несколько месяцев назад рассказал ему об этом оружии.

Держа по вложенному в ножны кинжалу в каждой руке, Андре подался вперёд, склонил голову и заговорил так, словно оба мертвеца могли его слышать:

— Однажды кто-то прочитал мне поучение из Писания, гласившее: «Нет большей любви, нежели та, когда человек полагает душу свою за други своя». Мне всегда нравилась эта мысль, но теперь я задаюсь вопросом: не была ли бы эта любовь ещё большей, если бы друг, о котором идёт речь, оказался врагом? Если это так, мой лорд Синклер, вы поступили сообразно Завету, и ваша честь ничуть не пострадает. Равно как и вашей чести, эмир аль-Фарух, не нанесёт ущерба такая любовь. А ведь вы сами часто говорили мне, кузен: «Честь — это всё, что мы имеем. Это единственное, что отличает нас от животных, и в особенности от животных, прикидывающихся людьми...» Но кто установит для нас подлинное мерило чести, коим мы могли бы руководствоваться, раз такие люди, как вы — истинные люди чести, — погибли? Вопрос о мериле чести, Алек, — ещё один вопрос, который вы некогда задали и на который сами же дали ответ. Но обсуждали ли вы это с эмиром? Я искал ответ, а ведь он воистину непреложен. Мы устанавливаем собственные мерила чести, каждый из нас. И каждый должен быть верен собственным принципам. Я никогда не встречался с вами, эмир аль-Фарух, хотя очень хотел бы с вами познакомиться. Мой кузен много рассказывал о вас, о том, как строго вы следовали велениям чести. Это делает вас редкостным человеком по обе стороны пролива, разделяющего наши народы. Вы — мусульманин, сарацин, араб, верующий в единого, истинного Бога, именуемого Аллахом. Иерусалим — священный град вашего пророка Мухаммеда, вознёсшегося на небеса со скалы. Веруя в это, вы верили в то, что избраны, дабы сражаться, защищая святыню. И, делая это, стяжали великую, вечную славу.