Андре вытащил пробку, поднёс мех к губам и после нескольких больших глотков передал Алеку.

— Вот что, — сказал он, когда его кузен тоже отхлебнул вина. — Мы тут одни, поэтому скажите мне по секрету, как человек, причастный к тайнам: куда мы направляемся и с какими намерениями?

— Мы направляемся в Арсуф. Слыхал когда-нибудь о таком месте?

— Нет. А вы о нём слышали до того, как узнали, что мы туда движемся?

— Слышал и даже побывал там. Это древний портовый город, примерно в шестидесяти пяти милях южнее Акры. Заметь, не старый, а именно древний. Основавшие его греки назвали город Аполлонией. Он небольшой, окружённый стенами, с цитаделью из известняка — сейчас её обращённая к суше сторона лежит в руинах, но город всё равно нетрудно оборонять. Арсуф был одной из твердынь, захваченных Саладином после нашего поражения у Хаттина. Сейчас Ричард намеревается отбить город и использовать его как базу для наступления на Яффу, следующий крупный порт, в шести милях к югу от Арсуфа. Получив надёжные гавани для своих транспортных судов, Ричард сможет собрать необходимые силы и припасы и сделать бросок на пятьдесят миль вглубь суши, к Иерусалиму.

— Хм. И где же армия Саладина? Инстинкт подсказывает мне, что она прикрывает Иерусалим, но, поскольку нас там пока нет, о чём сейчас беспокоиться сарацинам?

— Саладин здесь. Как ты верно заметил, пока что Иерусалиму не грозит опасность, поэтому мусульмане преграждают нам дорогу, заняв холмы, к которым мы направляемся. Они будут следить с высот за нашим продвижением, а когда решат, что время настало, нанесут удар.

— Вот те холмы? За исключением одного, они не кажутся очень высокими.

— Они и впрямь невысоки. Высока лишь гора Кармель.

— Ага, я слышал это название. Гора Кармель... Она недалеко от места нашего назначения?

— Совсем рядом.

— И вы думаете, что Саладин атакует нас сверху, с этих склонов?

— Не сомневаюсь. Но он не станет ждать, пока мы доберёмся до Кармеля. Как только наша армия вступит в предгорья, где дорога идёт то вверх, то вниз, с гребня на гребень, Саладин обрушит на нас все имеющиеся у него силы. Мусульмане ринутся со склонов вроде бы врассыпную, но на самом деле следуя плану атаки. Небольшие, хорошо подготовленные отряды будут наносить стремительные удары по всей длине нашей колонны, причиняя столько урона и внося столько сумятицы, сколько смогут, а потом мгновенно отступят. У нас просто не будет времени на ответный удар.

— И мы ничего не сможем сделать, чтобы их остановить?

— Мы сможем поджать хвост и отправиться обратно в Акру. Но даже тогда никто не поручится, что они не бросятся за нами в погоню. Поэтому лучше уж двигаться дальше.

— И надеюсь, двигаться быстрее, а не тащиться еле-еле, как мы делали до сих пор.

Алек покачал головой и почти улыбнулся.

— Ты не прав. В такие моменты я невольно восхищаюсь Ричардом... Я имею в виду, как военачальником, как стратегом. Он создан для войны — сдержанный, хладнокровный, благоразумный и предусмотрительный. Избранная им тактика — двигаться медленно, без спешки и суеты — безупречна. Маршировать с утра, когда ещё прохладно, делать привалы в полуденный зной и поэтому не изнемогать от жары. Сохранять порядок, спокойствие — и быть в силах дать быстрый и мощный отпор любым попыткам противника атаковать. Если король не сменит тактику, он получит преимущество над Саладином. Знаю, нам, всадникам, кажется, что четыре мили в день — это очень мало. Но мы с тобой знаем, что скорость движения армии определяется скоростью самых медлительных её частей, в данном случае — обоза с осадными машинами. Полагаю, нам повезёт, если мы сможем делать по четыре мили в день. Не будь эта дорога построена римлянами и не сохранись она в относительном порядке, нам не пришлось бы делать и две мили в день. А если всадники уедут вперёд, оставив машины на обочине, есть риск, что впоследствии, в один злополучный день, эти машины используют против нас. Итак, лучше будем продвигаться вперёд медленно, но верно, не делая попыток атаковать врага.

— С каких это пор атака на врага стала считаться проступком?

Алек Синклер взглянул кузену в глаза.

— С тех пор, как пять лет назад, у Хаттина, Жерар де Ридефор обрёк тамплиеров на гибель, — ответил он без малейшего намёка на юмор. — С тех пор, как всего за месяц до этого он потерял сто шестьдесят одного воина лишь из числа рыцарей-храмовников, не считая госпитальеров, бросив их в атаку на четыре тысячи сарацин у источников Крессона. И с тех пор, как две тысячи франкских пехотинцев были отправлены в губительную атаку в тот же день, что и кавалерия Ридефора под Хаттином. Всякий раз, когда мы пытались обрушить на противника железную лавину рыцарей, он уходил из-под удара, окружал нас и истреблял, ибо Саладин хорошо усвоил, что можно противопоставить христианской тяжёлой коннице. Но ныне де Ридефор мёртв, а ним умерла и его тактика. Мы больше не будем бросать рыцарей в бессмысленные атаки против быстрых, подвижных отрядов конных лучников.

Внезапно Алек умолк и склонил голову набок.

— Послушай. Что там такое?

Звук повторился — далёкий медный голос трубы.

— Проклятье, сбор командиров. Мне пора.

Синклер встал и бросил винный мех обратно Андре.

— Держи. Он тебе понадобится. Завтра, полагаю, всё будет так же, как и сегодня, но послезавтра утром мы начнём подниматься в предгорья. Как только у подножия холмов начнут жужжать комары, твои люди должны быть в полной готовности. Один из наших штабных предложил, чтобы подразделения арбалетчиков шли с заряженным оружием, готовые отстреливаться в любой момент, но это предложение отклонили. А зря. По моему разумению, он был прав. На твоём месте я велел бы своим людям держаться настороже, как только армия вступит в предгорья. Но, как я уже сказал, мы доберёмся туда не раньше чем послезавтра. Надеюсь, до той поры мы с тобой ещё увидимся.

Едва Синклер договорил, как снова раздался отдалённый зов трубы, и Алек в прощальном жесте прижал кулак к груди.

— Короче, придётся держать головы пониже. Уверен, там кишмя кишат сарацины.

Предсказание Александра Синклера в точности исполнилось. На следующий день христианская армия проделала ещё четыре мили и разбила лагерь у самых предгорий горы Кар мель, так и не потревоженная сарацинами. А на следующее утро, как только франки начали подниматься по склонам холмов, началась первая атака.

Весь день атаки сарацин следовали одна за другой и с наступлением темноты стал и лишь чаще. Эти налёты держал и всех христиан в постоянном напряжении, ибо невозможно было предугадать, где и когда произойдёт следующее нападение.

Маленькие группы легковооружённых всадников верхом на низкорослых, но быстроногих и проворных лошадях незаметно спускались с лесистых склонов, в основном под покровом ночи. У христиан редко была возможность приготовиться к отражению атаки, поскольку мусульмане передвигались почти бесшумно и возникали словно ниоткуда. Отряды, по которым наносили удар люди Саладина, опрокидывались в хаос и сумятицу. Мусульмане осыпа́ли людей стрелами, разили направо и налево и исчезали так же стремительно, как и появлялись, задолго до того, как франки успевали собраться для нанесения контрудара.

Скоро стало ясно, что эти атаки вовсе не столь случайны и беспорядочны, как поначалу казалось. Они явно были хорошо скоординированы и направлены. Убедившись в этом, Ричард и его доверенные командиры со всё нарастающим отчаянием начали осознавать, что при нынешнем положении дел они просто не могут сорвать выполнение замысла Саладина или хоть как-то ему помешать.

Замысел султана был прост и осуществлялся с убийственной эффективностью. Если во время атак и погибал кто-то из франкских рыцарей или оруженосцев, то лишь по чистой случайности; главной же целью каждого набега являлись огромные скакуны франков — английские, фламандские и германские, могучие кони, способные нести в сражение тяжеловооружённых рыцарей. Убийство беззащитных лошадей приводило франков в ярость, их епископы и архиепископы били в колокола, жгли свечи и курили ладан, призывая смерть и проклятия на головы богомерзких язычников, жестоко убивавших ни в чём не повинных животных.