Синклер снова бросил взгляд на небо.

— Встретимся через час.

Андре кивнул.

— Прекрасно, но не забудьте: вы должны рассказать мне о том, что узнали на Кипре.

— Ну, если я забуду, ты мне напомнишь. В дороге у нас будет много времени для разговоров.

Пришпорив коней и даже не позаботившись о том, чтобы подобрать импровизированную мишень, рыцари поскакали в лагерь.

Сев в седло, Андре Сен-Клер начал последний этап своей жизни в качестве рыцаря-тамплиера. У него не было никаких предчувствий относительно грядущих решительных перемен. Но в будущем ему предстояло услышать тысячи раз, что человеку не дано знать своё предназначение, что он узнает его, лишь когда приходит время.

Андре должен был исполнить предначертанное ему уже сегодня после полудня, но пока даже не подозревал об этом.

Роль вестника судьбы сыграл его кузен и друг, Александр Синклер.

Около четырёх часов вечера кузены выехали из лагеря и углубились в пустыню.

С падения Акры прошло шесть недель, Саладин и его войска давно отступили на юг, в сторону Иерусалима и прибрежных городов, поэтому путешествовать в окрестностях Акры было почти безопасно. И всё-таки первые несколько миль кузены проделали в молчании. То один, то другой внимательно озирался, желая убедиться, что за ними никто не едет и не следит.

После двух часов езды, когда солнце начало последнюю треть своего пути, они достигли края самых высоких дюн. Впереди, на горизонте, показалась изломанная, зазубренная линия, обозначавшая край усыпанного валунами поля, куда и направлялись рыцари.

— Знаете, — сказал Сен-Клер, впервые прервав молчание, — после того как я впервые увидел это место, я мысленно часто возвращался к нему, потому что оно мне что-то напоминало. И только сейчас я вспомнил, что именно.

Алек повернулся в седле и с усмешкой взглянул на кузена.

— Ты о чём — о дюнах или скалах, показавшихся впереди? — Извините, я имел в виду валуны. Каменное поле.

— А, я так и подумал. Хотя и удивился, потому что сам никогда не видел ничего похожего, даром что живу в этой земле лет на десять дольше тебя. Что могут напоминать те валуны?

— Другое место... Другое каменное поле.

— Расскажи мне о нём. Где оно находится?

— Во Франции, к югу от Парижа, чуть восточнее главной дороги на Орлеан. В местности, именуемой Фонтенбло. Не помню уж, как меня туда занесло, но в один прекрасный день я оказался в великолепном лесу, простиравшемся на много лиг во всех направлениях. А посреди леса я нашёл поле гигантских камней, похожих на здешние, — округлых, словно обточенных; величина их поражала воображение. Рядом с ними я чувствовал себя карликом. Они высились вокруг в величественном молчании, наполняя меня благоговением.

— Так же, как здешние камни.

— Да, но не совсем. Потому, что то поле камней во Франции расположено в лесу. Повсюду камни соперничают с деревьями, одни заслоняют другие, хотя почти все камни такие большие, что их не заслонишь. Там нет дорог, нет троп, по которым можно было бы ходить вокруг валунов, разве что старые оленьи тропки. А в глубине самых густых, непролазных зарослей таятся прогалины... И на одной из них есть пещера, очень похожая на вашу здешнюю пещеру. Её тоже образует нагромождение больших камней, за прошедшие тысячелетия сильно изъеденных ветрами и ливнями. Но внутри пещеры сухо, туда не проникает ни дождь, ни ветер. Она очень похожа на ваше пустынное убежище, несмотря на некоторые отличия.

Выслушав Сен-Клера, Синклер некоторое время молчал, потом натянул поводья, придержав коня, и задумчиво взглянул на Андре.

— Как мы выяснили, Шариф аль-Кваланиси учил нас обоих арабскому языку. Но скажи, что ещё он тебе преподавал? Не склонял ли на стезю философских раздумий?

— Было такое. А почему вы спрашиваете, умышленно или случайно?

-' Да какая уж тут случайность, кузен. Твои рассуждения — типичный пример зеркального отражения, которое всегда так восхищало Шарифа аль-Кваланиси. Интересно, что бы он сказал, если б узнал, что ты сумел разглядеть параллель и угадал парадокс.

— Я не заметил в своих рассуждениях никакого парадокса.

— Чепуха, не стоит отрицать очевидное. Два поля камней, по сути одинаковых, но относящихся к разным мирам. Одно поле — посреди засушливой пустыни, другое — среди густых зарослей деревьев с белёсой корой и бледной листвой. Одно — там, где среди бескрайних песков не увидишь живого существа; другое — в лесу, полном жизни, окружающей каменные глыбы и валуны, как мхи и лишайники окружают кучи гравия. И между этими двумя полями существует единственная связь — ты. В этом таится некое неведомое послание. Как думаешь, решил бы Шариф аль-Кваланиси эту загадку?

Сен-Клер покосился на кузена, чуть склонив голову набок.

— Понятия не имею. Дайте мне пораскинуть мозгами, и я отвечу, если что-нибудь придёт в голову.

Синклер промолчал, и некоторое время они продолжали путь к линии валунов, обозначавших начало каменного поля. Уже у самого края поля Андре Сен-Клер натянул поводья, и его кузен, державшийся позади, сделал то же самое.

— У меня появилась удивительная мысль, — промолвил младший из рыцарей. — Наверное, такое никогда не пришло бы мне в голову, если бы вы не подтолкнули меня к размышлениям над материями, над которыми сам я в жизни бы не задумался. Итак, два поля камней. Одно в корне отличается от другого, и вместе с тем они схожи. Поле из моей юности будит во мне воспоминания, отдающиеся в душе столь громким эхом, что порой это причиняет боль. То поле кажется цветущим, пышным, полным посулов. Другое поле камней — чуждое мне, в нём нет места воспоминаниям, здесь ничто не пробудит эхо, всё вокруг серо, тускло, невыразительно. Иссохшее и безжизненное, оно усыпано камнями и останками былых грёз и желаний, не стоивших того, чтобы стремиться их осуществить. С одной стороны — моя ранняя юность. Дивная, зелёная страна, полная надежд и страстей. Повсюду буйная зелень, только листья деревьев бледные и болезненные. Ни цветов, ни плодов, лишь корявые деревья с узловатыми, сухими корнями, а вокруг — ничего, кроме камней. Камней, бросающих вызов любой непогоде. С другой стороны — мои зрелые годы. Суровая, засушливая пустыня, в которой не меньше камней, чем на поле во Франции. Но эти камни не окружает зелень, поверхность их выветрена и отполирована песчаными бурями. Ни цветов, ни плодов, ни корявого деревца, оплетающего камень корнями. Вот, казалось бы, две правды, такие разные и вместе с тем столь схожие. Но на самом деле правда всего одна.

Последовало долгое молчание, пока наконец Алек Синклер не задал вопрос:

— И в чём же она состоит?

Андре Сен-Клер обернулся и взглянул ему в глаза.

— Я уже говорил, кузен, что понятия не имею.

Оба рыцаря покатились со смеху, тронули своих коней и молча возобновили путь.

— Нам всё ещё нужно решить, что мы будем делать, — напомнил в конце концов Алек Синклер. — В ближайшую неделю Ричард собирается выступить по старой прибрежной дороге на юг, чтобы сразиться с Саладином, захватить Иерусалим и разгромить сарацин раз и навсегда. Он уже отдал распоряжения относительно походного построения — авангард составят тамплиеры при поддержке ополчения из Туркополя, за ними последуют вассалы Ричарда из Бретани, Анжу и Пуату. Следом двинутся нормандцы и англичане, им будет поручено заботиться о боевом знамени, а арьергард составят французы с госпитальерами и местными вспомогательными силами. Прежде чем начнётся поход, нам с тобой нужно решить, что мы собираемся предпринять.

— Какой смысл об этом говорить, кузен? Тамплиеры будут в авангарде. Именно там наше с вами место.

Некоторое время они молчали, потом Алек взорвался:

— Проклятье, я вижу, остаётся одно: рассказать тебе всё! Не хотел я этого делать, да нет другого выхода. Слушай. Будучи на Кипре, я, как и обещал, съездил в Фамагусту, на могилу твоего отца. Могилу я нашёл без труда, помолился там за упокой его души, но по возвращении в Лимасол услышал рассказ, которому сперва не мог поверить. Тогда я затеял собственное расследование. В Лимасоле живёт еврей по имени Аарон бар Мелед. Не знаешь такого?