Алек доставил полученные сведения своему начальнику, мессиру Роберу де Сабле, великому магистру ордена Храма, но тот счёл их несущественными на фоне происходящих великих событий.

Тем вечером кузены впервые за неделю отобедали вместе, после чего уселись на оборонительном валу надо рвом. Глядя на расстилающуюся за рвом безлюдную пустыню, Синклер рассказал Андре о своём визите к де Сабле. Рыцари захватили арбалеты в надежде, что найдут здесь какую-нибудь достойную мишень, но их ждало разочарование: земля, ещё недавно кишевшая сарацинскими всадниками, теперь была пуста и заброшена и целиться было решительно не в кого.

Поражённый словами кузена, Сен-Клер искоса посмотрел на него.

— Де Сабле считает неважным, что на уме у Саладина? Да это безумие!

— Ничего подобного. Сперва мне тоже так показалось, но мессир Робер де Сабле сказал, что они уже получили сведения на сей счёт и разработали соответствующие планы. А ещё он сказал, что сейчас у него на сковороде есть рыба покрупнее.

— Какая же?

— Кипр.

— Что-то я не пойму.

— Это меня не удивляет... Ричард хочет продать Кипр тамплиерам.

— Продать?! Что за бред? Кипр — остров. Как можно продать остров?

— Запросто, если он твой и ты можешь затребовать хорошую цену. А ты должен знать, что Ричард прибрал Кипр к рукам, прогнав с трона идиота Комнина и начав распоряжаться в его так называемой империи. Сперва Ричард заполучил остров, а теперь передумал оставлять его себе. Кипр ему больше не нужен, и он согласен продать его подходящему покупателю, ордену Храма.

— Но почему, во имя здравомыслия, он вообразил, будто тамплиеры проявят хоть малейший интерес к столь безрассудной затее?

Алек Синклер, глядя на своего кузена француза, приподнял брови, округлил глаза и комично поджал губы.

— Возможно, потому, что он знает, как сильно они хотят обзавестись таким владением. Наверное, благодаря своей многолетней дружбе с нынешним великим магистром Ричард знает, как сильно нуждается орден в надёжной, безопасной базе для проведения своих операций. В базе, с одной стороны, достаточно удалённой от христианских земель, чтобы избавиться от вмешательства со стороны королей и пап, с другой же стороны — достаточно близкой к Святой земле, чтобы вести здесь в будущем военные кампании. Может, Ричард пошёл на это ещё и потому, что сундуки с его военной казной опустели, а он знает, что орден рад будет заплатить за эти владения самую высокую цену... Как по-твоему, хватит любого из этих соображений для того, чтобы продать Кипр?

Андре покачал головой в печальном недоумении, словно дивясь тому, что позволил себе удивиться.

— И что, переговоры уже ведутся?

— Они уже закончились. Соглашение достигнуто, сделка заключена, продажа состоялась.

— Понятно. Что ж, пожалуй, в этом есть кое-какой смысл. А можно ли узнать, за какую сумму продан остров?

— Тебе я сказать могу, но, пожалуйста, больше никому ни слова. Договорились?

Андре кивнул.

— За сто тысяч золотых сарацинских византинов. Сорок тысяч сразу и по десять тысяч каждый год в течение шести лет с того момента, как орден установит на острове своё правление.

Андре слегка присвистнул.

— Ричард умеет обделывать дела... Сорок тысяч золотых византинов — это замечательная прибыль за продажу того, что три месяца назад досталось ему даром. И как скоро Храм утвердится на острове?

— Полагаю, довольно скоро. Тамплиеры готовы действовать немедленно. Я получил приказ срочно отплыть на остров, подыскать место для резиденции и доложить о своих успехах де Сабле. Отплытие назначено на послезавтра.

— Господи, так быстро? И откуда вы начнёте поиски? Собираетесь побывать в Фамагусте? Если да, будьте добры, найдите могилу отца и от моего имени позаботьтесь о том, чтобы она содержалась в должном порядке. Вы сделаете это?

— Боже, кузен, ты мог бы и не просить. Конечно сделаю. Даже если дела не приведут меня туда, я специально сделаю крюк и наведаюсь на могилу мессира Андре. Положись на меня. А ты чем собираешься заняться, пока меня не будет?

Андре ухмыльнулся.

— Несением службы, чем же ещё. После того как я вас разыскал, я утратил своё особое положение. Выступая в роли официального заместителя сэра Александра Синклера, я мог ехать, когда и куда мне заблагорассудится. Но теперь, когда выяснилось, что вы живы-здоровы, я снова стал заурядным армейским ворчуном, хотя и рыцарского звания. Ныне, как полноправный рыцарь-тамплиер, я командую отрядом из сорока братьев-сержантов, уроженцев Анжу. Это обязывает меня вставать на молитвы в ночные часы, когда глаз не продрать, и ежедневно патрулировать со своими людьми границы вражеской территории, примыкающей к отвоёванным нами землям с юго-востока. Но скучать мне не приходится, на скуку просто не остаётся времени. Парни Саладина атакуют нас каждый день, стремясь прорваться за ров, поэтому порой стоит огромных усилий их сдержать.

Синклер вскинул голову.

— Ты сказал «парни Саладина». Ты так о них и думаешь, просто как о парнях? Без злобы?

— Без злобы? Полагаю, да, когда я думаю о них как о некоем целом. На мой взгляд, они просто дети здешних мест, такое же порождение природы, как дюны или скорпионы. Глупо было бы ненавидеть дюны. И уж конечно, я не испытываю к ним ненависти из-за того, что они неверные, и не считаю их стаей ужасающих кровожадных демонов. Насколько я могу судить — и по собственному опыту, и по вашим рассказам, — сарацины в большинстве своём такие же люди, как и мы. Они отличаются от нас главным образом иными верованиями. Подозреваю, что даже их тревоги и беды очень похожи на наши. А почему вы спросили?

Алек хмыкнул и встал.

— Не знаю. Возможно, надеясь услышать именно то, что ты сказал. Особенно о том, что ты не испытываешь к ним ненависти. В этом краю слишком легко поддаться ненависти, слишком многие здесь находятся в её власти, и франки, и мусульмане.

Он подтянул поясной ремень, приподнялся на цыпочки и потянулся.

— Кузен, а ты можешь сказать, в чём разница между Иисусом и Мухаммедом?

Сен-Клер снова усмехнулся.

— Нет, не могу. Но чувствую, что вы собираетесь мне это объяснить.

— Вовсе нет, потому что сам не знаю. Для меня это слишком сложный вопрос. Однако, даже не будучи христианином в обычном смысле этого слова, я продолжаю чтить Иисуса как человека, поскольку он отличается от Мухаммеда, по-моему, своим отношением к власти. Иисус вообще не стремился обрести власть. Никогда. Он просто жил своей жизнью, так, как считал нужным. Уже впоследствии люди наделили его божественными качествами. Но Мухаммед? Мухаммед — совсем другое дело. Он с самого начала стремился к власти, желая править умами и деяниями людей от имени Бога. Возможно, он и вправду действовал по наущению Аллаха, но это уже выше моего понимания и не поддаётся проверке. Исходя же из собственного опыта и наблюдений могу сказать одно: я с сомнением отношусь к тем, кто претендует на особые, личные отношения с Богом, дающие им право поучать людей, как жить и что делать. И мне кажется весьма красноречивым тот факт, что никто из них не бедствует — ни султаны, ни эмиры, ни халифы, ни папы, ни кардиналы, ни патриархи, ни архиепископы, ни епископы. Проклятье, я голоден! Ты можешь в это поверить?

— Не может быть. Мы ели всего час назад. Или вас одолевает голод в предвкушении плавания на Кипр?

— Возможно, ты прав, кузен. Но как бы то ни было, я бы сейчас съел что-нибудь. Так что бери оружие и пойдём разомнём ноги.

Они почти дошли до того места, откуда двинулись ко рву, когда Алек Синклер остановился й вручил свой арбалет Андре. Упёршись руками в бока, под краями нагрудника, он выгнул спину так, что лопатки почти соприкоснулись.

— Завтра первое июля, — промолвил он, крякнув и распрямившись. — По моим расчётам, месяц выдастся отнюдь не скучным, и, полагаю, самое интересное здесь начнётся, пока я буду на Кипре. Право, мне почти жаль, что приходится туда плыть.

— Вы хоть знаете, сколько пробудете в отлучке?