Ильдерим сразу назначил Андре Сен-Клеру жидкую пищу и сильные опиумные препараты, чтобы тот не вставал с постели и бо́льшую часть времени спал. Целитель сказал, что нет никого разумного объяснения подобной реакции Андре на смерть отца. Но он уже сталкивался с такими случаями среди своих единоверцев и не сомневался, что скоро молодой человек оправится, ему нужен только сон и отдых. И конечно, Алек со временем убедился, что лекарь прав.

Утром четвёртого дня Ильдерим перестал поить больного дурманом, и наследующий день Андре Сен-Клер проснулся, как всегда, перед рассветом. Он вообще не помнил о своей болезни, хотя помнил о полученном горестном известии. Андре был подавлен и опечален, но держался теперь, как держался бы любой юноша, лишившийся любимого родителя.

В тот же день, чуть позже, Сен-Клер нашёл кузена в его новом жилье, рядом с огромным, увенчанным знаменем шатром — походным приоратом и командным пунктом тамплиеров. Хотя сэр Александр Синклер всего неделю назад наотрез отказывался жить в лагере храмовников, он изменил своё решение, и причина этого была очень проста. Как только Робер де Сабле, бывший командующий флотом короля Ричарда, официально был провозглашён великим магистром ордена Храма Соломона, рядом с командным пунктом поставили его личный шатёр. Едва прослышав о прибытии де Сабле, Алек нашёл его и немедленно, без предисловий, предложил свои услуги. Они знали друг друга более двадцати лет, прошли посвящение в братство Сиона на одной церемонии, тёплой августовской ночью близ древнего города Каркассона. Де Сабле с энтузиазмом принял Синклера, обнял и тут же зачислил в свой личный штаб, чем положил конец его отчуждению.

По прибытии Андре застал Синклера за трудами: тот, задумчиво нахмурившись, писал письмо. Сен-Клер тихонько присел и подождал, пока кузен закончит дела.

— Кажется, я вам весьма обязан, — промолвил молодой рыцарь, когда Алек откинулся на спинку кресла. — Мне говорили, что в здешних краях нет лучшего и более знаменитого врача, чем Саиф ад-Дин Ильдерим.

Алек щёлкнул пальцами, отметая благодарность.

— Чушь. Ничем ты мне не обязан. Ты мой единственный родич в этих краях, и я эгоистично забочусь о тебе, как о сыне. Ильдерим — мой друг и был рад мне услужить. Как ты себя чувствуешь? Не тяжело приходить в себя после опиумного отвара, которым тебя поили?

Алек улыбнулся.

— Ничуть. Но мне смутно помнятся сны, которые я рад был бы увидеть снова.

Его лицо сделалось серьёзным.

— Позвольте спросить, чтобы убедиться, что память меня не подводит. Правильно ли я понял, что мой отец был убит вечером по возвращении из таверны, где он обедал с друзьями?

— С двумя спутниками, которые находились у него в подчинении. Все трое были убиты. Убийц не опознали, но, надо полагать, их было несколько, ведь один человек едва ли сумел бы справиться с тремя противниками. Твой почтенный отец, может, и не смог бы сражаться долго, но оба его товарища были боевыми командирами, опытными воинами и находились в расцвете сил. С ними не разделались бы так просто. Ergo[15], напала целая шайка и, скорее всего, застала противников врасплох. Но всё это лишь предположения: выяснить, кто именно напал на твоего отца и сколько их было, нет никакой возможности.

— А когда это случилось? Сколько прошло времени с тех пор, как я отплыл с Кипра?

— Хмм. Де Сабле так и знал, что ты об этом спросишь. Прошло три дня с тех пор, как ты покинул Лимасол. В день твоего отплытия твой отец перед рассветом отправился на корабле в Фамагусту и в тот же вечер прибыл туда. До своей гибели он провёл в Фамагусте два дня.

— Значит, я тогда находился в море... Как я понимаю, сам король произнёс на похоронах отца прощальную речь?

— Да, он лично прибыл на похороны. А с ним много важных особ, включая архиепископа.

— Присутствие короля польстило бы старику. Спасибо на добром слове, кузен.

Андре громко вздохнул и выпрямился.

— Но вообще-то я пришёл, потому что мы так и не закончили разговор. Мы так и не потолковали о вещах, с которыми вы меня ознакомили, а ведь я посвятил депешам целую ночь. После этого, уже сегодня, я долго заново обдумывал всё, что запомнил. Если желаете, я готов обсудить с вами всё это.

Сен-Клер помедлил — всего одно мгновение.

— Припоминаю, в тот день, когда пришла весть о кончине моего отца, вы должны были встретиться с имамом Рашидом аль-Дином. Встреча прошла успешно?

— Она не состоялась. Как только я узнал, что случилось с твоим отцом, я уведомил, что не могу предстать перед Рашидом аль-Дином в назначенное время и что нам нужно договориться о другой встрече. Он проявил учтивость и согласился... Хотя у него не было большого выбора. Не важно. Встреча впереди, ничего не потеряно, кроме нескольких дней, но время пока не поджимает.

— Понимаю. В таком случае сожалею, что моё личное горе помешало вам выполнить ваши обязанностей. Примите мои извинения за причинённые неудобства. Это вышло непреднамеренно.

— Что?

Алек воззрился на своего кузена и ухмыльнулся.

— Ты что, смеёшься? Воображаешь, будто я поверю, что ты решительно ничего не знаешь о том, что здесь творилось в последние дни? Андре, я тебя, конечно, очень люблю, но ты ждёшь от меня слишком многого.

Он умолк, призадумавшись, его ухмылка медленно угасла.

— Слушай, ты действительно ничего не знаешь? Правда? Андре, моя неудачная попытка встретиться с Рашидом аль-Дином не имеет к тебе никакого отношения. Даже будь ты в добром здравии, мы бы с ним всё равно не встретились... Помнишь затмение? Нет? Не помнишь? Так знай, оно случилось пополудни на следующий день после того, как ты... приболел. Наша конница и конница сарацин как раз столкнулись в жестокой битве, как вдруг Бог задёрнул завесу пред ликом солнца. На три часа пала тьма и повергла наших воинов в священный ужас. В братстве, конечно, знали о предстоящем затмении, потому что наши учение умеют предсказывать подобные явления, да и сарацины ничуть не удивились случившемуся. Но простые воины и братья-сержанты храмовников ударились в панику, поверив, что сам Всевышний лишил их света. С тех пор мы все находимся на краю пропасти. Акра едва держится. Не пройдёт и месяца, как она падёт, это известно каждому. У людей из плоти и крови есть пределы возможностей, а гарнизон Акры уже давно, не один месяц, держится просто чудом. Каждому, имеющему хоть толику мозгов, ясно, что осада почти завершена. С момента затмения, уже четыре дня, Ричард ведёт переговоры с посланниками Саладина, и никто не думает, что статус-кво продлится дольше пары дней. Можешь считать, что твой недуг был вызван заклятием, но ты как раз легко отделался. А вот Ричард действительно смертельно болен. Лекари называют сваливший его недуг леонардией и имеют кучу мудрёных объяснений насчёт природы болезни, но, по правде говоря, понятия не имеют, что же случилось с королём. Волосы у него лезут клочьями, дёсны гниют, зубы шатаются, так что пальцем тронуть страшно. Он еле жив. Но несмотря ни на что, ведёт переговоры с Саладином. Они упорно торгуются, ни один не хочет ни на толику уступить. Хорошо хоть, что во время переговоров никого не убивают. Тщеславие громоздится на тщеславие, а нам обоим остаётся лишь ждать, как решится судьба Акры.

— А что будет после, как вы думаете?

— Помяни мои слова — после падения города всё вернётся к тому положению, какое было до начала войны. Тамплиеры вновь обоснуются в Храмовом замке, госпитальеры вернут себе Госпиталь, орава королевских чиновников возобновит свои привычные дела.

— А как насчёт Саладина? Ни за что не поверю, что он предложит себя в заложники ради своих людей.

— Мне это и голову не приходило. Саладин будет делать то, что всегда делают вожди, — выторговывать почётные условия для ближайших сподвижников, а простых людей предоставит собственной участи. Пусть, если могут, позаботятся о себе сами.

— Звучит отвратительно. Но, судя по тому, что я слышал о Саладине, он вряд ли способен бросить на произвол судьбы жителей Акры, так долго и отважно отстаивавших город.