В щель медленно пролезала бледная масса, будто майонез давили. Она расширялась, уже влезли густые брови, нос и лоб.

– Т-т-так и будем ст-тоять? – заикаясь, произнёс Антон. – Он же нас вс-сех тут-т…

Новиков подскочил к окну и попытался прижать плотнее раму. Не помогло – тело всё вползало внутрь, уже тянулся воротник пиджака. Вдруг рядом оказалась хозяйка дома и с грохочущим звоном расколошматила о бесформенную голову большую керамическую вазу. Осколки и ветви вербы посыпались на пол, а упырь всё продолжал вползать. Уже полностью втекло его щерящееся лицо и шея.

Антон с треском разломал об него стул.

– Где священник? – спросил Новиков, отходя от окна.

– Фимиама и ладана нет, я их выложил, чтобы просушить, – прохрипел откуда-то отец Павел.

– Нам кранты, – выдохнул Антон.

– Бери детей, женщин и бегите, – через плечо прошептал ему Новиков.

Упырь оттянул руку и вдарил по стеклу. Все разом подпрыгнули. Стекло звонко вздрогнуло, но устояло. Только с рамы упала ветка можжевельника. И попала на лоб монстра, который от этого перестал щериться и затряс головой, как собака.

– Можжевельник, – пробормотал Новиков и обернулся к искажённым страхом лицам. – Спички есть? Ну, живо!

Первой среагировала Октябрина Леонардовна. Она коротко кивнула и выбежала из комнаты, вернулась с большим коробком. Новиков сбегал к другому окну, схватил сразу несколько веток и попытался поджечь. Руки плохо слушались, искра не высекалась.

– Быстрее! – крикнула какая-то из женщин.

Новиков глянул на упыря, который влез в дом уже по грудь и перебирал когтистыми лапищами по подоконнику.

Наконец искра появилась, спичка зашлась. Новиков запалил сразу несколько веток и изо всей силы подул в сторону упыря. Тот замахал руками и зашипел, отплёвываясь.

Октябрина Леонардовна тоже схватила несколько веток с окна и забрала спички у Новикова. Запалив можжевельник, она тоже стала дуть дым на упыря, который, свистел и выл так, что мурашки бежали.

Отец Павел стал махать какими-то листами, чтобы гнать дым на монстра. Фельдшер Люба наконец-то пришла в себя и швырнула в упыря ветки вербы, которые подняла с пола.

Упырь захрипел, оскалился и стал потихоньку вытекать на улицу. Вылез полностью, встряхнулся, обретя человеческую форму, попятился и исчез во тьме за забором.

Октябрина Леонардовна выдохнула и опустилась на стул. Новиков закрыл глаза и привалился к стене.

Из-за занавески послышался слабый детский стон. Люба-хозяйка вскочила и побежала в соседнюю комнату, за ней пошёл отец Павел.

На печке в доме родителей всегда хорошо спать. Даже если проспишь всего часов пять, всё равно утром встаёшь полным сил и с хорошим настроением. Только вот печка-то вроде бы не родительская. И запахи не похожи. И звуки другие.

Новиков открыл глаза. Точно, потолок не тот, одеяло чужое. Ну да, ну да. Они же за полночь вернулись в дом Октябрины Леонардовны. Люба-хозяйка слёзно умоляла всех остаться, но староста деревни сочла это неприличным и погнала их компанию к себе. Тем более что малышу после обтирания святой водой и помазывания маслом стало получше.

Даже Люба-фельшер удивилась. А ещё она показала им пару странных шрамов на шее ребёнка. Тонкие царапины, как будто полностью зажившие. Только вот мамаша никак не могла припомнить, когда и как они появились. С одной стороны, ничего удивительного – маленький ребёнок, везде залезает, всё ему надо потрогать. Да ещё в деревенском доме. С другой – как-то многовато шрамов, чтобы мать их раньше не замечала. На ней, конечно, и хозяйство, и старшая дочка. Но место видное – шея. Как тут не заметить.

Но ко всей этой ситуации примешивалась ещё одна проблема. Новикову казалось, что где-то он подобные шрамы уже видел. Тонкие, как бы давно зажившие. На чьей-то шее. Только вот никак не мог вспомнить, на чьей именно.

– Вставать-то будешь, что ли? – раздался из-за занавески голос Октябрины Леонардовны.

Пришлось вылезать из одеяла и спускаться вниз. Хорошо, что одежда за ночь просохла, и громадного размера вещи можно было с радостью вернуть хозяйке.

– Как спина-то? – спросила Октябрина Леонардовна, расставляя на столе глубокие тарелки.

– Спасибо, отлично! – Новиков покрутился в разные стороны. И никакого ощущения ржавых болтов у хребта – свобода движения. Как это прекрасно.

– Мазь оставь себе. У меня ещё есть.

– Спасибо, – расплылся в улыбке Новиков.

Отец Павел, стоявший перед иконами и что-то бормотавший, приветственно кивнул через плечо.

– А где Антон? – спросил Новиков, умывшись.

– Сам-то как думаешь? – буркнула хозяйка дома, ухватом вынимая из печи большой чугунный горшок с гречневой кашей.

Гречка из печи, да ещё с паштетом из разваренных лесных грибов и лука, зашла на ура.

– Надо что-то решать с транспортом, – сказал Новиков, когда Октябрина Леонардовна стала убирать посуду со стола. Отец Павел собрал тарелки в стопу и отнёс на мойку.

– Потом решите, – сказала хозяйка, расставляя чашки. – Сначала – крестный ход. А то вон чего творится.

– Я же уже сказал, что нужно разрешение… – пробормотал было отец Павел, но Октябрина Леонардовна показала ему громадный кулак.

– Вот те разрешение! Может, ещё Патриарху напишешь? А мы тут пока всех детей схороним.

– Почему он именно из детей силы тянет? – задумчиво проговорил Новиков. – Они слабее? Поэтому?

Никто не ответил. Отец Павел смотрел в чашку, Октябрина Леонардовна занималась самоваром.

– А откуда вы все знаете про можжевельник? – продолжал расспрашивать Новиков.

– Так это давно известно, – пожала плечами Октябрина Леонардовна. – Нечисть этих веток чегой-то боится.

– Давно известно, – тихо повторил Новиков. – А откуда? Откуда именно вы это знаете? Кто вам рассказал?

– Так это, – Октябрина Леонардовна на миг задумалась, глядя в окно. – Кажись, бабка. Когда я ещё девчонкой была. Чертополох да можжевельник. У всех всегда они по притолокам рассованы. Ещё бы хорошо четверговой солью сыпать да семипечной золой. Только где их возьмёшь?

Отец Павел фыркнул и уставился в окно.

– Чего фырчишь? Чай пей. Да поешь хорошенько, тебе первым на ходу-то топать.

– Ваша бабушка? – пытался не сбиться с мысли Новиков. – Это когда вы на севере жили?

– Чего? А, на севере. – Октябрина Леонардовна наконец уселась за стол. – Нет, я местная. А туды по распределению ездила. Ну и осталась на заработки. Потом вернулась, уже с мужем, упокой господи его душу.

– Значит, тут все в курсе про нечисть и можжевельник. – Новиков откинулся к стенке и постукивал пальцами по столу. – А значит, можно предположить, что нечто подобное в этих местах уже когда-то случалось. Стало быть, есть и опыт избавления от этой напасти.

Октябрина Леонардовна и отец Павел молча таращились на Новикова.

– Есть идеи? – спросил участковый сразу у обоих.

Отец Павел пожал плечами. Октябрина Леонардовна задумалась, долго что-то перебирала в уме, потом покачала головой:

– Нет, не слыхала.

– Попробуем с другой стороны. Кто может об этом хоть что-то знать?

– В Покрышкино есть музей, – сказал отец Павел, держа чашку двумя руками.

– Вряд ли там есть экспозиция про нечисть. – Новиков положил себе сахар в чай.

– Но есть же хранители, научные сотрудники… – Отец Павел, видимо, понял, что его занесло куда-то не туда, и замолчал.

– Ядвига может знать. – Октябрина Леонардовна отпила чаю из блюдца.

– Ну да, она же сразу сказала тогда про соль, – пробормотал Новиков, не понимая, как он сразу не догадался про бабулю, которую вся округа зовёт ведьмой. Ну, тогда надо возвращаться в Покрышкино, и чем скорее, тем лучше.

Только вот у деревенских, кажется, есть планы на священника, и так просто его отсюда не выпустят. А спорить с Октябриной Леонардовной себе дороже.

И точно, после завтрака, как ни упирался отец Павел, вокруг дома старосты стали собираться люди с иконами в руках. Новиков планировал во время этого мероприятий позвонить Лисовскому и спросить насчёт трактора, но не вышло.