— Кусочек Европы в столице исламского мира! — комментировал Бутенёв. — Одно лишь неудобно — улочка столь узка, что двум экипажам не разминуться.

— А каковы здесь люди? — заинтересовался Пушкин, во всё глаза разглядывая пеструю толпу странно одетых людей в костюмах из смеси турецкого и европейского платьев.

— Плуты. — засмеялся посол. — Мошенники. Но как иначе? Восток. Знают, что без них новичкам не разобраться ни в чем. Тем и пользуются. Здесь сущий сброд со всех концов христианского света. Французы, итальянцы, немцы, представители всех славянских народов, греки, шведы, испанцы, англичане, и всё это живет здесь со времен генуэзцев, перемешиваясь друг с другом и турками. Есть ещё церковники, иезуиты, капуцины, да кого только нет. Турки их не любят, так и зовут перотами, считай прохвостами.

— Его сиятельству понравится. — буркнул Безобразов. Все сделали вид, что не расслышали.

Дом посла выглядел снаружи помпезно и уютно изнутри.

— Я непременно представлю вас остальным служащим, но после. Попросил их прогуляться до вечера по местным базарам, уж простите. К тому же расположиться вам лучше всего здесь. Если вы не против.

— Не стесним ли мы вас, Апполинарий Петрович? — запротестовал Пушкин.

— Наплевать. — с посла в одно мгновение слетело добродушие. — Зато живее будете. И то — бабка надвое сказала.

— Всё так серьёзно? — поинтересовался Степан, решив наконец, что раз он тут граф и кошелёк, то и нечего мяться.

— Да, ваше сиятельство, серьёзно. Совершенно непонятно чего ждать.

— Если бы вы оказали любезность ввести нас в курс дела. — попросил Пушкин.

— Само собой, Александр, я введу вас в курс дела. — фыркнул посол. — Это моя прямая обязанность и долг. Но для начала вы должны отдохнуть. Законы гостеприимства в Порте не отличаются от наших по существу.

— Мы ничуть не устали, Апполинарий Петрович, — соврал Пушкин, — я ведь вижу, что вы разрываетесь между этикетом и необходимостью. Уверяю вас, для нас нет такого этикета, который не уступит место необходимости.

— Если речь не идёт, разумеется, о чести женщины. — спохватившись, добавил поэт.

— Добро. — посол вновь сменил вид, мгновенно преображаясь в доброго дядюшку. — Тогда пройдемте в турецкую комнату, прошу вас. — указал он путь.

Помещение, в которое они вошли, выглядело небольшой залой устланой коврами и со стоящими кругом диванами.

— Располагайтесь. — предложил Бутенёв, сам подавая пример.

Едва все уселись, как посол громко хлопнул в ладоши. Тут же в дверях показалась толпа слуг, разодетых в турецкое. В руках они держали длинные трубки и тазики. Ловко расположившись около каждого гостя, слуги поставили тазики на пол, уперев в них трубки, после чего жестами предложили их опробовать.

— Вот это понимаю — чубук! — заметил Безобразов разглядывая длинное, в сажень, творение украшенное янтарем и драгоценными камнями.

— Здесь важно запомнить две вещи. Первое — гость не должен совершать лишних движений. Даже наклонять голову. Это неуважение к гостю, если тот будет вынужден двигаться. Потому чубуки такие длинные. Второе — вежливость в том, чтобы гости вкусили дым единовременно. Но не долго.

— То есть?

— Вдохнуть трех раз будет довольно.

Посол хлопнул в ладони ещё раз и слуги ловко удалились со своими приборами, не тратя лишнего времени. Зато с другой стороны в залу вошла вторая группа слуг, с маленькими серебряными подносами с чашечками кофе которые сверху прикрывали руками. Кофе было подано так же одновременно.

— Так мало? Здесь всего полглоточка. — заметил Безобразов.

— Таков этикет. — развёл руками посол. — Нужно следить за одновременностью подачи, чтобы никого не оскорбили задержкой. Даже секундной.

— Но если слуга просто замешкается, — спросил Пушкин, — а кто-то решит будто это специальное оскорбление, тогда…

— Если слуга «просто замешкается», — перебил поэта Бутенёв, — то его столь же просто убьют, а вам принесут глубочайшие извинения, которые придётся выслушивать более часа. Потому «просто» никто не замешкается.

— Сурово.

— Но к делу, господа, к делу. — Посол жестом приказал слуга удалиться, что те и проделали с поразительной скоростью.

— Мы вас слушаем, ваше высокопревосходительство. — улыбнулся Пушкин своей мысли о том, что Бутенёв отбирает прислугу отрубая головы нерадивым.

— Извольте. — посол расположился поудобнее на своем диване, совсем по-турецки подтянув ноги, к удивлению своих гостей.

— Итак — мы имеем проблему. Её необходимо решить. Как — я лично не представляю. Проблема заключается в том, господа, что османы делают ставку на англичан. Ни мы, ни французы им не нужны.

— Отчего так, Апполинарий Петрович?

— Оттого, Александр Сергеевич, что сыны Альбиона нащупали слабое место османов. В него и бьют. Место сие — панический страх перед любыми территориальными потерями. Любая уступка земли для Порты — трагедия. Здесь они похожи на нас. Они вовсе не глупцы, эти османы. Они прекрасно осознают что и кому нужно. Англичане подчёркивают всеми возможными способами, что у них нет никаких помыслов на султанские земли. Они им не нужны.

— И турки верят?

— Верят, как не поверить столь благородного вида джентльменам. Или делают вид, что верят. Нет, если в целом, то они не доверяют никому, это понятно. Тех же англичан так и зовут между собой «хокаджи», сиречь «вольнопродавцы». Но из всех зол принято выбирать меньшее. Англия для них — меньшее зло, и переубедить их в том невозможно.

— Доверять англичанам? — презрительно скривился Безобразов. — Признаюсь, господа, я был о турках лучшего мнения.

— Османы не глупцы, — повторил Бутенёв, — и доверяют только тогда, когда видят подтверждение в виде серьёзных соображений.

— Каковы эти соображения, Апполинарий Петрович?

— Всё очень просто, — пожал плечами посол, — они уверены в том, что Белому Царю, то есть нам, нужны их земли. Французам хочется утвердиться в Египте, получить кратчайший путь в Индию и утереть нос англичанам. Египет фактически независим, французы открыто поддерживают пашу. Как им верить? Никак. Желания Парижа означены более чем ясно поставкой оружия и советниками. А мы? Мы ещё хуже. Ладно Египет, нам сам Царьград подавай. И святую Софию. Представьте себе, что есть сосед, который в открытую желает прихватить себе Санкт-Петербург. Вот вы, граф, — обратился посол к Степану, — чтобы вы сказали в адрес этого соседа?

— Батарея: огонь! — хладнокровно ответил Степан.

Посол рассмеялся. Даже Безобразов улыбнулся.

— То-то и оно, дорогой граф. Вот и они так.

— Возможно я заблуждаюсь, — заметил Пушкин, — но в государствах подобного толка немало зависит от личных отношений, не так ли, Апполинарий Петрович?

— Разумеется, как и везде. Но англичане и здесь обошли всех. Торговые дела британцев на первом месте. Здесь с ними вся прочая Европа вместе не справится. Они продают всё и покупают всё. Торговые нити англичан опутали Османскую империю как паук паутиной опутывает муху. Разница в том, что этой мухе положение дел нравится. Торговля подразумевает прибыль. Этой прибылью англичане делятся с нужными людьми.

— Взятки можем давать и мы.

— Можем, — согласился посол, — и даём. Но никакие разовые подношения, даже пускай постоянные подношения, не перебьют общей выгоды турок от англичан. Дайте хоть миллион. Не поможет.

Делегаты тревожно переглянулись.

— В сумме выходит совсем нехорошо. — продолжал Бутенёв, — англичане не претендуют на территории, англичане выступают против всех кто посягает или может посягнуть на османские территории, англичане приносят качественные товары и прибыль.

— А как же Греция? — вспомнил Степан. — Неужели они простили Грецию? Роль англичан там явно против турок, те лишились земель.

— Но и себе они не взяли ни кусочка. — парировал посол. — Безусловно, потеря Эллады горит в сердцах турок, но и целиком вину на англичан они не возлагают. Её там и нет особо, если разобраться. Да, помогали. Но воевали меньше всех. И в Греции утвердились и с Портой не рассорились. Даже завидно. Талантливые черти. Зато против нас, против России — для османов как возможный щит и союзник. И против француза. Нет, британцев не сдвинуть, никак.