Нас прерывает подошедший Паша:

— Пап, мне нужна твоя помощь.

Виктор кивает мне и уходит с сыном.

Начинает играть медленная музыка, и я ищу взглядом Аду в толпе. Это получается у меня легко: она сегодня здесь ярче всех. Для меня она всегда такая и есть, с того первого дня на стоянке у сервиса. Но сегодня она такая для всех. Опускаю руку ей на талию и шепчу на ухо:

— Потанцуешь со мной?

Она кивает и обвивает руками мою шею. Я совсем не танцор, я бывший фигурист, если вы помните, но медленно качаю нас в такт музыке, и нет ни одного места, где бы я хотел оказаться сейчас, если не здесь в этом самом моменте.

В наш номер возвращаемся поздно ночью. Специально зажигаю на стене только тусклый ночник. Ада долго крутится перед зеркалом, расплетая волосы. Я полулежу на локтях на кровати, любуясь.

— Поможешь расстегнуть молнию? — спрашивает и кусает губы. Глаза ее блестят в неярком свете.

Подрываюсь с кровати и становлюсь за ее спиной. Хватаюсь за язычок молнии. Мои руки практически так же крепки, как и когда держат инструмент во время работы в сервисе.

Я вру. Медленно тяну замок вниз и вижу молочную кожу ее спины, покрывающуюся мелкими мурашками под моим взглядом. Еще чуть дальше… пока не натыкаюсь на алую полоску.

Рваный выдох непроизвольно вырывается сквозь сжатые зубы. Она помнит мои слова. И я их тоже помню. Я планировал как-то пошалить сегодня, но такого предложения я еще не ждал. Не от нее. Меня второй раз за вечер переиграли. И уничтожили… Ада ведет плечами в ответ на мою заминку, а я загипнотизирован видом ее острых маленьких лопаток. Несколько лет я был уверен, что мой типаж — фигуристые уверенные в себе брюнетки. Ошибался. Теперь я знаю, что только эти лопатки будут преследовать меня в фантазиях. Назад дороги нет.

Платье свободно падает к ее ногам. Ада продолжает молча стоять ко мне спиной. Я слышу ее учащенное дыхание. Думаю, ей так проще справляться со смущением. Нахожу рукой застежку и ловко открываю. Ада тянет за шлейки, и ненужный бюстгальтер присоединяется к платью на полу. Ее молниеносное движение — и низ комплекта отправляется следом.

Наконец, она медленно поворачивается ко мне. Каскад волос укрывает ее до пояса, так, что мне почти ничего не видно. Но все же она стоит абсолютно голая передо мной, полностью одетым. Как высшая степень доверия. И я не подведу.

Огромные зрачки блуждают по моему лицу в поисках поддержки. Я точно знаю, что она сейчас хочет закрыть глаза. Но не может себе этого позволить. Пока не может. Но я это исправлю. Я все исправлю.

А пока будем летать с открытыми.

Ада

И вот самое, пожалуй, страшное произошло: я развернулась и посмотрела ему в глаза. В них плещется расплавленный металл. И столько в этом невыраженной нежности, что бурной рекой смывает мои последние плотины-запреты. Уже совсем не страшно. Тянусь к его белоснежной рубашке и пытаюсь расстегнуть мелкие пуговички, но руки так дрожат от нетерпения, что ничего не выходит. Егор мягко отстраняет их, оставляет по очереди по короткому поцелую на каждой ладони, и принимается за дело сам. Уверенными движениями освобождает себя от одежды. И вот он на равных со мной. Не спешит, не предпринимает никаких действий, дает мне возможность рассмотреть его всего, если я, конечно, осмелюсь. Я знаю, что никаких проблем со смущением у Егора нет, он стоит расслабленно и уверенно, взгляд не отводит. Но и стесняться тут нечего: я не эксперт, но все в нем выглядит настолько идеальным для меня, что кончики пальцев покалывает от желания дотронуться до манящей чуть смугловатой кожи и провести по выразительным мускулам рук и пресса. Как вы понимаете, я осмеливаюсь. Стою и глазею, игнорируя пылающие маковым цветом щеки. Потому что он — мой. Не только тот, кто выбрал меня, но и тот, кого выбрала я сама. И это самое настоящее волшебство.

Решив, что одного только визуального эффекта уже недостаточно, Егор наклоняется и дразнящими прикусывающими движениями втягивает меня в поцелуй, а вместе с ним увлекает в сторону кровати. Не успеваю покрыться мурашками, ощущая под кожей прохладные от работающего кондиционера шелковые простыни, как оказываюсь полулежа на широкой груди. Обнаженная кожа к коже — и вот где настоящий пожар случается. И сгореть в нем невозможно, теперь я знаю это, можно лишь разжигать друг друга ярче и ярче своим пламенем, до седьмого неба нестись, слившись в единый костер. Но ощущения такие, что все рецепторы с ума сходят.

Егор жадно целует меня в шею, оглаживает руками спину. Я дышу часто-часто, мне жарко, этот огонь внутри у меня, но остановиться — без шансов. Отвечаю на поцелуй, когда его губы добираются до моих, со всем отчаянием, со всей страстью отвечаю, хочу раствориться в нем, одним целым стать. С силой хватаюсь за плечи его, может быть, ему неприятно даже, но я так заземляюсь, это мой якорь, и никто не в силах меня сейчас оторвать.

Егор приподнимает меня двумя руками за бедра, заставляя кожу в этих местах пылать, и усаживает сверху себе на живот. Упираюсь руками ему в грудь и смотрю во все глаза, жадно втягивая воздух ртом. Моя грудь часто вздымается, и Егор переводит взгляд туда. Мои волосы прилипли к спине, я мотаю головой, делая попытку прикрыться.

— Не надо, — шепчет, останавливая меня. И уже глядя мне в глаза: — Ты такая красивая.

Комплимент приятным теплом растекается у меня внутри. Да, сегодня я хочу быть красивой.

А еще я сверху, я сегодня веду, я сегодня главная. Так что мне почти не страшно. Не скрою, сердце бешено бьется за ребрами. Но это другое.

Приподнимаюсь и ощущаю горячую твердость совсем близко. Егор шуршит фольгой и кивает мне. С его помощью опускаюсь вниз, плавнее, чем планировала, но оттого не менее уверенно. Слышу его хриплый выдох сквозь сжатые зубы. Смотрю на место, где соединяются наши тела. Ошарашенно. Неверяще. Прислушиваюсь к себе. Ощущение наполненности непривычно, но я не чувствую боли. Совсем. Поднимаю глаза на Егора и… улыбаюсь ему. Он поднимает руки и закидывает их за голову. Полностью отдавая себя во власть моих экспериментов.

По прежнему используя его тело, как опору, начинаю двигаться. Это так странно и неловко, я не совсем понимаю, что я должна делать, но только сначала. Постепенно у меня начинает получаться. Я все контролирую сама, скорость, глубину, угол. Сверкающие полуприкрытые глаза Егора, следящие за мной, и его тихие вздохи служат мне стимулом. Мне же… мне так остро и тягуче-сладко. Мне не мешают мысли о прошлом, потому что в этих двух процессах нет ни капли схожести. Здесь и сейчас я смотрю на человека, которого я… люблю? Да, конечно, люблю, какие тут еще могут быть глупые сомнения. Кроме того, я ему верю, и знаю, что он никогда меня не обидит. Ускоряясь, раз за разом произношу его имя, и разбиваюсь на пике на тысячу осколков.

Чтобы наконец-то стать целой рядом с ним.

Егор

— Что? — слышу на том конце неверящее восклицание от мамы.

— Ты не ослышалась.

— Ты правда сказал это? Помнишь, как обещал, что никогда этого не случится.

— Я был идиотом.

— Она, вроде, толковая девочка, но эта община…

— Она была там не по своей воле, у детей нет права голоса.

— Боюсь, чтобы тебя не втянули во все это.

— Кто тебе это сказал, мам?

— Соседка.

Катаю горечь на языке, так и хочется сплюнуть, но я в доме

— Ты же умная женщина, мам. И я у тебя не дурак получился. Так что все опрометчивые поступки — только с моего согласия.

— Егор!

— Целую. И больше не слушай недалеких, я скоро познакомлю вас лично, и ты все увидишь сама.

Все же выхожу на улицу, прикуриваю, затягиваюсь и выпускаю дым колечком в начинающее алеть небо. По языку расползается знакомый горьковатый привкус. Я стал гораздо реже курить в последнее время, при Аде — особенно. Но сегодня можно.

Это решение далось мне непросто. Да и много чего еще нужно обмозговать и сделать. Но Снежинка — моя. И это значит, что все ее проблемы теперь и мои проблемы тоже. А я привык их решать.