— Нам не отплыть в Утремер, пока весной не вернутся попутные ветры, — сказал он. — Раз уж мы заперты здесь, нельзя допустить, чтобы эти дурацкие стычки продолжались. Будет очень правильно, если мы с тобой, Филипп, станем выступать заодно. Я хочу сказать, что рассчитываю на твою поддержку в переговорах.
— У моих людей нет никаких столкновений с мессинцами. До прибытия твоей армии раздоров с горожанами не было, поэтому вину за беспокойство я возлагаю на неё, а не на местное население.
— Сколько при тебе людей — меньше тысячи? Сомневаюсь, что французов приняли бы так радушно, будь их столько, сколько со мной англичан.
— А быть может, всё проще, Ричард? Допустим, что твои солдаты не так дисциплинированны, как мои?
— Стоит ли напомнить, что врагом выступает Саладин, не я?
— А стоит ли мне напомнить тебе, что твои люди приняли крест, чтобы сражаться с сарацинами, а не с сицилийцами?
На этой не обнадёживающей ноте и начались мирные переговоры.
Обсуждение продвигалось успешнее, чем опасался Ричард, благодаря дипломатическим усилиям одного человека, епископа Монреальского. Жордан Лапен и адмирал Маргарит проявляли неприкрытую враждебность и сердито жаловались на дурное поведение англичан. Филипп заявил, что французы придерживаются нейтралитета и предложил посредничество, но выразил согласие со всеми претензиями сицилийцев, страшно разозлив Ричарда. Только архиепископ готов был признать, что неправы обе стороны. Он один не отклонил предложение Ричарда установить твёрдые цены на хлеб и вино и делал всё возможное, чтобы умерить бушующие страсти.
Жордан Лапен к подобной уступчивости не был склонен.
— Цены поднялись, потому как спрос на продовольствие сильно вырос, а не потому, что наш народ стремится обмануть англичан. Мне кажется, это должно быть очевидно любому, у кого есть мозги в голове!
— Очевидно то, — бросил Ричард, — что неправильно, когда каравай хлеба начинает стоить вдруг больше, чем три цыплёнка, или когда цена на вино взлетает за ночь в три раза. Ваш король, да отпустит грехи его Господь, постоянно говорил, что нет ничего важнее освобождения Иерусалима. Он пришёл бы в ужас от того, как его подданные пытаются ограбить христианских паломников, людей, принявших крест.
Жордан с яростью воззрился на английского короля с противоположной стороны стола.
— Мой государь Вильгельм пришёл бы в ужас при виде того, как эти «христианские паломники» по-варварски ведут себя в одном из городов его королевства. И лорды не делают ничего, чтобы обуздать их. Когда я пожаловался одному из твоих баронов на то, как его люди обижают наших женщин, он рассмеялся. Рассмеялся и заявил, что делают они это не с целью соблазнить жён, но чтобы подразнить мужей!
Ричард поспешно поднёс к губам кубок, но не успел спрятать усмешку.
— Они ведь солдаты, а не святые. Да, кое-кто из них флиртует с женщинами, напивается и устраивает драки в тавернах. Но я способен удерживать своих воинов в узде до тех пор, пока у них нет ощущения, что их водят за нос. Вот почему так важны твёрдые цены. Но и ваши люди тоже не ангелы. Я слышал, как они клянут моих солдат на рынке, насмехаются на ними и обзывают «длиннохвостыми англичанами».
Наместник указал на факт, что англичане не остаются в долгу, употребляя обидное прозвище «грифон» по отношению к горожанам-грекам. Ричард не ответил, переключив своё внимание на Маргарита.
— Мне докладывали, господин адмирал, что твои матросы рыщут по улицам и затевают ссору с любым встреченным англичанином.
— Они ведь моряки, а не святые. — Маргарит пожал плечами.
Взгляды греческого адмирала и английского короля встретились, и на миг в них блеснуло взаимопонимание между двумя солдатами. Но только на миг. Наместник снова завладел разговором, требуя от Ричарда возмещения за ущерб и угрожая полностью закрыть Мессину для англичан. Архиепископ Монреале поспешил заделать собою брешь, и убеждал решать проблему сообща, когда внезапно распахнулась дверь.
— Монсеньор, скорее! — Балдуин де Бетюн был весь красный и запыхался. — На дом Гуго де Лузиньяна напали!
Лузиньяны являлись одними из самых трудных вассалов Ричарда, но всё же именно его вассалов. Вскочив, король направился к двери и задержался, только когда наместник спросил, что намерен он предпринять.
— То, что ты не можешь или не хочешь сделать, милорд граф, — отрезал Ричард. — Я собираюсь восстановить порядок в Мессине.
Услышав своё имя, Морган обернулся и увидел своего приятеля Варина Фиц-Джеральда, спешащего к нему.
— Я только что узнал про нападение на дом Лузиньянов. Король разогнал толпу?
— Народ рассеялся, когда прискакал государь в сопровождении рыцарей, — кивнул Морган. — Но Ричард потерял терпение, Варин, и вернулся к себе, чтобы облачиться в доспехи. Думаю, он намерен взять город.
— Давно пора! Этот сброд хуже стервятников: норовят ободрать дочиста, а стоит кому из наших выйти на улицу в одиночку, его скорее всего найдут зарезанным на улице или плавающим в гавани. — Фиц-Джеральд замолчал и с любопытством посмотрел на младшего товарища. — А ты что так обеспокоен, Морган? Мы дадим этим вороватым ублюдкам заслуженный урок, и дело с концом. Почему ты тогда понурый, как горностай на Мартинов день?
Удивление Варина было искренним, поскольку он знал, что валлиец не новичок в делах войны и поднимал меч на службе у старого короля и брата Ричарда, Жоффруа.
— Почему ты не хочешь задать этим грифонам трёпку, которой они давно просят?
— Да не то, чтобы не хочу. — Морган замялся, не будучи уверен, что приятель поймёт его. — Когда король приказал горожанам разойтись, те поначалу не послушались. Они ругались, смеялись, даже осмеливались показывать этот свой знак от дурного глаза. Ричарда такая дерзость взбесила. Таким гневным я его никогда не видел, а уж мне на многое довелось наглядеться.
— Вот как? Королям не по вкусу насмешки. Ну и что с того?
Морган молчал. Как признаться в том, что его терзают сомнения насчёт способности Ричарда здраво оценивать обстановку? Что, если ярость толкнёт короля на необдуманный шаг? От необходимости давать ответ его избавило прибытие в лагерь Ричарда. Рыцари двора стягивались к государю, поспешили к нему и Морган с Варином. Когда они подходили, Ричард как раз отдавал Андре де Шовиньи приказ возглавить приступ на городские ворота.
Андре обрадовался, но и удивился, потому как не ожидал, что Ричард может уступить кому-то место в первых рядах.
— Но нам требуется время, чтобы приготовить таран...
Не успел де Шовиньи договорить, как король уже замотал головой.
— Нет. Берите топоры и рубите петли с ворот. Это займёт их. а я тем временем с частью воинов зайду с запада. Там в стене есть калитка, и тропинка к ней так крута, что едва ли её бдительно стерегут. Нам не должно составить труда ворваться в город, а оказавшись внутри, мы откроем ворота для вас, а галеры тем временем нападут с моря.
Эти слова были встречены с энтузиазмом. Морган ощутил облегчение, осознав, что его страхи оказались беспочвенными: в предложенном Ричардом плане не было ни намёка на импульсивность и риск, он выглядел хорошо продуманным и тактически верным. Но один вопрос не давал ему покоя.
— Откуда ты узнал про крепостную калитку, государь?
— В день прибытия в Мессину я совершил вылазку и осмотрел городские укрепления.
Морган не знал, чему сильнее удивляться: предусмотрительности Ричарда, уже тогда предвидевшего трения с местным населением, или тому, как спокойно и деловито вёл себя король сегодня. Было похоже, будто раскалённая лава застыла вдруг в одночасье, подумалось молодому человеку — таким стремительным получилось превращение разъярённого государя в расчётливого полководца. Когда Ричард стал отбирать добровольцев для внезапной атаки на крепостную калитку, Морган вызвался одним из первых.
Подъём оказался очень крут, но, добравшись до калитки, англичане обнаружили, что Ричард был прав и охраны тут нет. Изумлённый часовой объявился не раньше, чем топоры превратили калитку в щепы, а его попытка поднять тревогу захлебнулась с вонзившимся в горло арбалетным болтом. Пробираясь сквозь обломки досок, воины последовали за королём в заброшенный город. По крайней мере, тот казался таковым на первый взгляд. Улицы были пустынны, кучки попадавшихся на пути горожан бросались врассыпную. Отряд продвигался осторожно, зная, что весть о вторжении распространится быстро. Вскоре из окон в их адрес посыпались ругань и проклятия, а некоторое время спустя также камни, посуда и стрелы. Однако англичане укрылись от этого дождя за щитами. Один отважный домовладелец опорожнил на незадачливого солдата содержимое ночного горшка, изрядно разъярив последнего и потешив его товарищей. Обиженный горел желанием свести счёты немедля, но ему строго напомнили, что имеются дела и поважнее. Воин всё ещё ворчал, когда прибежал один из разведчиков и сообщил о большом скоплении народа впереди.
