— Я пришел навестить Хану-Ли. Дама дома?

— Она дома, — ответила женщина на колониальном английском, слегка шепелявя. — Кто вы?

— Меня зовут Чарльз Флиндерс-Питри, — представился он. — Я внучатый племянник благородной дамы.

— Племянник? — старушка с сомнением пожевала губами.

Чарльз решил еще раз улыбнуться.

— Моя бабушка Сяньли ее сестра, — объяснил он. — То есть она моя двоюродная бабушка.

Женщина подумала. Ее быстрые темные глаза несколько раз обежали фигуру незнакомца-гайдзина.

Чарльзу стало не по себе от ее пристального внимания.

— Так Хана-Ли живет здесь? — спросил он наконец. — Могу я ее увидеть?

Приняв некое решение, старуха распахнула дверь пошире и отступила в сторону.

— Входите, пожалуйста.

— Спасибо. — Чарльз вступил в прихожую. Красный ковер покрывал пол, а у двери в гостиную стояли две пальмы в горшках.

Старуха пригласила: «Садитесь, пожалуйста».

Чарльз выбрал ротанговое кресло с низким сидением и красной шелковой подушкой. Старуха осталась стоять в дверях, наблюдая, как Чарльз усаживается.

— Вы любите чай?

— О, да! — воскликнул Чарльз. — Я бы не отказался от чашечки хорошего чая.

Пожилая экономка кивнула и исчезла в доме. Оставшись в одиночестве, Чарльз оглядел комнату. Здесь было светло и просторно, хотя полно всяких безделушек, больших и маленьких — несомненно, копившихся на протяжении жизни. Чарльз не знал, какую должность занимал муж Ханы-Ли, что-то связанное с Британской торговой палатой. Он подумал, а почему после смерти мужа его двоюродная бабушка не вернулась в Макао?

Вскоре старуха вернулась с фарфоровым чайником, двумя неглубокими чашками и тарелкой засахаренного миндаля на тиковом подносе.

— Вы забрались далеко от дома, — сказала она.

— Да, знаете, пришлось проделать долгий путь, ради того, чтобы увидеться с госпожой Ханой-Ли, — ответил он. — Как вы думаете, она скоро придет?

Женщина сморщила и без того морщинистые щеки.

— Думаю, очень скоро. — Она поставила поднос на стол и начала наливать чашки. Одну она протянула Чарльзу, а потом предложила тарелку с миндалем.

— Спасибо, — сказал Чарльз и взял несколько орешков.

— Я сестра Сяньли, — неожиданно объявила женщина, усаживаясь в кресло напротив. — Меня зовут Хана-Ли. — Она широко улыбнулась, явно получая удовольствие от своей маленькой шутки. — Здравствуй, внучатый племянник.

Чарльз выпрямился в кресле и чуть не пролил чай.

— Ох, прошу прощения! — выпалил он. — А я было принял вас за экономку.

Она смеялась.

— Я поняла. Наша экономка — маленькая Там-Линг.

— Прошу меня извинить.

Она отмахнулась от извинений.

— Ты оказываешь мне честь своим визитом, племянник.

Чарльз слегка поклонился.

— Это для меня честь, дорогая тетушка.

— Ты знал мою сестру?

— Да, конечно, — ответил Чарльз, вспоминая. — Когда я был маленьким, мы вместе с ней кормили цыплят на ферме. Она была очень обходительной женщиной.

Хана-Ли кивнула.

— Как у нее сложилась жизнь? Она была счастлива?

— Жизнь сложилась довольно тихая, но, без сомнения, счастливая. Все, кто с ней общался, были очень довольны.

Хана-Ли рассмеялась.

— Кто бы мог подумать! В молодости она хватала меня за волосы и орала, как бабуин. Но только когда мы ссорились. Правда, ссорились мы всегда.

— Я привез вам кое-что, — сказал Чарльз, вставая. Из кармана куртки он достал небольшой сверток, завернутый в синюю бумагу. — Я думал, вам может понравиться.

Старуха взяла подарок, развернула его и открыла коробку. Там лежала нефритовая брошь, искусно вырезанная в форме цветка лотоса.

— Ой! — воскликнула Хана-Ли. На глазах у нее выступили слезы.

— Вам нравится?

Она с трудом перевела дух.

— Вы знаете, что это?

— Сяньли часто носила эту брошь. Думаю, это было ее любимое украшение.

— Наша мать тоже очень его любила, — объяснила Хана-Ли, промокая глаза. — Когда она умерла, нам было совсем немного лет. И жили мы в бедности. У нас от нее почти ничего не осталось, кроме этой броши и еще пары мелочей. Отец подарил брошь Сяньли, когда она вышла замуж.

— Тогда я рад, что смог вернуть ее вам.

— У вас есть дети?

— Сын. Уже вырос. А дочерей не было.

Хана-Ли протянула коробку назад.

— Отдай ему. Пусть отдаст дочери, когда настанет время.

Чарльз покачал головой.

— Хорошая мысль. Только мне думается, для вас она значит куда больше, чем для него. Я привез ее вам.

— Спасибо, — вздохнула она. — Вот уж не думала, что на старости лет получу такой роскошный подарок.

— У меня есть для вас еще кое-что, — сказал он. — Одну минуту. — Он отвернулся, расстегнул три верхние пуговицы рубашки и достал сверток размером не больше ладони. Он был обернут тонкой замшевой кожей и перевязан кожаным ремешком из того же материала. Он застегнул рубашку и повернулся, протягивая сверток своей пожилой родственнице. — Это тоже немалая ценность, но совсем по другой причине, — сказал он.

Хана-Ли взяла сверток и с любопытством его осмотрела.

— Разверните, — сказал он, — а потом я объясню.

Старуха закрыла коробочку с брошью и поставила ее на стол. Ее морщинистые пальцы быстро справились со шнурком. На свет явился плотно свернутый свиток полупрозрачного пергамента. Она осторожно развернула его, расправила на коленях, и ее глаза впились в россыпь тонких голубых завитков, линий и крошечных точек. Она подняла тонкий, похожий на бумагу материал и поднесла его к свету из окна, чтобы получше разглядеть узоры.

— Вам доводилось когда-нибудь видеть нечто подобное? — спросил Чарльз.

— Это татуировки, — сказала она. — Я их видела много раз. Вы же, наверное, знаете, что наш отец был мастером-татуировщиком.

Чарльз кивнул.

— А еще я знаю, что он делал много татуировок моему деду, Артуру.

Старуха поглаживала пергамент.

— Да, так. Он много раз приходил и заказывал все новые татуировки. Но я сама видела твоего деда только один раз, когда он приезжал брать Сяньли в жены. После этого мы больше не виделись.

— У вас в руках кожа Артура, — объяснил Чарльз. Рот старухи изумленно раскрылся. — Символы нанесены вашим отцом. Эта карта много лет хранилась у нас в семье.

Чарльз вздохнул и рассказал, как его отец, Бенедикт, тогда еще подросток, хотел получить копию карты на теле отца. Артур неожиданно умер во время одного из их совместных путешествий. Жрецы его не поняли и из лучших побуждений сняли с Артура кожу, чтобы сохранить карту.

— Вот с тех пор она и хранится у нас в семье, — заключил Чарльз. — Это очень ценная вещь.

Старуха кивнула, не зная, как еще отреагировать на подобное откровение.

— Зачем вы привезли это сюда?

— У вас в руках только небольшой кусочек всей карты. Я разделил ее на части и привез одну часть вам на хранение.

— Почему мне?

— Потому что вы — единственный член семьи моей бабушки, — ответил Чарльз. — А еще потому, что никому в голову не придет искать его здесь. — Он улыбнулся. — Никто же не знает о вас, Хана-Ли, кроме меня.

Она свернула пергамент, снова упаковала и вернула Чарльзу.

— Я подумаю…

— Вот и хорошо, — кивнул он, не сделав даже попытки взять у нее карту. — Пусть пока остается у вас.

— Вы будете жить в моем доме. Я скажу кухарке, что сегодня вечером мы празднуем ваше прибытие, —сказала она. — Мы поужинаем вместе, и вы расскажете о том, как жила моя сестра в Англии.

— Буду рад.

Старуха встала, взяла со стола крошечный медный колокольчик и позвонила. Появилась Там-Линг, и они коротко переговорили.

— Она покажет вам гостевую комнату. Там вы сможете отдохнуть после такого путешествия. Я прикажу принести горячей воды.

— Спасибо, тетя, — с чувством произнес Чарльз. — Я знал, что не напрасно сюда ехал.

Они вместе поужинали, и пока Там-Линг меняла блюда, Чарльз делился семейными воспоминаниями: рассказами о путешествиях Артура; о манерах бабушки, о жизни в сельском Оксфордшире; и многом другом. Хана-Ли внимательно слушала и время от времени хлопала в ладоши, когда та или иная история вдруг оборачивалась неожиданным финалом; впрочем, она и сама немало рассказывала о своем детстве, проведенном вместе с сестрой в Макао. В ту ночь улеглись поздно, вполне довольные друг другом.