Раевский пьет воду из бутылки, а Лютаев после спарринга вытирает блестящий от пота торс. Нет никаких сомнений, что оба занимаются спортом активно: Олег рельефнее и мышечнее, Макс выше и суше, вспоминаю, как приняла его за баскетболиста.

С каждого можно ваять статуи в греческом стиле, но мои глаза все время возвращаются к Лютаеву.

Ретируюсь, пока меня не застукали за подглядыванием.

Повздыхав в комнате, но так и не найдя в себе сил позвонить Юльке, я сворачиваюсь клубком на кровати и через некоторое время проваливаюсь в сон.

Мне снится какая-то непонятная белиберда, мешанина из лиц и событий недавнего и далеко прошлого.

А потом вдруг становится спокойно и хорошо, словно под чьим-то крылом.

И на смену пугающим снам приходят неприличные.

Ощущения настолько острые и правдоподобные, что я просыпаюсь на грани оргазма.

А в следующую секунду понимаю, что это не сон.

– Ты что творишь?

Макс, чью голову я вижу между своих бедер поднимает на меня глаза.

Вместо того, чтобы отпрянуть, когда его застукали, он, не отрывая взгляда от моего лица, гладит там, где только что был его язык.

– У тебя был кошмар.

Можно подумать, это все объясняет!

Я пытаюсь сдвинуть ноги, но Лютаев мне этого не позволяет.

– И ты решил именно таким способом меня успокоит? – я прячу лицо в ладонях. – Почему ты просто не разбудил!

– Не то чтобы я решил, – он трется щетиной о нежную кожу, – Сначала я хотел тебя просто обнять, но так вышло.

– Как это могло так выйти? Я же засыпала в шортах!

– Они мешали тебя успокаивать, – невозмутимо объясняет Макс, прокладывая дорожку из поцелуев по внутренне стороне бедра от колена вниз.

Я предпринимаю еще одну безуспешную попытку вырваться.

– Ты должен был меня просто разбудить! – выдвигаю я свое обвинение.

– Возможно, – соглашается он, и я чувствую его дыхание на влажных складочках. – Но не разбудил.

– Прекрати! – требую я. – Все! Кошмара уже нет!

– Я сделал доброе дело, ты больше не мечешься по постели, – эти слова Лютаев перемежает легкими покусываниями моих губок, так что насчет метаний – это не правда. Я все еще извиваюсь на простынях. – А вместо награды я получаю упреки.

Наглец, самодовольная морда!

Мое сердце колотится: то, что происходит, – это и неловко, и волнующе, и совершенно недопустимо!

Но Макс, похоже, не знает значения последнего слова.

– Карина, перестань! – жестко произносит он, его тон резко контрастирует с нежной лаской, которую Лютаев не прекращает.

Его палец все настойчивее раздвигает скользкую плоть и легонько рисует восьмерки вокруг клитора.

– Я сделаю так, как решил. И сейчас я хочу увидеть, как ты кончаешь.

Как можно говорить такие непристойные вещи таким будничным тоном, при этом вытворяя со мной такое?

Не успеваю ничего возразить, как Макс возвращается к своим действиям и проводит напряженным кончиком языка по моей киске.

– Если тебе так спокойнее, рассматривай это как аванс на завтра.

Хочу возмутиться, но Макс принимается за меня всерьез, и связные мысли вылетают из моей головы.

Его язык безжалостен: меня словно скручивает изнутри. Мое тело раздирают противоречивые желания: мне хочется одновременно и, сдвинув ноги, избежать этих острых ощущений, и наоборот – открыться и подставить ему всю себя.

– На самом деле, так даже лучше, – слышу я.

Как он может быть таким рациональным, когда я вся горю?

Но это последняя рассудительная мысль, потому что Макс подключает к ласкам пальцы.

Это невозможно стыдно и сладко.

То, как «успокаивал» меня Лютаев прежде, – тоже дарило острые и неизведанные ощущения, но сейчас…

Сейчас я чувствую себя особенно беззащитной.

И слабой перед его натиском.

Всхлипывая, я сминаю попадающееся под руку покрывало, хватаюсь за его руки, хозяйничающие внизу. Несу всякую чепуху, вроде «я тебя ненавижу», «ах, нет», «не останавливайся», «еще»... И бесконечно повторяю его имя.

И когда мне кажется, что я больше не вынесу, и сосущая жадная пустота внутри поглотит меня, Макс, показывает мне, что может быть еще лучше, руками доводя меня до грани. Переставая кружить вокруг и около, большим пальцем он с нажимом потирает клитор, от каждого микродвижения я словно поднимаюсь все выше и выше, пока в конце концов не срываюсь вниз.

Я закрываю глаза. Это по-детски, но мне стыдно.

Сквозь все еще шумное дыхание, слышу, как Макс поднимается с постели, чем-то шуршит и накрывает меня легким пледом.

Лютаев легко целует меня в висок и шепчет на ухо:

– Аванс засчитан, Карина.

Мое сердечко замирает.

Он ведь серьезно настроен взять меня.

Я прогоняю мыслишку, возникшую на задворках сознания: если таков аванс, может, расплатиться с Лютаевым – не такая уж плохая идея?

Господи, я никогда не выйду из этой комнаты. Буду сидеть здесь всю неделю, или сколько потребуется! Как я буду смотреть ему в глаза?

Всю ночь я не могу сомкнуть глаз. Ворочаюсь с бока на бок. Да уж. Успокоил.

Утром слышу возню Лютаева: вот он пошел в ванную, вот гремит на кухне. В какой-то момент он заглядывает ко мне в комнату, но я зажмуриваюсь, притворяясь, что сплю.

Слышу смешок, но Макс ничего не говорит.

И только когда хлопает входная дверь, я выползаю из спальни.

На кухне на холодильнике меня дожидается записка: «Ушел отрабатывать аванс. Позвоню».

Лицо заливает краска. Вот он специально? Не мог упустить возможность напомнить мне?

Но Макс!

Как ему в голову такое вообще пришло!

И ведь, если ему в голову уже пришло, то свернуть его с мысли невозможно!

Я вспоминаю его «Карина, перестань», и коленки начинают подгибаться.

Позвонит он мне!

Кстати, надо бы проверить телефон. Я уже два дня не звоню маме.

Впрочем, оказывается, что мама этого даже не замечает. У нее кипит отпускная жизнь, и ей немного не до меня.

Отгоняю иррациональную обиду: она же ведь не знает, что у меня сейчас происходит. Я же сама решила, ее не беспокоить.

А вот то, что я вижу пропущенный звонок от Гордеева, меня радует.

Вне себя от злости, я нарезаю круги по кухне.

Не помогают ни дыхательные упражнения, ни три чашки успокоительного чая.

Я закончила телефонный разговор с Денисом сорок минут назад, и до сих пор в бешенстве!

Беседа получилась познавательной. Весьма.

Гордеев поведал, что вопрос с Комоловым-младшим успешно решен через его отца. Какие доводы применялись, он не пояснил, но Костика упекли в элитную дурку в другом городе и, скорее всего, надолго. Все средства связи у него отобрали, так что он беспокоить меня не должен.

– Собирался набрать тебя еще позавчера и замотался. Но, думаю, Макс тебя уже успокоил. Он вовремя тебя вытащил?

– Успокоил? – уточняю я.

Последние дни при слове «успокоить» я начинаю краснеть.

– Да. Он не сказал? Проблема была решена еще позавчера, мне даже не пришлось подключаться. Максу вполне по силам такое разрулить, он не последний человек в городе.

– О… А вопрос со следователем еще не решил, – задумываюсь я.

Неужели достучаться до полиции сложнее, чем до олигарха?

– Что еще за следователь, – напрягается Гордеев.

Я вкратце рассказываю о посещении Вальцова и подброшенной крысе.

– Мне почему не позвонила? – удивляется Денис.

– Я решила, что две просьбы, это уже чересчур.

Гордеев хмыкает:

– Ты сама так решила, или подсказал кто?

Молчу, переваривая масштаб обмана. До меня постепенно начинает кое-что доходить. И картинка складывается примечательная.

– Сколько, говоришь, времени это займет по словам Макса? Неделю?

– Да, – скриплю зубами.

– Как любопытно. А ты, милая, случайно не у Макса сейчас живешь?