За окнами замелькал знакомый микрорайон, показалось и исчезло здание музыкалки, за ней — большой, недавно отстроенный супермаркет. Автомобиль плавно подкатил к пятиэтажке, затормозил у подъезда.

— Спасибо, — Карина протянула парню деньги.

— Всегда пожалуйста. — Он небрежно сунул их в карман потертой кожанки, дождался, пока Леля протиснет в дверцу свой живот, и, нажав на газ, умчался.

— Постоим чуть-чуть. — Леля всей грудью вдохнула весенний влажный воздух. — Смотри, снег совсем растаял.

Карина глянула на покрытый лужами тротуар. Последнее время она ходила, не замечая ничего вокруг, ей было все равно — бегут ли ручьи, метет ли поземка. И сейчас она с удивлением видела, что тополя стоят, готовые вот-вот выпустить почки, а под окнами кое-где пробивается первая молодая травка.

— Красиво здесь. — Леля слегка запрокинула голову. — Совсем не как было около общаги или там, где мы с Олежкой поначалу жили. Там деревьев почти совсем нет, рядом шоссе, бензином воняет, выхлопы. А тут — раздолье. Когда рожу, небось уже все зазеленеет. Буду с коляской вон там сидеть, — указала она на скамейку под деревьями.

Карина молча кивнула. Каждое Лелино слово причиняло ей невыносимую боль, точно резали по живому без наркоза.

Это есть, есть, и ничего не поделаешь! Родится ребенок, ребенок Олега. Отец будет любить сына или дочь, что бы там ни говорил, как бы ни старался изобразить из себя детоненавистника. Он будет гулять с Лелей и коляской, и Карина окажется лишней, совершенно лишней, чужой.

— Пойдем домой, — глухо проговорила она. — Сыро. Ты простынешь.

— Пойдем, — согласилась Леля, беря ее под руку — Ты… поживешь у меня эту неделю? А то я тронусь одна, без Олежки, в пустой квартире. Пожалуйста, Кариш!

— Ладно, поживу, — выдавила Карина, мысленно придя в ужас. Мало того что семь дней у нее не будет работы — вся капелла улетела, так еще и с утра до вечера общаться с Лелей, непрерывно говорить с ней об Олеге! Так недолго и самой с ума сойти.

Однако отступать было некуда: бросить Лелю, перестать заботиться о ней в отсутствие Олега она не могла. Словно неведомая сила заставляла быть с ней рядом, следить за каждым ее шагом, защищать, оберегать.

Они не спеша, подолгу отдыхая на каждом пролете, поднялись на пятый этаж.

В квартире у Лели парил непривычный беспорядок — повсюду валялись раскиданные вещи, на кухне в раковине громоздилась гора грязных тарелок и чашек, постель в спальне была не застелена.

— Ты посиди, а я уберусь. Я мигом. — Леля сняла пальто, сапоги и деловито двинулась на кухню.

— Я помогу.

— Нет-нет. Мне полезно размяться. Иди посмотри телевизор. Или видак включи, там у Олежки много фильмов хороших, комедии, боевики.

— А фантастика есть? — невольно вырвалось у Карины.

Леля неопределенно пожала плечами:

— Есть кажется, но немного. Кое-что он переписывал с телевизора, сол… сор… не помню, название чудное.

— «Солярис»?

— Ага, точно. Тебя интересует эта заумь? — Леля удивленно подняла брови.

— Так, иногда, — уклончиво ответила Карина.

— Ну бери и смотри. Кассеты в тумбочке, на верхней полке.

Леля ушла на кухню и загремела там посудой.

Карина, осторожно ступая по скрипучему паркету, прошла в гостиную, распахнула дверцу тумбочки. На верхней полке в идеальном порядке в два ряда стояли видеокассеты, надписанные ровным, разборчивым Олеговым почерком.

Карина наклонилась, просмотрела первый ряд, не обнаружила там того, что искала, наугад вынула пару кассет.

Вот он, «Солярис», стоит во втором ряду. Она осторожно вытащила кассету, вставила в видеомагнитофон. На экране замелькали титры.

Карина совершенно ничего не помнила, смотрела как бы впервые. Когда-то давным-давно они ходили на этот фильм с Веркой, еще будучи школьницами, девятиклассницами. Верка всю дорогу из кинотеатра восхищалась, а Карина не могла взять в толк, что её так зацепило — какая-то тетка, сделанная не из молекул, а из неведомого космического вещества, преследует героя. Умереть она не может, ее никуда нельзя услать — на следующий день все равно вернется, в общем, наваждение, фантом какой-то.

Теперь Карина понимала. Понимала, почему гениальный Тарковский взялся экранизировать именно этот роман польского фантаста — столько в нем было мудрости, скрытого смысла, тайного подтекста.

Океан Солярис — не есть что-то вне нас, он внутри у каждого, он — это наша душа, запрограммированная на сострадание, на то, чтобы не переполниться жестокостью…

Карина не заметила, как в кухне стало тихо. Подняла голову и увидела, что в дверях стоит Леля.

— Бредятина, правда? — та кивнула на экран. — А Олежка часто ее смотрит, особенно в последнее время. Мне кажется, такое только шизофреник мог придумать. То ли дело комедии! Я, например, «Кавказскую пленницу» раз двадцать смотрела, и еще столько же могу. Давай, кстати, прокрутим?

— Данай, — рассеянно проговорила Карина.

Леля достала кассету в яркой обложке.

Они смотрели фильм, Леля громко и заливисто смеялась в каждом месте, где полагалось смеяться, Карина почти не глядела на экран, погруженная в свои мысли.

Поздно вечером позвонил Олег. Самолет благополучно приземлился, оркестр разместили в гостинице со всеми удобствами, завтра ожидался первый концерт.

Говорила по телефону Леля, Карина трубку брать не стала. Слушала из комнаты, как та сыплет вопросами, не давая Олегу закончить разговор и невзирая на дороговизну междугородных звонков.

Наконец она умолкла. Вернулась из спальни, где висел аппарат, в гостиную, радостная и возбужденная.

— Он каждый день будет звонить в это время. У него телефон прямо в номере. Чувствует себя хорошо, рука не болит.

— Слава богу, — пробормотала Карина. — Может, ляжем спать?

— С удовольствием. — Леля улыбнулась и сладко зевнула. — Завтра утром мне к врачу.

— Я схожу с тобой.

— Ни в коем случае, — поспешно произнесла Леля. Улыбка сбежала с ее лица. — Не надо, — пояснила она, — мне пора привыкнуть иногда оставаться одной. Рожать-то со мной ты не пойдешь, верно?

— Верно, — согласилась Карина. В конце концов, Леля права, пусть проведет самостоятельно хоть пару часов. — Спроси там у врача, нужно ли продолжать пить старые витамины или, может быть, есть что-то другое, поэффективней?

— Спрошу, — Леля кивнула. — Слушай, ляжем вместе, на диване? Ты не бойся, я не храплю, мешать не буду.

— Ну давай.

Они расстелили диван, стоящий в гостиной, потушили свет и улеглись. Карина лежала с открытыми глазами, в темноте прислушиваясь к ровному Лелиному дыханию. В какой-то момент ей показалось, что та уснула.

Она повернулась на бок, поудобней устроила голову на подушке, вздохнула тихонько. И тут же услышала какие-то странные звуки — не то сдавленный стон, не то всхлипывания.

Карина резко обернулась: Леля горько плакала, закрыв лицо одеялом.

— Что случилось? — Карина села на постели.

— Н-ничего. Просто… я боюсь.

Карина отчетливо вспомнила, как Верка рассказывала ей после родов. Последний месяц самый тяжкий. Ночью лежишь без сна, в голову мысли всякие лезут, одна другой бредовей. Понимаешь, что все это чепуха, а поделать с собой ничего не можешь. Паранойя, одним словом.

Карина ласково погладила Лелю по растрепавшимся волосам:

— Чего ты боишься, глупенькая?

— Всего. Вдруг я рожу и растолстею, как бочка? Буду Олежке противна.

— С чего тебе толстеть? Ты вон какая стройная, и мышцы у тебя тренированные.

— А если ребеночек родится неполноценным? — Да почему ему быть неполноценным? Ведь ты наблюдаешься у врача, он следит, чтобы все было в норме. Вы оба молодые, здоровые, не говори глупостей.

— А вдруг… — Леля снова захлебнулась слезами, — вдруг Олежка не полюбит маленького? Он же не хотел…

— Вот чушь-то! Как можно не любить собственного ребенка? Полюбит, еще как полюбит, увидишь. Хватит реветь, давление подскочит. Давай спать.

— Давай. — Леля прерывисто вздохнула и умолкла. Но лишь на минуту. Вскоре она опять начала всхлипывать.